Когда риск - это жизнь! - Карло Маури

Четверг, 19 октября.

Буря кончилась. Промокшие и голодные, мы забились в палатку, причем я очень опасался за Луку. Но тот, не расставаясь с бельчонком, заснул как убитый. Всю ночь, дрожа от холода, я смотрел на него, спящего, и это придавало мне сил, помогало превозмочь все неудобства ночевки. Утром кое-как встаем и отправляемся за нашими лошадьми. К счастью, накануне мы набрели на какую-то строящуюся станцию техобслуживания, где и разместили лошадей, иначе те погибли бы от холода.

Вскоре все невзгоды забыты. По мере того как мы спускаемся, солнце прогревает воздух. Жуем вкуснейшие яблоки, сорванные во фруктовых садах, которые, словно оазисы, зелеными пятнами украшают холмистый пейзаж, раззолоченный ячменными полями. Нигде не видно ни одной женщины, и все же мы чувствуем на себе их неотрывные взгляды, проезжая через селения. Женщины как бы отсутствуют. По древнему обычаю они исключены из общественной жизни.

Пятница, 20 октября.

Останавливаемся в Нидже, чтобы сменить негодных лошадей. Некоторым из местных жителей уже известно, что мы следуем по стопам Марко Поло; другие принимают нас за бродячих артистов. Для них мы странные, непонятные и наверняка полусумасшедшие типы, которым все дозволено.

Суббота, 21 октября.

Наш путь лежит через заснеженные горы Каппадокии, по местам, описанным в Библии. Холодно: 4 градуса ниже нуля. Больше всех страдает Сайд. Он целый час сидел на облучке повозки, не в силах сопротивляться холоду, и промерз до костей. Неожиданно бедняга испускает жалобный крик и валится на дорогу. Караван встает. Вырвавшийся из упряжи племенной жеребец едва не затаптывает нашего Сайда. Парень (ему 19 лет) совершенно окоченел. Делаем ему укол корамина, растираем его, натягиваем на него несколько свитеров, и через некоторое время он снова берется за вожжи. Почему Сайд чуть не погиб от холода? Потому что рос один-одинешенек, и никто не научил его проявлять осторожность в жизни. Простодушный, щедрый, он ежедневно рискует умереть от холода, голода или усталости.

Воскресенье, 22 октября.

Гёреме и Ургюп — подлинные чудеса Земли. Мы в знаменитой эрозионной впадине Каппадокии. По сведениям специалистов, почвы этого района сложены из нежного вулканического туфа, на котором эрозия начертила фантастические профили. Производящий необычайное впечатление пейзаж дополняется красотой многочисленных христианских церквей и монастырей, давным-давно заброшенных, но по сей день живых благодаря воспоминаниям о некогда обитавших здесь анахоретах. На протяжении двух дней мы скачем, очарованные, по «каминам фей» — высеченным в скалах церквам и монастырям. Похоже, люди и природа потрудились здесь совместно. Скальные помещения, в которых до сих пор живут целые семьи, — вовсе не пещеры, а самые настоящие дома с этажами, лестницами, расписными стенами, кухнями, спальнями, часовнями.

Таких сохранившихся поселений множество. Осматривая их, мы повсюду встречаем группы молодых хиппи.

Четверг, 26 октября.

Покидаем очаровательный Гёреме и устремляемся к Кайсери. По холмам рассыпались тысячи и тысячи овец. Пейзаж мягкий, приятный. Чувствуется, что здесь у человека бывает время заглянуть себе в душу. Понятно, почему в таком ландшафте могли возникнуть самые крупные из философских и религиозных направлений, оказавшие влияние на значительную часть человечества. Как хотелось бы сейчас иметь быстроходную удобную машину, которая переносила бы меня по нашему маршруту с этапа на этап, но вместе с тем хотелось бы иметь еще больше времени, чтобы пожить здесь, на этих землях, среди местных пастухов, и, может быть, остаться у них навсегда.

Ликуя, галопом врываемся в Кайсери. Это большой город. Нас задерживает полиция, поскольку увязавшаяся за нами толпа создает помеху уличному движению. Предъявляем официальную грамоту, выданную турецким министерством информации, и полицейские помогают нам отыскать конюшню для лошадей и хорошую гостиницу для нас самих.

Пока что позади 500 километров. На машине мы покрыли бы такое расстояние всего за один день.

Вчера вечером погиб бельчонок. Спрятавшись от всех, Лука, долго плакал.

Болотные люди

Неторопливо несут свои илистые воды Тигр и Евфрат среди пыльных иракских долин, обрамляя Месопотамию — колыбель древней ассирийско-вавилонской цивилизации. Затем обе реки сливаются в одну. Получившаяся от их слияния водная артерия называется Шатт-эль-Араб. Эта река, пересекающая территорию, где некогда процветала цивилизация халдеев и где, вероятно, родился Авраам, образует обширные болота, которые, если верить легенде, остались здесь со времен Сасанидов (правящая династия персидских шахов с 226 по 651 год нашей эры). Однако недавние исследования показали, что на самом деле болота гораздо старше и относятся к периоду, предшествующему шумерской цивилизации (XXV век до нашей эры).

Когда углубляешься на лодке в бесконечные просторы болот Шатт-эль-Араба, единственным ориентиром служит солнце. Все остальное — сплошная водная гладь, прерываемая зарослями камыша. В воздухе висят зимородки. Они внимательно вглядываются в водную поверхность и вдруг пикируют, охотясь на рыбу. Неожиданно из-за густых зарослей камыша появляется деревня Аль-Сухайн. Фантастическим, нереальным видением выплывает она, словно из сказки. Десятки камышовых хижин (приблизившись, мы видим, что для их постройки использованы не только стебли камыша, но также грязь и листья) будто плывут по прозрачной воде; на самом деле течет и движется вода, а дома, естественно, стоят на месте, укрепленные на искусственных островках, также сооруженных из стеблей камыша и грязи. На каждом таком острове есть хижина, хлев, огород, и на каждом живет семья.

На самых больших островах возведены наиболее значительные сооружения «мудхиф» — дома для гостей. Нас принимают в освященном «мудхиф» — деревенской мечети, куда открыт доступ лишь мужчинам, и мы слушаем «муфти» (священника), читающего Коран. «Муфти» — пожилой священник. Он почитается как высшая власть в деревне. Болотные арабы слушают его речь молча, даже с робостью. У священника зычный голос и древний апостольский облик. По окончании проповеди мы спрашиваем, можно ли нам причалить к другим островкам и осмотреть жилища. Однако «муфти» отвечает, что, согласно его религии, он не может этого позволить — грех.

Лишь издалека удается мне тайком сфотографировать эпизоды местной жизни. Я — «неверный». Никогда и нигде еще, как здесь, несмотря на все дружелюбие этих людей, я не чувствовал такого барьера некоммуникабельности с себе подобными. Я легко устанавливал общение с туземцами Амазонии, Новой Гвинеи, Африки. Здесь же над всем довлеет наследие тысячелетней цивилизации, словно воздвигнуты непреодолимые стены, за которыми хранится взаперти некая культура, недоступная человеку с иным кредо, иными обычаями.