Бестолковые рассказы о бестолковости - Дмитрий Ненадович

Вот примерно такие спектакли и ставились на военной сцене по поводу так называемых происшествий. Для полноты сценической картины остается только добавить, что, когда высоко военноначальствующий как бы промежуточно так вопрошал: «Так или нет?», политический воспитательный помощник и новоиспеченный военный алкоголик, не глядя друг на друга умудрялись услужливо кивать головами точно в такт: «Поди так, поди так!» Видимо до такой степени одинаково одобряли проникновенные слова его. Высоко военноначальствующий дожидался окончательного затухания кивательных движений и выносил вердикт: «То-то же!» И так в течение всего спектакля. А все военные спектакли всегда проходили по одному и тому же сценарию. Менялось только звуковое наполнение речи высоко военноначальствующего. Менялось в зависимости от характера придуманного им происшествия. Так, если военный вдруг заболевал какой-нибудь интимной болезнью, высоко военноначальствующий мог выступить при большом стечении военных зрителей с частой сменой поз, живописующих поведение героев пьесы, и приблизительно со следующим текстом (самая нормативная из возможных транскрипций):

— Весна — щепка на щепку лезет. В бестолковые военные головы настойчиво стучатся сперматозоиды. Военный должен показать им кулак. И за учебу. А то так. Только эта сволота-сперматозоид постучится, военный тут же бежит звонить самой доступной в Питере мокрощелке по телефону: «Тю-тю-тю, как дела?». А она ему: «Подмылась уже, дорогой мой, и ожидаю тебя. Трясуся вся. Скулы сводит. Когда же? О-о-о! А-а-а!» Все, крыша военная просто сносится ураганом. Летить неодяй через забор. Прибегает неодяй, а она уже вот так лежит: «А-а-а-а, о-о-о! А он ей с ходу — раз! И брызги в потолок! А она визжит, то так, то эдак поворачивается. А он, сволота, ей — два! И пальцы у ней на ногах в разные стороны, а он ей — три! Потом соскочит, конец наскоро заправит и бежить назад, сволота. Глаза свои неодяйские вылупит и не видит ничего вокруг. А тут патруль за цегундер его — хвать!. И на кукен факен его — раз! И извольте, товарищ военноначальствующий, получить общегарнизонное нарушение воинской дисциплины. Так или нет? А через пару дней у этого неодяя еще и с конца — кап, кап! И яйца размером с тупую военную голову! Ой-ей-ей, дяденька, больно! Отлить не могу! Щас лопну! Сделайте укольчик! Я тебе сделаю укольчик, неодяй! Я тебе такой укольчик сделаю! Трехведерный! Всю жизнь будешь тонким голосом про цветы рассказывать. Так или нет? И, вот вам пожалуйста, сразу два воинских происшествия за один час. Часу даже не прошло и, пожалуйста, получите, товарищ военноначальник — самоход и триппер. Гусарский насморк, ети его! Ты бы, мерзота, лучше про триггер что-нибудь бы прочитал. Теперь поздно, теперь будешь, сволота, всю неделю триппер исследовать. Свой же. Статью потом отправишь в медицинский журнал с картинками и описаниями. Может они там такого не видали еще. Надо же — яйца с голову! Так или нет? А как закончишь исследования, сразу в камеру, на недельку. Так или нет? Сразу хотел устроить неодяя, но таких сопливых и вонючих туда не поселяют, только по окончании исследований. Так или нет? С этого дня для всех спермонеустойчивых военных устанавливается следующий режим. Чувствуешь, неодяй, крыша едет — сперматозоиды последнюю извилину выпрямляют. Не доводи до греха — сразу ко мне. Форма доклада: «Военный такой-то. Подмылась и ждет!» Немедленно выдаю увольнительную. А по прибытии сразу в камеру. Так будет одним грехом меньше. Хотя бы самоходов не будет. Так или нет?

Так-то оно, наверное, так. Но самоходы все равно случались. И случались каждый день. Поэтому были они для военных, в отличие от военноначальствующих, банальной повседневностью. Почему же так все получалось? С такими вот ежедневными нарушениями военной дисциплины?

