Книжные люди. Кто создает, продает, продвигает книги в России? - Зорина Светлана

Сегодня это одно из лучших гуманитарных издательств. У Ивана Лимбаха есть свой вкус, свой выбор авторов и текстов, своя стилистика. Ты четко понимаешь, что эти книги не могли выйти в другом издательстве, они органичны именно тут. Все эти издания как бы перекликаются между собой, образуя неповторимую конфигурацию, и в итоге складываются в единое высказывание о мире.

Неслучайно именно в Иване Лимбахе вышли «История чтения» и «Curiositas» Альберто Мангеля. С той же любовью, с которой Мангель пишет о чтении, сотрудники издательства выпускают книги. Ирина Кравцова и ее команда работают над книгой долго и кропотливо, и в итоге рождаются поистине жемчужины. Издания Ивана Лимбаха ошеломляюще красивы, они несут весть о возможности совершенства в нашем несовершенном мире. Путь в профессию

Ирина, вы с детства были увлеченным читателем? С чего началась ваша книжная биография?

Моя читательская биография самая обычная. Сначала были русские сказки – года в четыре я уже читала. Помню первую книгу, которую взяла в библиотеке: «Храбрый Персей» – после этого увлеклась греческими мифами. Потом стали нравиться приключения: Фенимор Купер, Майн Рид, научная фантастика. Важным было не то, что именно я читала, а сам процесс чтения как погружение в неведомое. В восьмом классе, как это обычно бывает, прибавились стихи. Двухтомник «Путешествие в страну Поэзия» дал понять, что целый ее пласт находится в каком-то тайном месте. И вот на первом курсе университета, это был 1977 год, ко мне в руки попали переплетенные в ситец самиздатские книги поэтов Серебряного века. Кстати, Бродского, напечатанного на папиросной бумаге, мы вовсю читали в университетские годы. Чтение воспринималось как нечто совершенно естественное, самиздатские книги читались в метро, в троллейбусе – у меня не было ощущения, что это нужно скрывать.

Какими были годы учебы в университете?

Замечательно интересными! У нас преподавали профессора Г.А. Бялый и Г.П. Макогоненко, курс древнерусской литературы читала Н.С. Демкова, застала я и Д.Е. Максимова (правда, не в университете, а на конференциях в музее Блока). Борис Валентинович Аверин, один из наших преподавателей, за пределами учебных часов вел еженедельный трехчасовой спецкурс, на котором свободно и вдохновенно рассказывал о философских взглядах Владимира Соловьева и символистов, глубокое изучение которых в рамках университетской программы не приветствовалось. Всех желающих послушать его лекции аудитория не вмещала. Позже, в середине 1980-х, я писала диплом о Блоке, и он на годы сделался моим спутником в горе и в радости. Помню такие же многолюдные лекции С.С. Аверинцева в Педагогическом институте и лекции гениального историка Д.А. Мачинского в Центральном лектории. На предметы вроде научного коммунизма и истории КПСС мы не особенно обращали внимания. Научная работа по специальности чтение, музейная и диалектологическая практики были важнее.

После университета вы проводили авторские экскурсии по Петербургу Пушкина, Блока, Тютчева, потом были одним из создателей и работали в музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме. А как зарождалось издательство Ивана Лимбаха, и почему вы не сразу связали с ним свою судьбу?

В связи с моей работой в музее мы познакомились с Сергеем Владимировичем Дедюлиным, исследователем, связанным в позднесоветское время с выходившими за рубежом историческими сборниками «Память». После нескольких обысков, под угрозой ареста в 1977 году он эмигрировал в Париж. Дедюлин был одним из организаторов первого коллоквиума к столетию Ахматовой, издал интереснейший «Ахматовский сборник», занимался и занимается до сих пор историей неподцензурной литературы. В середине 80-х он придумал литературное приложение к парижской газете «Русская мысль», в котором печатались неизвестные материалы из только что открытых архивов, а в середине 90-х решил издавать журнал. Он получился особенным и по формату, и по содержанию. Материалы были собраны в Париже, а издали мы его здесь. Журнал был очень элегантный и совершенно не продавался. Он получился слишком необычным. Там были статьи о русском авангарде, парижских выставках, парижских концертах. Журнал был немножко белой вороной. Вышел всего один номер. Молодой петербургский бизнесмен Иван Лимбах выступил спонсором. В тот момент и родилась мысль об издательстве. По образованию он физик, но дружил с группой университетских филологов, в которую входила и я. Куратор этой группы, Наталья Михайловна Герасимова, замечательный фольклорист, выпускница Тартуского университета, жена Андрея Битова, была нашим неформальным лидером, идея издательства возникла в разговорах с ней. Андрей Георгиевич Битов предложил назвать его именем издателя. Это старая традиция. Были издательства Вольфа, Маркса, Сытина, Сабашниковых, Гржебина. С 1995 года существует издательство Ивана Лимбаха.

