Двенадцать подвигов Рабин Гута - Алексей Лютый

– Геракл, захвати там, в кладовой у Хирона, пару бурдюков с вином и тащи их сюда, – зычно приказал Жомов, и сын Зевса тут же скрылся в пещере, торопясь исполнить просьбу.

– Вот сейчас и проверим, что ты за дохтур, – заплетающимся языком проговорил Рабинович Хирону, глядя одновременно и на него, и на приближающегося Геракла. – Ну-ка, чувак, скажи мне, кто твой родитель?!

– Он, – ответил полубог и ткнул пальцем в сторону Жомова. – А вы разве не знаете?

– Не по-онял! – заревел Сеня и, отстегивая дубинку от пояса, повернулся к Хирону. – Что за ерунда?

– Подождите секунду, – взмолился тот. – Геракл еще толком не проснулся. Сейчас он выпьет с нами, и все будет хорошо.

– Ну-ну, – буркнул Рабинович и, кивнув в сторону принесенных бурдюков, потребовал от сына Зевса:

– Пей.

Тот вопросительно посмотрел на Жомова, ожидая подтверждения. Ваня кивнул головой, разрешая, и Геракл тут же приложился к бурдюку, едва не осушив его наполовину. Удивленный омоновец едва успел вырвать емкость с алкоголем из рук полубога и потряс ее около уха, пытаясь определить, сколько же там осталось. Разочарованно вздохнув, он хотел заорать на Геракла, но тут с сыном Зевса вдруг стали твориться странные вещи.

Сначала Геракл бешено затряс головой, губами издавая при этом звук работающего миксера. Затем он закружился на одном месте, словно контуженый бегемот на соревнованиях по фигурному катанию. Все присутствующие застыли, удивленно глядя на метаморфозы, происходящие с Гераклом, а тот, прекратив крутиться, подпрыгнул в воздух на три метра, испустив при этом клич подстреленного в пятую точку индейца апача. Едва опустившись на землю, сын Зевса схватил копье одного из телохранителей Хирона и наперевес с ним бросился к своему учителю.

Полупьяный Хирон совершенно неожиданно для всех проявил чудеса ловкости и успел отскочить в сторону. Геракл с разбега налетел на стол и всей своей массой опрокинул его на землю. Копье при этом обломилось, оставив в руках взбесившегося сына Зевса лишь тяжелое древко. Однако препятствием это не стало. Геракл, перехватив дубину поудобнее, принялся налево и направо дубасить кентавров, вповалку лежавших рядом с опрокинутым столом.

– Остановите его! – завопил Хирон и тут же едва сумел увернуться от удара тяжелым древком.

– Правильно. Мочи их, братан, – радостно поддержал ученика Жомов и влепил дубинкой по маковке ближайшего кентавра. Тот хрюкнул и по-пластунски пополз куда-то в темноту.

– Ты-то хоть не лезь, – осадил его Рабинович. – Сами отравили Геракла, пусть теперь сами и разбираются, – но тут же изменил свое мнение, поскольку Немертея истеричным криком потребовала прекратить побоище. – Ладно, Ваня. Давай тормознем этого маньяка с дубьем.

Впрочем, сделать это оказалось не так просто. Геракл, совершенно ошалевший то ли от зелья Хирона, то ли от выпитого после него вина, оказался просто неудержим. Он легко уворачивался от пьяных ментов, успевая попутно потчевать дубинкой попадавшихся под руку кентавров. Те, совершенно не понимая, что происходит, решили, что на поселение напала огромная банда аресовцев, и бежали кто куда мог.

Несчастный Хирон, видя, как любимый ученик гоняет по площади любимых подчиненных, заламывал руки и истошно вопил, не пытаясь при этом вмешаться в побоище. Рабинович и Жомов, кроя его матом, гонялись за Гераклом. Ленивый Андрюша восседал на столе, изредка корректируя траектории возможного перехвата взбесившегося полубога. А когда ему надоела вся эта суета, просто сложил ладони рупором и рявкнул, направив всю силу своей звуковой волны в сторону озверевшего Геракла:

– Лежать, урод!

Большего и не требовалось. Сын Зевса оказался сбит с ног мощнейшими поповскими децибелами и покатился по земле. Сеня одним прыжком настиг его и попытался утихомирить, заломив руки за спину. Правда, сделать это оказалось не так уж просто. У выпившего Геракла невесть откуда отыскались излишки сил, и он непременно сбросил бы с себя Рабиновича, если бы не подоспел Ваня. Вдвоем им удалось нейтрализовать взбесившегося сына Зевса и нацепить на него наручники. Геракл мгновенно успокоился и неожиданно для всех заплакал.

– Вот, всегда так, – недовольно буркнул Жомов, поднимаясь с земли. – Буянят, как идиоты, а стоит их арестовать, сразу реветь начинают. Тьфу! – и повернулся к Хирону, который продолжал завывать, заламывая себе руки. – Ты чего скулишь, баран мериногий? Чего ты в вино подсыпал? ЛСД?

