Анна Герман - Александр Жигарев

Во второй половине дня она отправилась к Вячеславу Добрынину, который специально для нее написал песню "Белая черемуха". Ей было любопытно, какое же произведение написано "специально для нее". Песня оказалась очень симпатичной, современной по музыкальной фразе. Договорились, что фонограмму будет писать московский ансамбль "Лейся, песня".

- Я приеду на запись фонограммы.

- Ну зачем же? - возразил Добрынин. - Это будет долго и нудно. Сейчас очень важно качество. Писать будем на отдельные дорожки - гитары, синтезатор, дудки, ударные, подпевки.

И тем не менее на запись фонограммы в первое тонателье Московского телецентра она приехала к самому началу записи. Анна не ожидала, что запись продолжится так долго - целых семь часов! Добрынин был недоволен игрой музыкантов. Полтора часа писали только подпевки. Ребята никак не могли спеть правильно. Уставшей Анне показалось, что они не запишут фонограмму никогда. Когда же наконец записали, времени, отведенного на запись, оставалось всего десять минут,

- Придется, - виновато проговорил композитор, - просить студию еще и на завтра.

- Разреши, Слава, я попробую, - попросила Анна.

И, к изумлению Добрынина и присутствующих музыкантов, записала "Белую черемуху" с первого раза! От начала до конца. Несведущий читатель, наверное, не знает, что почти все современные певицы записывают песню не только по куплетам, но и по предложениям, и даже по словам. Анна записала песню за две минуты тридцать шесть секунд. Добрынин смотрел на Герман широко раскрытыми восторженными глазами.

- Аня, вы выдающийся профессионал! Вы великая певица!

Потом Анна узнала, что музыкальному редактору за эту запись пришлось "объясняться" с руководством.

Всего три дня пробыла Анна в Москве и, несмотря на физическую усталость, чувствовала себя хорошо: записала несколько новых песен, спела восемь песен на телевидении, встречалась с композиторами и теперь везла в Польшу клавиры новых произведений. Она думала о том, какое большое счастье для нее - встреча с Качалиной, сумевшей за последние десять лет сделать для нее то, чего она не в состоянии была сделать для себя в Польше: найти столько замечательных песен, которые сами собой "пробивались" в большую жизнь, сплетались с человеческими судьбами, и люди искали в них поддержку и вдохновение...

xxx

- Опять в Америку! - эти слова Анна произнесла с каким-то сожалением и горечью в голосе, медленно опуская телефонную трубку...

Збышек понял все: значит, звонили из министерства и надо ехать, вернее, лететь за океан.

- Надолго? - тихо спросил муж.

- На пять недель, - ответила жена ровным голосом. - Не расстраивайся, милый. Нет худа без добра. Нам ведь сейчас так нужны деньги на дом...

За пять месяцев Збышек сильно подрос, он уже садился и без умолку тараторил: "ма-ма-ма". Оставлять такого малыша на месяц и одну неделю - срок долгий. Но ничего не поделаешь - надо работать, надо зарабатывать...

"Нью-Йорк... Почему меня никогда не тянуло побродить по твоим улицам? думала Анна. - Осмотреть твои достопримечательности, твои контрасты? Может быть, в этом вечно спешащем городе я боюсь заблудиться, затеряться? Может быть, меня подавляют твои небоскребы, твои ослепительные рекламы, твой грохот и шум? Почему в Нью-Йорке я все время думаю о доме как о спасительном оазисе? Почему так жалею своих земляков, ставших здесь американцами? Они кичатся своим благополучием, своим состоянием. Но откуда эта щемящая тоска в глазах? Откуда этот оправдывающийся, заискивающий тон, болезненная ранимость, когда хоть в малой степени ставится под сомнение их образ жизни, откуда эта плохо скрытая, почти откровенная зависть, если ты вдруг говоришь: "Слава богу, через две недели домой..."

Дни тянутся, несмотря на постоянную спешку, медленно и нудно. Автобус стал почти что домом. В нем проводишь все время. Он несет тебя по превосходным американским магистралям из города в город, из клуба в клуб. Ты уже перестаешь ориентироваться, где ты, в каком городе, в каком клубе. Кажется, ты уже здесь была, вроде бы и публика тебе знакома. "Нет, - уверяют тебя, - мы, правда, много слышали о вас, а вот видим впервые". Во время концертов отдыхаешь, на короткое время обрываешь суету и зовешь своих слушателей совсем в другой мир - тепла, любви, доверия, искренности, красоты и поэзии. Несколько раз Анна звонила домой. В телефонной трубке слышала веселый голос Збышека - с сыном все в порядке, он не болеет, веселенький, только очень скучает по маме:

- Приезжай скорее, мы тебя совсем заждались!