С чего начиналась издательская коллекция Ивана Лимбаха в 1995 году? Расскажите, пожалуйста, о ваших самых любимых книгах, изданных за эти годы.

Коллекция издательства начиналась с поэтических книг поэтов андерграунда, для издания которых художники, отец и сын Плаксины, придумали неожиданный формат и яркие, хорошо сконструированные обложки. Эти книги были и остаются очень заметными (в серии вышли стихи Леонида Аронзона, Олега Григорьева, Дмитрия Александровича Пригова, Роальда Мандельштама, Льва Лосева, Натальи Горбаневской, Сергея Стратановского, готовится издание Олега Юрьева). Моя работа в издательстве началась в 2000 году, и буквально первая книга, над которой довелось работать – большой том забытого царскосельского поэта Василия Комаровского, – осталась в числе любимых. Книга эта необычна тем, что включает в себя все о Комаровском: его стихи, прозу, письма, рисунки, воспоминания и исследовательские статьи. Радостно и удивительно было открыть прозу Эдуарда Кочергина (его первая книга «Ангелова кукла» вышла в издательстве несколькими тиражами) и Натальи Трауберг (ее книгу «Сама жизнь» мы в скором времени надеемся переиздать). Ни Эдуард Степанович, ни Наталья Леонидовна не собирались становиться писателями, но именно они написали автобиографические книги, вызвавшие грандиозный читательский интерес. А книга Натальи Леонидовны стала для меня еще и проводником в литовскую культуру и литературу – результатом явилось многолетнее сотрудничество с Томасом Венцловой (его автобиографическую книгу бесед мы готовим к изданию прямо сейчас). Неожиданным было появление в издательском портфеле книги князя Владимира Одоевского о кулинарном искусстве «Кухня», написанной под псевдонимом «Доктор Пуф» (комментарии к ней вызвался написать председатель гильдии шеф-поваров Петербурга Илья Лазерсон). Мы переиздали легендарную книгу «Алхимия» Вадима Рабиновича, которой не было на прилавках магазинов несколько десятилетий, и энциклопедический комментарий Ю.К. Щеглова к романам Ильфа и Петрова.

Иван Лимбах на книжной выставке в Вильнюсе

Любимых книг немало, но важнее всего для меня люди, которые их пишут и переводят. Так знакомство с Борисом Владимировичем Дубиным определило на многие годы нашу издательскую эстетику. Борис Владимирович, социолог и переводчик, знавший несколько языков, был человеком-книгой, человеком-институцией. Он не только советовал, переводил, комментировал, выступал на разнообразных презентациях и делал это на высочайшем профессиональном уровне, но был человеком, который связывает людей друг с другом, – им держалось литературное сообщество, которое в 2014 году с его уходом буквально осиротело. В память о нем его сын собрал большой том «О людях и книгах», это своего рода «сад расходящихся тропинок» для любого читателя и русской и зарубежной литературы. Упомяну и необыкновенно талантливого переводчика Петра Епифанова, который открыл для нас неаполитанские сказки Джамбаттисты Базиле, многие из которых были переработаны Шарлем Перро и братьями Гримм. Ничего более сочного по языку мне читать не доводилось. Но Петр Епифанов переводит и с французского: три тома «Тетрадей» философа Симоны Вейль, прожившей короткую, но невероятно насыщенную размышлениями и деяниями жизнь, появились в издательстве его трудами. Для меня очень важна работа по извлечению сути пережитого нами в ХХ веке поэта и филолога Полины Барсковой. Книги ее прозы «Живые картины» и «Седьмая щелочь: тексты и судьбы блокадных поэтов» наполнены сгустками новых смыслов и потому, наверное, будут по-настоящему прочитаны некоторое время спустя, когда уйдет в прошлое архаический поворот, свидетелями которого мы сейчас являемся.