Королева Брунгильда - Брюно Дюмезиль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Армия Сигиберта заняла позицию перед Турне, однако не пыталась штурмовать стены. Варварские армии умели строить осадные орудия, но, похоже, не целиком унаследовали таланты римлян в деле осадного искусства. Тем не менее два наших информатора, Григорий Турский и Марий Аваншский, утверждают, что неравенство сил делало исход осады очевидным. Достаточно было дождаться, чтобы свое дело сделал голод.
За стенами и сам Хильперик сомневался в своих шансах спастись. Когда его жена Фредегонда этой осенью 575 г. родила мальчика, Хильперик велел немедленно крестить ребенка, хотя следовало бы дождаться Рождества — первой канонической даты для церемоний такого рода. Кроме того, король потребовал от епископа Турне стать крестным отцом новорожденного: если бы город пал, долгом епископа было бы защитить крестника. Поскольку судьба мальчика представлялась тем не менее весьма неясной, его назвали Самсоном{287}. Это имя, нехарактерное для Меровинга, вероятно, могло толковаться по-разному: если бы нейстрийская королевская семья выжила после осады, всегда можно было бы заявить, что имя «Самсон» намекает на длинные волосы франкских королей; если же Хильперика бы убили, ребенку с таким библейским именем спокойно могли выбрить тонзуру и отправить его в монастырь… а он будет волен выйти оттуда, если, как у Самсона из Священного писания, его волосы отрастут!
В лагере осаждающих никто уже не сомневался в близкой победе. Чтобы развеять скуку и поскольку нужно было воспользоваться присутствием всей аристократии, Сигиберт решил немного предвосхитить события, то есть устранение Хильперика. Прибыв в Витри-ан-Артуа — бывший дворец Хлотаря I близ Арраса{288}, — он велел поднять себя на щит и провозгласить «королем франков, некогда зависевших от Хильдеберта Старого», то есть королем бывшего Парижского королевства.
Среди пестрой толпы восточных и западных франков, пришедших провозглашать Сигиберта, никто не обратил внимания на двух рабов, выбравшихся из Турне и вооруженных скрамасаксами, длинными однолезвийными ножами, какие носил за поясом любой мужчина. Загнанный в угол, Хильперик приказал им убить Сигиберта. Как всегда злословя, Григорий Турский утверждает, якобы королева Фредегонда «заколдовала» их оружие, — возможно, это значит, что клинки были смочены ядом.
В самый разгар церемонии провозглашения оба убийцы бросились на Сигиберта. В последующей сумятице погибло несколько высокопоставленных чиновников. Сам король был смертельно ранен. Три недели назад Сигиберт узнал, что его войска истребили нейстрийские отряды Теодоберта; несколькими минутами ранее он был сделан королем двух третей франкского мира. В этот миг муж Брунгильды умирал на вершине славы.
Вследствие этой неожиданной развязки разношерстные армии, осаждавшие Турне, разбежались. Австразийцы уже не были уверены, что у них еще есть государь, ведь единственным наследником был маленький Хильдеберт II, оставшийся в Париже, в отношении которого было неизвестно, не стал ли и он жертвой наемного убийцы. Что касается нейстрийских аристократов, они увидели в этом повод немедленно перейти в другой лагерь и вернуться к Хильперику; чтобы им простили отступничество, они захватили нескольких австразийских магнатов, которые вскоре были казнены.
Хильперик наконец смог выйти из Турне и велел, чтобы ему показали тело Сигиберта. Не доходя до проливания слез, как над Галсвинтой, он приказал обрядить покойника и благочестиво похоронил своего единокровного брата в ближайшем домене, в Ламбре. Правда, несколько недель назад Сигиберт тоже устроил достойные похороны Теодоберту. Осквернять или увечить труп означало бы выражать крайнюю ненависть к этому человеку и его близким; у Меровингов подобные поступки производили тем более сильное впечатление, что случались редко{289}. Уважение, обычно оказываемое мертвым, само по себе показывает парадоксально-смягченный характер отношений между франкскими королями. Братоубийственный конфликт представлял собой борьбу за выживание, за власть или просто-напросто политическую необходимость, потому что воинственные потребности аристократов и воинов надо было удовлетворить. Не обязательно ценя друг друга, меровингские короли, возможно, не питали друг к другу личной ненависти.