Но "скорее" нельзя. Существует контракт, существуют обязательства, и они должны быть выполнены. Сегодня после концерта к Анне подошел Юрек Ружицкий, когда-то известный в Польше танцор, бывший солист ансамбля "Шлёнск". Во время гастролей "Шлёнска" в США он вступил в "законный" брак с дочерью разбогатевшего мясника, выходца из Польши. Правда, в ансамбле у него осталась тоже вполне законная и любящая жена, а в Варшаве - маленький ребенок. Юрек был из бедной семьи. Работа в "Шлёнске" позволила ему купить и отличную квартиру в столице, и "мерседес". Но он мечтал о большем - и вот теперь этого "большего" достиг: стал владельцем маленькой ткацкой фабрики, в его распоряжении кроме двух "фордов" было еще и несколько грузовиков. Он так настойчиво просил Анну побывать у него в гостях, что Анна не нашла в себе сил отказаться. Юрек привез ее к себе домой, возбужденный и счастливый.

- Знаешь, кто у нас в гостях? - обратился он по-польски к жене. - Анна Герман! Да-да, я не оговорился! Та самая Анна Герман, чьи пластинки мы с тобой так любим слушать.

Просторная квартира в одном из богатых районов Чикаго была обставлена просто и со вкусом. Стены украшали картины кисти итальянских художников.

- Подлинники! - похвастался Юрек. - Стоят целое состояние. Все застрахованы.

Впервые за многие гастрольные поездки в США Анна ела вкусное, по-домашнему приготовленное мясо с жареным луком.

- Ты, конечно, не поверишь, Анна, - откинувшись в кресле и закурив сигару, медленно говорил хозяин, - сколько ты значишь лично для меня... Твой голос, твои песни помогают мне расслабиться после тяжелой работы, и я отдыхаю душой.

"Ну вот, - подумала Анна, - оказывается, мое пение нужно для того, чтобы этот новоиспеченный янки мог расслабиться..."

Он угадал иронию в ее глазах.

- Ты не смейся, здесь, в Штатах, в большой цене искренность...

Юрек напивался на глазах, вливая в себя стакан за стаканом польской "Выборовой", и наконец решился:

- Ты давно не видела Марию? - полушепотом спросил он, когда жена вышла в соседнюю комнату, чтобы покормить пятилетнего сына.

- Давно, - ответила Анна.

- Жизнь меня наказала! - обхватив голову руками, жаловался Юрек. Наказала... Все бы отдал, все, что есть, лишь бы обратно!

- Так в чем дело? Возвращайся!

Он произнес нечто вроде "ух" или "ох", погрозил кому-то пальцем и устало повесил голову, положив вялые руки на стол.

Анна сидела и думала: ради чего все-таки Юрек так настойчиво звал ее к себе? Похвастаться перед женой, что у них в гостях их любимая певица? Да нет, вряд ли. Жене безразлично его настроение. Узнать про друзей? Или чтобы выговориться, как выговариваются все истосковавшиеся по родине? Или расспросить о брошенной жене? А может быть, он или "они" - все играют, изображая тоску, угрызения совести, взывая к памяти тех, от кого они ушли или кого предали? И все эти пьяные стенания, в которые они сами в данный момент так истово верят, всего лишь одна из мизансцен в этой игре, рассчитанной на два или три часа? На большее у них ведь нет времени. Завтра надо рано вставать и продолжать "дело"...

xxx

Из Америки Анна везла "все" для сынишки. За месяц с небольшим малыш заметно подрос, взгляд стал осмысленным, и он с удивлением смотрел на раскрасневшуюся, счастливую маму, осторожно прижимавшую его к груди и нежно целующую в носик и щечки,

Отдыхать долго не пришлось, хотя она мечтала хотя бы месяц посидеть с ребенком и лишь потом взяться за дело. Ее включили в состав делегации, отправлявшейся на Дни культуры Польши в Португалию. В Лиссабоне она имела огромный успех. Газеты пестрели ее фотографиями. Ей опять начали предлагать контракты, но она отказывалась под разными предлогами. Здесь, в Лиссабоне, многое напоминало Италию, и ей делалось не по себе...

Несколько дней она провела в Варшаве. И снова в путь. На этот раз в Софию, тоже на Дни польской культуры. На концерте в Софии присутствовало много советских туристов. По их просьбе Анна спела "Надежду" - а капелла, поскольку оркестровку песни она оставила дома.

Вернувшись в Варшаву, Анна с радостью занялась домашним хозяйством. Хотя Зося действительно оказалась трудолюбивой и аккуратной девушкой, все-таки дел накопилось немало. И теперь Анна наводила, как она говорила, "полный порядок". Ей нравилось возиться со Збышеком, играть с ним, учить его разговаривать, стараться самой разбирать его забавный детский язык. Так продолжалось месяц, может быть, чуть больше. Анна упоенно возилась с ребенком, никого не допуская к нему, позволяя Зосе лишь помогать готовить обед и ужин.