Королева Брунгильда - Брюно Дюмезиль

В освобождении пленницы и позволении ей забрать свои богатства вновь проявился характер игрока, свойственный Хильперику. На сей раз он выиграл, потому что королева согласилась уехать. Оценив риск путешествия и еще не зная, как ее примут в Австразии, королева тем не менее оставила в Руане большую часть сокровищницы в виде пяти тяжелых узлов с золотом, драгоценностями и ценными тканями. В последующие месяцы она вновь обретет достаточно могущества и влияния, чтобы послать за этими ценными тюками несколько групп слуг{315}.

Приняв свободу, которую предложил ей Хильперик, Брунгильда обрекла Меровея на печальное завершение игры. Однако принц был не обделен смелостью. При помощи нескольких сообщников он сумел бежать из монастыря и направился в церковь святого Мартина Турского. Этому выбору можно удивиться, ведь Меровей мог бы попытаться воссоединиться с супругой. Григорий Турский настаивает, что мятежного юношу завлекал в турскую церковь Гунтрамн Бозон, австразийский герцог, который тоже укрывался там. Такое соглашение хоть и возможно, но выглядит странно: Гунтрамн Бозон убил на войне Теодоберта, старшего брата Меровея, и герцог прятался в базилике, именно опасаясь мести нейстрийцев. Не рассчитывал ли Меровей, направляясь в Тур, скорей на какую-либо помощь епископа Григория? Конечно, наш добрый хронист активно опровергает все, что может его скомпрометировать, и утверждает, что сколько мог отказывал мятежнику в причастии. Но это не помешало Хильперику усомниться в верности Григория Турского. При первой возможности король даже отправил в изгнание члена его семьи по обвинению в сотрудничестве с узурпатором{316}.

Какими бы ни были истинные мотивы, по которым Меровей поехал в Тур, базилика святого Мартина предоставила ему надежное укрытие: Хильперик просто не посмел бы нарушить право убежища в самой святой церкви Галлии, даже чтобы вернуть сына. Итак, прибыв на место, принц проводил дни, молясь на могиле Мартина, злословя насчет отца и Фредегонды в беседах со снисходительным Григорием Турским и разыскивая в Библии пророчества о будущем своей узурпации. Слуги Меровея занимались более прозаическими делами — рыскали по окрестности и грабили «верных» короля, чтобы принести хозяину немного денег. Особо им полюбились владения графа Левдаста, которые они методично разоряли; они несомненно действовали по совету Григория Турского, даже если он крайне энергично отрицает какую-либо причастность к таким делам{317}.

Однажды, в начале 577 г., Меровей рискнул выйти из базилики, чтобы поохотиться с ястребом{318}. Через два месяца после бегства из монастыря Сен-Кале его волосы отросли, и он мог показаться на людях. К тому же охота показывала всем, что он уже не духовное лицо, что он снова имеет право проливать кровь, пусть пока кровь животных, и, значит, вновь обрел способность царствовать. Несмотря на эту браваду, его положение в Туре ухудшалось. В течение недолгого времени граф Левдаст сумел расправиться с шайками грабителей, действовавшими по приказу Меровея, и восстановить контроль над своим городом. Еще более смущали слухи, что королева Фредегонда якобы обещала Гунтрамну Бозону прощение в случае, если ему удастся выманить сына Хильперика за пределы священной ограды церкви святого Мартина.

Поняв, что его будущее в Турени ненадежно, Меровей вовлек Гунтрамна Бозона и пятьсот последних «верных» в отчаянную скачку с целью добраться до Брунгильды. Беглецы сочли более осмотрительным срезать путь, проехав по бургундской территории, но в Оксере Меровей был арестован герцогом Эрпоном, чиновником короля Гунтрамна. Хильперик немедленно потребовал его выдачи, но принцу удалось ускользнуть от охранников. Герцог Эрпон поплатился за этот побег: Гунтрамн сместил его с поста за то, что арестовал человека без оснований, а также за то, что упустил его, тогда как тот мог бы пригодиться.

После многих перипетий Меровей добрался до Австразии, «но австразийцы его не приняли»{319}, отмечает Григорий Турский. Эту запись можно толковать по-разному. То ли Брунгильда предпочла покинуть этого молодого и неудачливого супруга, который отныне был более помехой, чем опорой? То ли его отказались поддержать магнаты, контролировавшие дворец от имени Хильдеберта II, чтобы не создавать casus belli с Хильпериком менее чем через год после их неудачного наступления на Суассон? То ли все австразийцы в целом опасались, что новый муж их королевы будет претендовать на регентство, а то и на трон?