* * *Во всем франкском мире смерть Сигиберта восприняли как исчезновение победоносного героя. Хронист Марий Аваншский, обычно невозмутимый, выразил сожаление, что коварство позволило Хильперику выйти из отчаянного положения{290}. Григорий Турский тоже скорбел о смерти своего повелителя, но оценил ее в «Десяти книгах истории» как справедливую кару за то, что тот пренебрег мудрыми советами святого Германа Парижского{291}. Это не помешало ему в агиографических произведениях называть Сигиберта «преславным королем»{292}, уподобляя Хлодвигу. В самом деле, Григорию Турскому Меровинги напоминали владык из Ветхого Завета: среди них были добрые и злые, но даже лучшие из них обладали непомерно большими пороками, каковые Бог терпел потому, что поддерживал таинственные связи со своими избранниками, которым доверил власть. То же относилось к королевам. При жизни Сигиберта Герман Парижский обратился с прошением к Брунгильде, потому что сопоставил ее с библейской Эсфирью, доброй царицей, дававшей советы плохо осведомленному мужу{293}.
Однако теперь, когда ее муж умер, Брунгильда должна была выбирать. Либо она отойдет в сторону, либо попытается и дальше играть роль советчицы при своем сыне Хильдеберте II, приняв роль более независимой королевы и рискуя предстать в грозном образе Иезавели{294}.
ГЛАВА VII.
ЗАВОЕВАНИЕ РЕГЕНТСТВА (575–584)
В одном франкском монастыре через много лет после событий 575 г. неизвестно чья рука составила список франкских королей, за которых молится община. Этот монах или эта монахиня написал(а):
Теодорих
Теодоберт
Хлотарь
Сигиберт
Брунгильда, покровительствовавшая этой обители, позаботилась, чтобы имя ее умершего мужа не было забыто. Тем самым Сигиберт оказался рядом с предками, изображенными на диптихе из слоновой кости{295}.
Попросив это сделать и несомненно предложив ради этого монастырю богатства, Брунгильда думала прежде всего о спасении души мужа. Члены семьи должны были помогать душам умерших попадать в рай, искупая грехи их земной жизни. Они этим занимались тем охотней, что их духовные и мирские интересы совпадали. Действительно, поминание мертвых сохраняло память о роде, демонстрировало его единство и способствовало его славе. Всякий, кто слышал бормотание монахов, перебирающих имена покойных, не мог сомневаться, что Сигиберт был одним из величайших королей Австразии и что его вдова пребывает в духовном единении с ним. А ведь Брунгильда нуждалась в этом непрочном капитале — престиже, чтобы совершить отчаянную попытку выжить в Regnum Francorum, равнодушном или враждебном к ней.
НЕЙСТРИЙСКАЯ АВАНТЮРА (575–577)
Плен
В конце 575 г. Брунгильда и ее дети были еще в Париже, когда до них дошла весть о гибели Сигиберта. Григорий Турский описывает скорбь королевы, но прежде всего подчеркивает, что она «не знала, что ей делать»{296}. Эта нерешительность — не признак слабости характера, а подавленность женщины, понимающей, что у нее нет никаких средств, чтобы действовать.
Где находилась сокровищница Сигиберта — неизвестно, но не в Париже. Без этого запаса богатств и символов у Брунгильды не было никакой надежды взять под контроль аристократию. Конечно, в меровингском мире овдоветь не обязательно значило впасть в бедность. Так, Брунгильда сохраняла права собственности на свой утренний дар, и смерть Сигиберта позволила ей свободно распоряжаться своим приданым, то есть, вероятно, севеннской местностью Аризит. К тому же пять аквитанских городов, которые она унаследовала по смерти Галсвинты (Бордо, Лимож, Каор, Беарн и Бигорр), по-прежнему находились в ее личной власти. Но это были скорей теоретические права, чем осязаемые ресурсы, когда она оказалась блокирована в Париже.
Из всего имущества Брунгильда могла по-настоящему рассчитывать только на личную казну, которую возили за ней во всех разъездах. Содержащиеся там богатства, хоть и слишком небольшие, чтобы покупать верность магнатов, были достаточны, чтобы обеспечить их обладательнице реальную власть. К сожалению, пока что ее сокровищница больше ее стесняла, чем помогала ей, потому что эта масса украшений и тканей в сравнительно громоздких сундуках и узлах делала невозможными быстрые перемещения. Брунгильда была вынуждена оставаться в Париже и дожидаться прихода австразийских воинов, которые бы согласились служить ей охраной.