– Ох, беда на мою седую голову! – продолжал вопить тот, не обращая ни на кого внимания. – Ох, не нужно мне было брать подарка Диониса! Ох, что же теперича будет?

– Заткнись! – рявкнул на него Рабинович, и Хирон послушался. – При чем тут Дионис этот гребаный?

Вместо кентавра Сене почему-то ответил Гомер. До этого спокойно, в виде трупа, валявшийся чуть в стороне от эпицентра событий, он вдруг поднял голову и совершенно трезвым голосом изрек:

– Бойтесь, менты, коммерсантов, дары приносящих, ибо нечисты их помыслы вечно. Если паленой водярой они не отравят, то прокурору ведь тут же доложат о том, что берете вы взятки частенько.

– Ты еще поговори, оракул пьяный, – рявкнул на него Рабинович, и послушный поэт тут же уронил голову обратно в пыль, а Сеня повернулся к Хирону. – Я тебя, кажется, спросил, чего это ты во все дыры Диониса пихаешь?

– Я бы его пихнул во все дыры, – горестно вздохнул старый кентавр, но продолжать фразу не стал, обреченно махнув рукой.

Хирон еще раз вздохнул и попытался объяснить ментам, что же пару минут назад произошло с Гераклом. Оказывается, за несколько дней до исчезновения Зевса двое кентавров – Силем, лучший друг Хирона, и Мелина – играли свадьбу, и был на этом пиршестве Дионис. Он-то и преподнес в подарок молодым вина собственного изготовления. Однако подарок передал не Силему, а Хирону, чтобы тот разделил его в соответствии с обычаями племени кентавров, а тот пожадничал. Только унюхав, какой у Дионисова вина чудесный аромат, он решил его спрятать, так сказать, для личного пользования. Так бы и хлестал его Хирон по маленькой рюмочке в день, не отыщи вино Геракл.

– Я во всем виноват, – снова завопил в конце рассказа замшелый мутант. – Дионис все здорово рассчитал. Знал, гад, что я по жадности своей спрячу вино, и добавил в него безумия. Он, видимо, уже тогда намеревался свести с ума Геракла и догадывался, что лечить его ко мне поведут. Этот проклятый Дионис всегда знал, что у Геракла исключительный нюх на выпивку, и понимал, что найдет сын Зевса проклятое вино у меня в кладовой. Вот и решил этим вином окончательно его с ума свести, а заодно уничтожить ненавистное олимпийцам племя кентавров. Мы ведь на выборах за титанов бы голосовали. Что мне теперь, несчастному, делать? Ох, погубили-таки олимпийцы племя кентаврово!

– Да, – коротко подвел итог Рабинович, не ответив на вопрос Хирона. – Сам во всем виноват, старый дурак, вот теперь и сиди тут, жди, когда твои подданные вернутся. Если вернутся вообще! Лично я от такого начальства держался бы подальше, – и посмотрел на Геракла, пускавшего пузыри. – С ним нам что теперь делать?

– Теперь вам может помочь только Зевс, – обреченно буркнул Хирон и, развернувшись, поплелся в свою пещеру. – Позор на мою седую голову!

– Вот именно, – согласился с ним Сеня и повернулся к друзьям. – Ладно, давайте спать. Утро вечера мудренее…

Часть III

Там, где собака порылась

Глава 1

Нас утро встречает прохладой… Ой, извините, не заметил, что я уже в эфире. То бишь с вами разговариваю. Это я так, проснулся на главной площади поселения кентавров от того, что продрог. Нет, вы не подумайте, что я неженка какая-нибудь. Могу, между прочим, и в десятиградусный мороз на голом снегу спать. Пробовал однажды, ради эксперимента. Наверное, справился бы и с более холодной температурой, но подобные испытания что-то мне не очень понравились, и я решил их прекратить. Ну а сейчас я продрог просто от резкого перепада температуры. Все-таки вчера вечером плюс двадцать семь было, а сейчас – градусов пять тепла. Не больше. Горы, знаете ли!

Моим-то ментам все по фигу. Пока похмелье не начнется, они даже внутри айсберга спать будут. Я вчера, как обычно, не пил, поэтому и проснулся легко. Впрочем, в мое персональное общество трезвенников ненароком успели затесаться Геракл, проспавший все самое веселое, и Немертея, но они не считаются. Сын Зевса пристроился Жомову под бок, и наш доблестный омоновец, видимо, с перепою перепутав ущербного юношу с собственной женой, так придавил его собственной тушей, что утренней прохладе просто пролезть некуда было.

Немертея, понятное дело, приткнулась к моему Рабиновичу. А лежит-то как тихо, паразитка! Головку ему на плечо положила и сопит в две дырочки так мило, что мне даже захотелось подойти поближе, наклониться к уху этой девицы и поинтересоваться, который сейчас час. Причем очень громко.