Конечно, эти три объяснения скорее согласуются меж собой, чем исключают друг друга. Ведь в отсутствие Брунгильды регенты Луп и Гогон, оба превосходные дипломаты, далеко продвинулись по пути установления постоянных союзных отношений с Бургундией. На самом деле они воспользовались случаем, потому что король Гунтрамн только что потерял одного за другим обоих последних сыновей, Хлотаря и Хлодомера, павших жертвами эпидемии[65]. Чем оставаться без наследника, король Бургундии изъявил готовность усыновить юного Хильдеберта II. С этой целью в середине 577 г. в Помпьерре, в Вогезах, была организована встреча. Там Гунтрамн усадил племянника на трон и воспроизвел королевскую инвеституру, совершенную на Рождество 575 г., а потом публично признал Хильдеберта сыном и законным наследником. Однако король Бургундии не хотел заходить слишком далеко. Сторонник старинного равновесия, он отказался объявлять войну Хильперику и довольствовался тем, что потребовал от него вернуть Австразии города, захваченные в 575–576 г.{320}

Понятно, какая дилемма встала перед Брунгильдой. Меровей сохранял шансы свергнуть Хильперика, но, если бы она публично поддержала его, она рисковала разгневать Гунтрамна, который в наказание мог бы лишить наследства Хильдеберта II. К тому же в самой Австразии аристократическая клика во главе с епископом Реймским Эгидием выступала за союз с Хильпериком и, следовательно, была враждебна мятежным замыслам, которые вынашивал Меровей; если бы королева поддержала мужа, она бы безусловно навлекла на себя ненависть этих людей. Наконец, если бы молодой нейстрийский принц одержал победу, разве не было риска, что он выдвинет притязания на Австразию, оспорив права Хильдеберта II? Следовательно, интересы супруги и матери толкали Брунгильду в противоположных направлениях. Мать победила.

Таким образом, восточные франки довольствовались тем, что дали укрытие Меровею и его спутникам. Принц нашел убежище в Реймской области, и это наводит на мысль, что он пользовался поддержкой герцога Лупа. В то же время в ряды мятежников против Хильперика вступили некоторые бывшие чиновники Сигиберта, как дворцовый граф Циуцилон. Это присоединение к Меровею магнатов, как можно догадаться, близких к Брунгильде, несомненно означает, что королева не совсем отреклась от нового мужа. Просто у нее не было ни желания, ни возможностей поддерживать его в Австразии. Молодому принцу рано или поздно следовало вернуться в Нейстрию и попытать удачи в деле захвата отцовской короны.

Чтобы не допустить этого победоносного возвращения, Хильперик произвел в своем королевстве чистку, убирая сторонников сына. Самым заметным из них был епископ Претекстат Руанский, благословивший его брак с Брунгильдой. Желая соблюсти формальности, король Нейстрии в 577 г. созвал в Париже судебный собор. Перед собравшимися коллегами Претекстат был обвинен в том, что позволил заключить кровосмесительный союз и поддержал узурпатора; к тому же он якобы использовал часть сокровищ Брунгильды, которые хранил, для подкупа «верных» короля. Претекстат, умело защищавшийся весь день, после этого счел удачным ходом признать себя виновным, чтобы испросить прощения. Сделав это, он совершил тяжелую ошибку: сначала его бросили в тюрьму, а потом приговорили к ссылке на остров близ Кутанса, несомненно Джерси. Взамен его Хильперик назначил в Руан более верного епископа, Мелантия{321}.

Воспользовавшись собранием епископата в Париже, Хильперик обвинил также Григория Турского в вероломстве, поскольку хороший прием, который тот оказал Меровею, наводил его на подозрения. «Ворон ворону глаз не выклюет», — пробормотал король и оказал нажим на епископа, добиваясь признания в недопустимых сговорах. Григорий показал себя более ловким, чем Претекстат: он отверг обвинение полностью, а в конечном счете согласился разделить с королем трапезу, чтобы закрепить примирение.

Хильперик совершил еще и попытку устроить идеологическую войну. В самом деле, австразийцы, давшие убежище его сыну, славились своей пропагандой, в основе которой лежало подражание Римской империи. Величайший из их королей, Теодоберт I «Великий», устроил в Арле гонки на колесницах, сходные с гонками на ипподроме в Константинополе{322}; тем самым он сумел привлечь на свою сторону старинные галло-римские элиты. Хильперик решил показать сенаторам, что он тоже романофил, как и его враги. Он велел построить цирки в обеих своих столицах, Суассоне и Париже, и организовал там зрелища. Однако, по словам Григория Турского, успех был не слишком очевиден{323}.