Неудача в наследство - Светлана Романюк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аннушка посмотрела на солнце и посмурнела.
— Я чем-то огорчил вас? — забеспокоился Петенька.
— Нет, что вы! Просто скоро должен начаться урок, а я так и не предупредила детей, что занятия на сегодня отменяются. Ваша малина — чудо, но…
— А хотите, я сегодня урок проведу?! — предложил гость, судя по его виду, неожиданно даже сам для себя.
— Не думаю… — мягко начала Аннушка.
— Не спешите, я же не претендую на место постоянного учителя! — перебил её Орлов. — Да и не потяну я, честно говоря, ни родной язык с грамматикой и чистописанием, ни литературу мировую… Но вот арифметику я неплохо знаю. И начертательную геометрию! Азы её вполне смогу детям рассказать.
— Постойте! — смеясь остановила его Аннушка, а затем уже серьёзнее уточнила: — Пётр Ростиславович, вы действительно в сельской школе урок провести хотите? Крестьянским ребятишкам начертательную геометрию преподать?
— Я? Да. Я хочу, — неуверенно ответил Петенька, затем уже бойчее продолжил: — но, может, не геометрию… Тут вы правы, что сомневаетесь. Тут мало одного урока. А вот, знаете, астрономия! Любимейшая из наук! Движенье тел небесных! Свойства их! Тут можно лекцию обзорную провести! Это чрезвычайно интересно! Здесь и легенды, и история… Это как сказка! Детям понравится! Им не может не понравиться!
Аннушка смотрела на воодушевленного молодого человека, на его лихорадочно горящие глаза и понимала, что просто не сможет отказать ему в этом деле.
— А знаете, попробуйте! Я уверена, у вас всё получится, — ласково произнесла она, про себя решив, что отправит записку Архипу и уж тот-то проследит, чтобы урок прошёл без эксцессов. — Урок начинается в час после полудня.
— Да? Я тогда пойду? Мне кое-что ещё дома для лекции взять нужно… Да и матушка беспокоится… Всего доброго! Выздоравливайте! — заторопился Петенька.
— Спасибо за малину и помощь. Передавайте привет матушке, — вслед ему проговорили сёстры.
— Надо же, какой пылкий… Оказывается, — задумчиво протянула Ольга.
— И не говори… Геометрия, астрономия… Неожиданно, — поддакнула Аннушка.
Сёстры переглянулись и прыснули.
— Пойдём домой, устала я что-то, — призналась Аннушка.
Ольга тут же засуетилась, захлопотала, помогая сестре встать на ноги и подставляя ей локоть для опоры. К дому шли неспешно, тихо ступая по безлюдным парковым дорожкам. Щурились на солнце, наслаждались лёгким летним ветерком. Слушали далёкий щебет птиц. Тем неожиданнее вышла встреча, когда они свернули за кусты сирени. Сёстры вздрогнули, едва не уткнувшись в обнимающуюся парочку, а парочка, экстренно распавшись, всем своим видом показывала, что вовсе никакая не парочка, а два отдельных чрезвычайно занятых человека.
— Марфа? — ахнула Ольга.
— Иннокентий Павлович? — Аннушка с изумлением разглядывала растрёпанного гувернёра Николеньки. — А разве занятия у Николеньки на сегодня окончены?
— Нет! Не окончены, — подтвердил мужчина, пытаясь пятернёй привести причёску в порядок. — Николай Иванович сегодня вновь изволят занятия игнорировать. Я буду вынужден сообщить о сём прискорбном инциденте Ивану Петровичу.
— Так отчего же до сих пор не сообщили? — сощурилась Ольга. — Времени не нашлось? Чем это вы тут заняты так были, а Марфа?
— А что Марфа? Чуть что — сразу Марфа! — возмутилась служанка. — Братца вашего сегодня с утра никто добудиться не может. Как с вечера заперся, так и не открывает! Уж к нему и я стучалась, и Иннокентий Павлович в дверь долбил! Тишина. Даже на завтрак не вышел. Видать, опять до середины ночи бедокурил, пока все вокруг сестры увивались.
Сердце Аннушки сжалось в ледяных тисках дурного предчувствия.
— Марфа, ты мне про брата не рассказывай! — взвилась Ольга. — Ты за себя ответ держи!
Аннушка тронула сестру за локоть.
— Оставь. Пустое. Пойдём скорее.
Ольга обеспокоенно заглянула сестре в лицо.
— Тебе плохо? Совсем устала? — застрекотала она.
— Нет, — мотнула головой Аннушка. — За Николеньку тревожно.
Умолкли и посерьёзнели все. Даже Марфа стравила набранный было для оправдательной тирады воздух.
— За Николеньку? Тогда поспешим. Ключи от его комнаты у родителей есть.
Аннушка кивнула, и вся компания двинулась к дому уже гораздо быстрее, чем сёстры шагали до того. На подходе к крыльцу Аннушка заметила Александру Степановну, которая металась из стороны в сторону, растеряв даже подобие какой-либо формы, и более всего напоминала облако пара.
— Бабушка? — воскликнула Аннушка.
— Где тебя носит? — прошелестела та, собравшись в нечто человекоподобное. — Час уже дозваться пытаюсь! Никто не видит! Никто!
— Что случилось? Мы с Ольгой в парке были, ты же туда дотягиваешься… Отчего не позвала?
Александра Степановна вернулась в привычное обличье и признала:
— Ну, может, не час. Сама недавно заметила. Но как только увидела — сразу к тебе. А тебя нет! И у Ольги в комнате тебя нет! С Николенькой беда!
— Мы к нему как раз! — сообщила Аннушка, не останавливаясь ни на минуту. — Ключи возьмём…
— Отец в кабинете.
Аннушка свернула в нужном направлении, туесок болтался на плече, шлёпал по бедру, словно поторапливая. Сопровождающие в разговор не вмешивались. Александру Степановну не видели и не слышали, но пытались восстановить её реплики, исходя из ответов Аннушки. Спустя три минуты вся компания, пополнившаяся ещё и Иваном Петровичем, стояла у дверей в комнату Николеньки.
Глава 39. Следы
Длиннорогая коза с белой короткой шерстью стояла на краю полянки. То, что это не чучело, можно было понять лишь по судорожно вздымающимся бокам. Коза не жевала, хотя травы и листьев вокруг было предостаточно, не переступала с ноги на ногу, не трясла ни головой, ни куцым хвостом. Мутные глаза не двигались, не прикрывались пушистыми ресницами. Казалось, что коза окаменела, но при этом видит что-то происходящее прямо перед её мордой, и это что-то — воистину ужасно.
Михаил разглядывал несчастное животное. Чистая лоснящаяся шерсть, стройные ноги, узкая морда — коза была настоящей красавицей. Любоваться ею было гораздо приятнее, чем смотреть в центр поляны, и Михаил тихо радовался, что может себе позволить эту слабость — не смотреть туда, куда не хочется. В отличие от Андрея.
Уездный заседатель выбрался из кустов и вновь отправился к распростёртому на траве телу. Михаил искренне сочувствовал приятелю, но присоединяться к нему желания не испытывал, как и мужики, сопровождавшие их к этой поляне, и дебелая баба. Та остановилась ещё на