Все очень просто. Ежедневность вообще присуща всем физиологическим процессам, протекающим внутри военных организмов. Не будем рассматривать какие-то специфические или интимные какие-нибудь процессы. Возьмем простую такую потребность, как удовлетворение чувства голода. Пришел военный, к примеру, на ужин, глянул на то, чем государство в этот раз хотело его накормить и выбрал из незатейливого военного меню хлеб и эрзац-чай (слава Богу с сахаром). Желудочно-кишечный тракт стартует и начинает свою работу в стремлении компенсировать энергетические затраты молодого здорового организма. Через некоторое время военных укладывают спать, и они засыпают. А желудочно-кишечный тракт военных продолжает свою работу по переработке топлива в энергию, но скудное топливо быстро заканчивается, не пополнив и трети энергетических затрат. Наконец, работа тракта останавливается, и формируется тревожный сигнал. Военные просыпаются. Военные всегда просыпаются при получении сигнала тревоги. Они понимают, что возникла какая-то угроза. Проснувшись и оценив угрозу, военные начинают на нее реагировать и стремятся ее нейтрализовать. В рассматриваемом случае они понимают, что в сложившейся обстановке (ночь и один ночной ресторан на весь город, в котором на военные деньги можно заказать себе разве что бульон от сваренных всмятку яиц и кусок черного, недоеденного VIP-клиентами хлеба), их может выручить только старый, родной такой и, что немаловажно для ночных походов, находящийся совсем неподалеку трамвайный парк («трампарк», по военному, военные ведь всегда стремятся к различного рода упрощениям, а значит и сокращениям).

В «трампарке» круглосуточно работала столовая, и цены предоставлявшихся в ней услуг вполне соответствовали кошелькам проснувшихся от голода военных. Военных принимают в «трампарке», как родных, но исключительно в ночное время. В дневное время военных тоже принимают, но уже не, как родных. Днем здесь слишком много трамвайного начальства, а проявлять родственные чувства в присутствии начальства как-то не принято.

Военные уютно располагаются, поглощая горячие сосиски со свиными сардельками и попивая свежезаваренный специально для них чай, общаются с развеселыми девушками-трамвайщицами. Девушки эти были еще теми провокаторшами и в стремлении своем к продолжению знакомства во всех доступных для порядочных людей формах часто подбивают военных к распитию запрещенных для них напитков.

— Да вы что? — возмущаются сначала военные. — Второй час ночи!

— А ничего, — отвечают развеселые девчата, — мы место знаем на проспекте Карла Маркса. Там сторож в винном магазине по ночам приторговывает. Недорого берет.

— Так это же далековато будет, — еще колеблются соблазняемые военные. — Чем бы туда добраться?

— Как чем? У нас же полный парк трамваев!

И вот так вот. Глубокой ночью. На персональном трамвайчике. Не останавливаясь на остановках. Сквозь белые питерские ночи мимо мигающих желтизной светофоров ездили военные за благородными винными напитками и не паленой, тогда еще, изготовляемой строго по ГОСТу водкой. И продолжали знакомство с развеселыми и простыми такими девчатами по всей территории гостеприимного «трампарка». В том числе на дерматиновых трамвайных пассажирских сидениях. Ближе к утру довольные друг другом знакомцы расходились. Развеселые девчата, устранив сопровождающие всякие порядочные знакомства беспорядки в дамских своих туалетах (не путать с уборными), преспокойненько начинали готовить к утренним рейсам стальные свои агрегаты, а военные тепло с ними прощались и шли изображать каких-то других, дисциплинированных в регламентированном сне своем военных. Знамо дело — артисты. Никто их на старших курсах по головам уже ночью не считал, но команду «Подъем» каждый уважающий себя военный должен был встретить в своей койке. Вот такая значит очередная была военная традиция. Вот такой вот был военный этикет.

Но если бы об этом узнали военноначальствующие, это тут же, безусловно, было бы названо происшествием. Сразу бы родились тома различных бумажек с описанием фантастических военноначальствующих предположений о том, кто мог первым проснуться, кто мог предложить куда-то на ночь глядя идти, кто с кем и в какой форме знакомился, как был похищен трамвай и т. д. Военноначальствующие, они ведь всегда стремились все опошлить и найти виновного, а когда виновных оказывалось много, очень всегда хотелось военноначальствующим найти хоть какого-нибудь зачинщика.

Наблюдались изредка в военноначальствующей любви к происшествиям некоторые исключения. Одни из них обусловливались выполнением обязательств опекунства над «сынами», другие были связаны с угрозами для их карьерных устремлений.

Вот подкараулило военных как-то ночью в трампарке лицо военнокомендантствующее (про него военные сочинили в свое время загадку: «Лысый череп, взгляд тупой, кто стоит на проходной?»). Лицо это было неисправимым карьеристом и мечтало к пятидесяти годам своим наконец-то получить высокое воинское звание, майором называемое. Подкараулил карьерист военных, всех переписал (это у военных один из самых устрашающих актов — перепись нарушающих дисциплину фамилий по всегда имеющимся у военных документам) и потребовал немедленно прибыть на вверенную ему для охраны военного порядка территорию. И немедленно растиражировал свой охотничий успех всем высоко военноначальствующим настойчиво требуя при этом публичных наказаний. Спектакля ему, видите ли, захотелось. Тот еще был театрал.