Над пропастью во лжи - Светлана Успенская

– Тоже никак. Я же говорю, финансы поют романсы. У меня ведь семья – жена, маленькая дочка… А получаю я копейки.

– Зато ты можешь обучаться в Центре! Это важнее, чем деньги.

– Это вы так говорите, потому что живете одна и целыми днями пропадаете на работе. А вот если бы у вас была семья…

Я могла бы ему достойно ответить, но, к сожалению, мы уже приехали.

Выходя из машины, мимоходом обронила через плечо:

– Зайди в учебный отдел и скажи, что я рекомендую тебе несколько часов сексологической терапии. Стоимость пусть запишут на мой счет.

– Спасибо, Марина Леонидовна, – растерялся Володя. – Вы такая добрая…

Добрая! Терпеть не могу этого слова. От добрых все зло в этом мире. Добротой ослабляют человека, обескровливают его, лишают способности сопротивляться. Не доброта нужна людям, не обременительное сочувствие, не парализующая жалость. Нужно желание работать, настойчивость. Нужна руководящая сила, разумная и мудрая. Это – знание сенсологии.

И вовсе не пресловутая доброта двигала мной, когда я предложила своему шоферу оплатить его курсы из собственного кармана. Во-первых, я все равно спишу эти расходы за счет Организации. А во-вторых, узнаю, что он задумал против меня. Как офицер по особым поручениям, я имею доступ к записям сессий терапии. Таким образом, я разузнаю, кто под меня копает. Возможно, это Шаньгин. Вот тогда мы поборемся!

Доклад продолжался ровно десять минут – оптимальное время, чтобы слушатели вникли в суть проблемы и не успели соскучиться. Впрочем, тема была такая, что не до скуки…

– …Таким образом мы реабилитируем светлое имя Организации в глазах общественности и привлечем внимание всех демократически настроенных людей к проблеме свободы совести, заинтересуем потенциальных прихожан нашей Церкви и получим карт-бланш на продолжение широкой информационной кампании в прессе.

Едва я закончила, как сразу же, точно по команде, вспыхнули протестующие голоса.

– Кого интересует свобода совести, когда пуст карман? – иронически заметил Шаньгин. Лицо его кривила неприятная ухмылка. – Нужно пойти на мировую, заплатить отступного истцу…

– Коркин не возьмет денег, – возразила я. – Деньги его не интересуют.

– Деньги интересуют всех! – цинично возразил Шаньгин. Хотя он был абсолютно прав, я резко возразила:

– Но только не Коркина и только не в этом случае! Он считает каждого из нас своим персональным врагом. Кроме того, у него слава бессребреника. Причем справедливо заслуженная!

Шаньгин вызывающе расхохотался. Его обледенелая морда в каком-нибудь полуметре от меня методично разевала свою отвратительную, мясного цвета пасть с фарфоровыми зубами. В этот миг больше всего на свете мне хотелось смазать по этой самодовольной, пышущей здоровьем физиономии, чтобы она наконец заткнулась.

«Спокойно! – приказала я себе. – Безусловно, настоящий сенсолог не должен испытывать подобных импульсивных желаний. Олимпийское спокойствие, выдержка, нордическая стойкость – вот его козырные карты. Подобный перехлест эмоций – знак того, что нынче не все благополучно в моем организме. Наверное, перелет, ночное напряжение и бессонница сделали свое дело, и я потеряла устойчивость к внешним раздражителям. Ничего, часа четыре сна, пусть даже пять, – и я снова в отличной форме!»

– А может быть, лучше втихую договориться с судьей? – предложил один из членов Большого совета. – Это дорого, но зато наверняка…

Я поморщилась – в уме, наружно не проявляя своего осуждения. Грязная игра, грубая работа. Вырвать победу чистыми руками в равной борьбе – вот мое кредо!

– Судью еще не назначили, – развел руками Горелик. – Когда назначат, обязательно проработаем этот вопрос… Итак, на сегодня все.

– Нет, не все! – Я поднялась. – По-моему, пора поставить вопрос о работе информационного отдела.

– А что такое? – взвился начальник отдела Хохряков. – Какие претензии у офицера по особым поручениям?

– Особые! – Я достала из портфеля листок бумаги с чернильными разводами жидких строчек посередине и гневно потрясла им в воздухе. – Один из активнейших врагов нашей Организации, номер один в картотеке «Анти» удостоился всего тридцати слов в вашем отчете! Причем половину из них составляют названия написанных этим господином книг! Как прикажете работать с такой информацией? Нам предстоит решающая схватка, а мы до сих пор не знаем элементарного – где Коркин живет и с кем, кто его родители, как он спит, с кем спит, чем питается на завтрак, какие книги читает, по какому маршруту ездит на работу… Ничего!

– С Коркиным дело обстоит так, – растерянно произнес Хохряков. – Информация о нем очень скудна, поскольку он очень закрытый человек и совершенно не расположен к общению на личные темы. Мы несколько раз засылали к нему под видом журналистов своих сотрудников, но они вернулись от него, как говорится, несолоно хлебавши. Этот человек часами может говорить о тонкостях церковного раскола в семнадцатом веке, но молчит как рыба о себе самом.

– А его жена? Ведь он женат, судя по справке! Можно действовать через нее.

– К его жене доступа нет. Она парализована, из дому не выходит, только раз в год на короткое время ложится для обследования в больницу.

Все обескураженно молчали, обдумывая сказанное.

– У него должны быть внебрачные связи. Когда мужчине едва за сорок, трудно поверить, чтобы он добровольно приковал себя к постели больной жены.

– Мы проверяли – ничего! – вздохнул Хохряков.

– Плохо проверяли.

– Хорошо, мы организуем новую проверку…

– Марина Леонидовна права, – неожиданно поддержал меня Горелик. – Думаю, не стоит объяснять, какое значение имеет для нас этот процесс. Если мы его проиграем, то Организация окажется отброшенной в своем развитии на пять лет назад. Приток новых членов сократится, в рядах сторонников движения будут посеяны сомнения. Судебный процесс – это именно тот случай, о котором говорят: или пан, или пропал…

После этой отповеди начальник информационного отдела смерил меня ненавидящим взглядом. Как будто мы не единомышленники, а враги. Как будто у нас не одно общее дело, а жесткая конкуренция. Как будто мы боремся за свою личную карьеру, а не за общую идею – процветание Организации, ее мировое господство, ее светлое будущее, где ничего не будет – ни вражды, ни дружбы. Будет только одна Организация…

Рутинная работа – перебираю карточки вновь поступивших студентов. Рассматриваю фотографии, тренируюсь в физиогномике, пытаюсь угадать по снимкам, кто есть кто. Кто из пришедших к нам людей станет верным сторонником наших идей, кто откажется от них, даже не вникнув в их дивную конструкцию? Кто-то пройдет свой путь до половины и сойдет с дистанции, предавшись собственным слабостям, как глотку ключевой воды на исходе долгой дороги, а кто-то останется… Но мало их будет, оставшихся, так мало! Жалкая горстка избранных – стойких духом, крепких в убеждениях. Однако именно они составят костяк новой бессмертной Организации – когда-нибудь, когда-нибудь…