Азбука - Чеслав Милош

Это отступление не лишено связи с Кридлем, ибо как раз в межвоенное двадцатилетие в полонистике происходят перемены, направленные на модернизацию литературных изысканий, чему он весьма способствовал, хотя у него и были предшественники. Кридль, родившийся в 1882 году во Львове, окончил там полонистику и там же проникся четкостью мышления философов, чьи фамилии часто перечислял: Твардовский, Лукасевич, Котарбинский, Гуссерль. Затем он учился во Фрайбурге и Париже. После Первой мировой войны преподавал в варшавском Свободном университете и в Брюссельском университете. В 1932 году стал профессором моего университета, после Пигоня, и там создал центр, часто ссылавшийся в своих исследованиях на труды русских формалистов. Он сознавал, что вместе с учениками совершает переворот, и впоследствии описал «Бои Вильно и Варшавы за новую науку о литературе».

Западный структурализм косвенным образом происходит от русской формальной школы. Но это случилось позже. Соответственно, группу Кридля можно назвать преструктуралистами. Я к ней отнюдь не принадлежал, зато ее членом был один из немногочисленных полонистов мужского рода Ежи Путрамент. Однако Кридль, руководитель Кружка полонистов, благожелательно отнесся к «Антологии социальной поэзии», составленной мною вместе с полонистом Збышеком Фолеевским (сыном президента Вильно, в дальнейшем профессором в Швеции, Соединенных Штатах и Канаде). Профессор написал к ней предисловие, в котором отнесся к нашим левым крайностям с симпатией, хоть и со скептической усмешкой. Во всяком случае, он был открыт к новому и политически склонялся к вольнодумцам-демократам, в отличие, скажем, от мессианско-националистического профессора Конрада Гурского, с которым Кридль был в постоянном конфликте.

О наших довольно близких отношениях свидетельствуют мои воспоминания о поездке в Троки с его семьей и Иреной Славинской. Мы уместились в одной лодке, раскрашенной в яркие цвета, как принято в тех местах. Я сижу на веслах и усердно гребу — за острова, на плес.

В начале войны Кридлю с семьей удалось через Швецию уехать из Литвы в Брюссель, где у него сохранились давние знакомства. Оттуда он перебрался в Америку. Я встретил Кридля, когда после войны сам оказался в Америке. Некоторое время он преподавал в хорошем вузе, в Колледже Смит в штате Массачусетс, но в целом дела его шли неважно, хотя слависты знали о его научных трудах и книгах, а поддержку ему оказывал «сам» Роман Якобсон.

Тут начинается большой скандал, затеянный не мною, но при моем немалом участии. Я — атташе варшавского посольства, и вот со мной договаривается о встрече профессор Симмонс, chairman факультета славянских языков Колумбийского университета в Нью-Йорке. И излагает суть предложения своего университета. Они создадут кафедру польской литературы и назовут ее кафедрой имени Адама Мицкевича, если мы дадим им деньги, 10 000 долларов в год. В то время это была серьезная сумма. На вопрос, кто там будет преподавать, Симмонс, немного смущаясь, отвечает, что у них есть кандидат — профессор Кридль. Я ему говорю, что знаю Кридля, высоко ценю его и сделаю все возможное.

Богатый американский университет не стесняется просить субсидии у бедной коммунистической страны! Но кафедры польской литературы в Америке никогда не было, и вот у меня, предателя или коллаборациониста, появляется шанс создать ее — вопреки всей Полонии, которая любила патриотические разглагольствования, но так и не решилась на подобный шаг. И разумеется, моя нечистая коллаборационистская совесть придавала мне сил. Мотивы, которыми руководствовался Симмонс, открылись позже. Может, его и правда втайне тянуло к коммунизму, но прежде всего он хотел избавиться от Коулмена. Этот американец ирландского происхождения воспылал любовью к полякам и что-то там преподавал на факультете, однако ему недоставало подготовки, чтобы стать «полным» профессором. Симмонс совершенно резонно полагал, что вместо него можно принять на работу серьезного польского ученого, у которого как раз нет места.

Министром иностранных дел был тогда Зигмунт Модзелевский, старый коммунист, долгие годы живший во французской эмиграции, откуда он в конце концов отправился по вызову в Москву, то есть прямо в лагерь. Будучи человеком проницательным, он немедленно понял выгоду этого предложения — в том числе политическую, поскольку красная Польша выступила бы в роли покровительницы польской культуры. Субсидии были выделены, и кафедра имени Мицкевича, которую возглавил Кридль, открылась в 150-ю годовщину со дня рождения поэта, то есть в 1948 году.

Коулмен без устали раздувал скандал, разразившийся тогда в польской эмигрантской печати (Кридль — большевик, коммунистический агент в Колумбийском университете). В знак протеста против создания кафедры бедняга подал в отставку, которая, к его изумлению и ужасу, была принята, — ведь именно это и было нужно. Президентом Колумбии был в то время Эйзенхауэр, и перед его домом проходили польские манифестации против проникновения в университет коммунистов.

Горы газетных вырезок, отправленных в Варшаву, укрепили мою репутацию в глазах польских властей. Однако гордиться основанием первой в Америке польской кафедры было бы неуместно, поскольку во всем этом громком деле крылось нечто неприличное. Простодушный Коулмен и его жена Мэрион хотели как лучше, пытались Мицкевича переводить, только вот «уровень» оказался не тот. Их польские друзья были чернью, не имевшей понятия, что представлял собой Кридль. Полония состояла из тяжело работавших людей, которые зачастую приезжали из своих сел неграмотными, и вовсе не университеты были у них на уме — они даже не знали, что там сосредоточены центры влияния. А тут вдруг заговор просвещенных против черни. И как во всем этом участвовал Мицкевич? Он здорово набедокурил, обеспечив польскую просвещенную прослойку мессианизмом, что до черни не вполне дошло. Та разоружала в 1863 году повстанцев и сдавала их русским, а затем эмигрировала на американские фабрики и шахты. В таких условиях кафедра польской литературы приобретала классовый оттенок: «Мы, интеллигенты, лучше знаем, что для вас хорошо».

Вместе с Кридлем и Юзефом Виттлином мы работали над мицкевичевской книгой на английском. Этот сборник, написанный несколькими авторами под редакцией Кридля и субсидированный посольством, вышел в свет не в юбилейном 1948 году, а с опозданием, в 1951-м.

За дальнейшей судьбой кафедры я не следил, поскольку уехал из Америки. После смерти профессора кафедра перестала существовать — иными словами, университет не счел нужным выделять на нее свои деньги.