Сказаниада - Петр Ингвин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда мимо пропылила конница, показалось… Нет-нет, именно показалось. Поразил оруженосец похожего на Чурилу юного витязя. Будь у Данилы сын, он выглядел бы так же, как паренек в тегиляе на своенравной кобылке.
Ночевка под открытым небом была привычна, а чуть забрезжил рассвет, вокруг осажденного города вспыхнуло пламя. В основном горело со стороны моря – тот же ветер, что помог быстро переплыть море, теперь гнал дым и жар на стену. Несколько гридней, посвященных в план штурма, поджигали дрова и лачуги, и вскоре казавшуюся неприступной каменную твердыню окружила стена огня. Солнце так и не появилось, его затмило клубами дыма. В горле першило – дышать становилось невозможно даже с подветренной стороны.
Начали свою неспешную работу десятки камнеметов. Освобожденные рычаги распрямлялись, гигантские пращи раскручивались, и корзины забрасывали тяжелые снаряды на невероятную высоту.
Вопреки ожиданиям камнеметы били не камнями, не в ворота и не в стены. В город улетали бочки с горючим маслом и фитилями. За стеной вспыхивало, дальнейшее каждый представлял, словно видел собственными глазами: деревянные строения пламя охватывало целиком, в каменных занимались кровли, начинали тлеть перекрытия… Если снаряд залетал в окно, внутри выгорали комнаты, потом огонь перекидывался на соседние здания и помещения.
А снаружи солдаты без передыха несли хворост и дрова, чтобы дымная завеса держалась как можно дольше.
Штурма не было. Ветер продолжал гнать дым на полыхавший город. Камнеметы сменили боеприпасы, теперь вместо бочек, уже выполнивших свою роль, через стены полетели едкие дымные снаряды и мешки с созданными драконовыми алхимиками порошками, дававшими вонь, от которой хотелось закопаться под землю.
Небо стало черно-серым. От ярких сполохов день показался вечером. Треск огня заглушал команды командиров и голоса задыхавшихся защитников, гибнувших в пламени. Запахи еды, пота и лошадей сменились одним – невыносимой гарью.
Только бы ветер не переменился. Данила оглянулся на море и на других солдат, прятавшихся от огня. В глазах каждого читались страх и ужас, никому не хотелось оказаться в гуще событий, но приказ к атаке раздастся в любой миг – на стене не осталось боеспособных защитников. Человек может биться голодным, раненым и почти убитым, но не дышать он не может.
Плечом к плечу с Данилой трясся за свою жизнь Чурила. Все последние дни Данила присматривался к приятелю. Когда тот сидел, на поясе выделялась полоса. Она вовсе не напоминала жировые складки, у такого красавца их быть не могло. Возникла мысль: а не прихватил ли женский угодник на память о Бермяте что-нибудь ценное, когда спешно покидал его «одинокую» супругу? Или успел заскочить домой перед побегом – в дороге понадобится многое, и нужно быть полным кретином, чтобы уходить нищим, когда дом – полная чаша. Память услужливо выдала: «Обязательно подарки совали… Не жизнь, а сказка…»
Нужно как-нибудь вывести Чурилу на разговор о будущем: куда тот подастся после войны и, мол, не хотел бы поискать счастья вдвоем? С напарником, если тот при деньгах, можно, к примеру, трактир открыть. О лучшем Данила и мечтать не мог. Свой трактир! Деньги сами приходят в карманах посетителей, только считать успевай, а выпивка – дармовая!
До счастливого будущего Чурила мог не дожить, а окочуриться мог прямо сейчас – его колотило так, что тряска перебивала дрожь земли от топота разворачивавшейся для атаки конницы.
Оглянувшись на конницу, Данила повернул голову дальше к берегу и на миг замер: в сторонке на глаза попался человек, с войной ни капельки не вязавшийся. Неуклюжий, в белой рубахе, заправленной в нелепые синие штаны, без оружия и с такими глазами, будто жабе на зад наступили. Он удобно устроился около ближайшего корабля в раскладном переносном кресле и собрался любоваться войной, словно перед его глазами не кровавая битва разворачивалась, а начинался придворный турнир на приз дракона. Кожа странного человека отдавала болезненной желтизной, из лысины торчали несколько волосинок, коричневая щетина вокруг рта делала лицо похожим на злодея с детских каляк-маляк. Данила кивнул на него Чуриле:
– Это кто?
– Гомер, Симпов сын, прозвищем Слепой. Летописец далекой империи, приехал освещать события по поручению своего дракона.
– Слепой? – Данила пригляделся внимательнее. Глаза не обманывали. – Так ведь зрячий.
– Ты как-нибудь послушай, что он пишет. Мог вообще не приезжать. С тем, что у нас происходит на самом деле, не будет ничего общего кроме имен и названий, да и те он переврет. Наверняка Двоя, Куприян, Виктор и Борис у него будут, скажем, Троя, Приам, Гектор и Парис. А про нашу сторону и говорить нечего, Слепой Симпсон не просто переврет, а навыдумывает с три короба и на голубом глазу побожится, что сие есть высшая истина, а кто думает иначе – вор и мошенник и должен быть наказан финансово.
– На юродивого похож.
– Ну, это ты еще семейку евонную не видал.
Чурила закашлялся. Больше не проронили ни слова. Даже здесь дышать было нечем. Страшно подумать, что творилось в городе. Страшно и в то же время сладко. Враг должен быть уничтожен, а дым замещал наступавших солдат. В том числе и его, Данилу.
– Вы, двое, быстро к «коню»! – раздался над ухом приказ.
Данила с товарищем бросились к собранной механиками штуковине, которую назвали «Двоянский конь». Обтянутая шкурами конструкция напоминала палатку, надетую на качели: два поставленных острыми концами треугольника служили опорами, их соединяли перекладины, а внутри на цепях висело бревно со стальным наконечником. В отличие от детских качелей раскачивалось оно не поперек, а вдоль конструкции. Опоры стояли на колесах, не таких, как от телеги, а на сплошных и массивных, чтобы выдержать большой вес. Снаружи шкуры пропитали какой-то гадостью. Говорят, она спасет от пламени, долгое время не позволит покрытию загореться. От каждого ближайшего отряда прислали по два человека, всего получилось десятка два или три – перед боем Даниле было не до подсчета. Каждому раздали по сложенной во много слоев тряпке, приказали смочить и дышать сквозь нее, постоянно доливая воду. И глаза лишний раз не открывать, чтобы не разъело. Рот тоже держать закрытым.
К тому времени защитников на стене не осталось. Стадо дергавшихся от окружавшего огня ослов потащили «коня» к воротам. Солдаты внутри помогали продвижению, а перед самыми воротами катили сами, животные подохли от жара и дыма. У ворот колеса разбили, чтобы «конь» больше не двигался.
Раскачанное бревно с грохотом ударило в старинные ворота.
