Столетнее проклятие - Шэна Эйби

Семь чистокровок от ангела!.. Видел бы ее сейчас Маркус, скрюченную над грудой бумаг, с покрасневшими глазами и головной болью…

— Иди спать, — сказала Авалон своей ученице, и та подняла от счетной книги удивленный взгляд.

— Спать? Но, миледи, у нас ведь еще столько дел…

— За эти два дня мы уже, я считаю, переделали их немало. Элен, ты разве не заметила, какая стоит тишина? Все в замке уже давно спят.

Элен встрепенулась, оглядела тонущий в сумраке кабинет, догорающую лампу.

— Ох ты, господи! — воскликнула она, подскочив. — Натан!

— Ступай, — сказала Авалон. — Твой муж давно уже ждет тебя.

В этом она не сомневалась. Натан всем сердцем обожал жену и был отчаянно горд тем, что Авалон из множества добровольцев выбрала в управительницы именно ее. Дело дошло до того, что сегодня вечером он самолично принес заработавшимся женщинам ужин. Это было несколько часов назад.

Элен присела перед ней в реверансе и торопливо пожелала доброй ночи. Авалон махнула ей рукой и улыбнулась, глядя, как добрая женщина сломя голову ринулась к двери.

А поскольку Авалон не нужно было никуда спешить, она позволила себе расслабиться и, подперев голову руками, снова закрыла глаза.

Всего лишь пять дней минуло с тех пор, как Маркус отыскал ее в развалинах кордегардии. Всего лишь пять дней назад взгляды Авалон на мир и на себя самое изменились бесповоротно — и все из-за него, Маркуса. Именно тогда Авалон поняла, что ее плоть может иногда оказаться сильнее разума и лэрд Кинкардин это знает и не замедлит этим воспользоваться.

Как же это было унизительно и ошеломляюще сладко — покориться его объятиям, властной тяжести его сильного тела, предать всю себя его нетерпеливым рукам… Тогда, пять дней назад, Маркус вдруг остановился, не дойдя до самого конца, но Авалон знала, что в следующий раз все будет иначе.

Если только она ему это позволит.

Если только она этого захочет.

Фитилек лампы вспыхнул в последний раз, зашипел, погас, и в комнате воцарилась тьма. Теперь помещение озаряло лишь призрачное сияние луны. Впрочем, Авалон так даже больше нравилось.

— Ах, да иди же ты спать! — сказала она себе, сладко потягиваясь.

Крохотная комнатка, еще недавно бывшая для нее темницей, давно потеряла для Авалон всякую привлекательность, и вовсе не потому, что там было неуютно. Передвинув постель к окну, Авалон кое-как избавлялась от давнего страха перед темнотой. К тому же она неизменно оставляла гореть на ночь хотя бы одну лампу. И все-таки даже этого оказывалось недостаточно.

В замке не хватало жилых комнат, и Авалон понимала, как ей повезло, что у нее отдельная спальня. Но в последнее время мысли ее неизменно обращались к совсем другой комнате в жилом крыле замка, той, где Авалон еще ни разу не была.

Интересно, как выглядит спальня Маркуса? Что видно из ее окон? Какого цвета одеяла у него на постели?

Авалон резко встала, недовольная собой. Что за безумные мысли лезут ей в голову? С какой стати ее Должна интересовать подобная чушь?

Раздраженная, она слишком резко повернулась от стола — и рукавом платья смахнула стопку бумаг, «спорхнув, как живые, они с шорохом разлетелись по ковру.

— Превосходно, — пробормотала Авалон и наклонилась, чтобы собрать бумаги.

Обеими руками она сгребла их в кучку и оставила лежать на полу. Очень уж неохота было сейчас разбирать их. Затем подобрала листки, которые разлетелись по углам. Последний листок упал чуть ли не в самый очаг. Хорошо еще, что огонь давно погас.

Авалон посмотрела на этот листок, вырванный, как видно, из счетной книги, смахнула с него пепел и отошла к окну, из которого лился лунный свет. В серебристом сиянии луны стали различимы косые размашистые строки. Почерк Хэнока, теперь Авалон хорошо его знала. И стиль Хэнока.

«Кит Макфарленд устроил встречу. Макфарленд передал плату, объявил, что больше ничего не знает. Вожака пиктов звали Керр. Цена — один золотой шиллинг за голову. Пятьдесят шиллингов за барона. Двадцать за девочку. Плата по окончании дела. Монеты французские. Де Фаруш все выплатил сполна Эльфрику, сыну Керра».

Авалон раз за разом перечитывала записку, пока до нее конца не дошел смысл написанного.

Хэнок отыскал того, кто подкупил пиктов. Хэнок все знал. Он нашел и допросил неведомого Кита Макфарленда — и вот перед ней наконец доказательство того, что Брайс убил ее отца. Доказательство!

— Не спится, леди?

Вздрогнув, Авалон прижала к груди бесценный листок и, развернувшись, взмахнула кулаком, готовясь либо нападать, либо защищаться. Бальтазар, стоявший у нее за спиной, вскинул руки и поспешно попятился.

— Успокойся, леди, тебе ничего не грозит.

Авалон оторопело смотрела на него, одной рукой все еще прижимая к груди записку Хэнока. Сердце у нее ухало, как кузнечный молот.

— Умоляю, не убивай меня, — смиренно попросил маг, отвесив ей низкий поклон. — Я нижайше прошу прощения за то, что появился так неожиданно.

Он, конечно, говорил так нарочно, чтобы поддразнить ее. Это, как ни странно, подействовало. Авалон разжала кулак и медленно опустила руку.

— Ты меня напугал, — сердито бросила она.

— Увы и ах! Я знаю, что недостоин твоего прощения, о бесценная…

— Крадешься, точно кот! — проворчала Авалон.

— Жалкий, бродячий, ободранный кот припадает к твоим ногам, миледи…

— Прекрати! — Авалон отошла к столу и, повернувшись спиной к магу, сунула записку Хэнока в складки тартана. Потом обернулась. Бальтазар недвижно стоял посреди комнаты, не сводя с нее глаз, словно призрак, залитый лунным светом.

— Ты и вправду ходишь чересчур тихо, монах, — сказала она.

— Прошу прощения, леди, но я не монах. Девушка озадаченно взглянула на него.

— Но ведь ты же именно так назвался тогда посланцам папы!

— О кладезь мудрости, я молю тебя получше припомнить, как все было. Я сказал только, что вступил в монастырь Святого Симеона…

— Чтобы стать монахом, — закончила за него Авалон.

— Да, но еще в Святой Земле я отрекся от своих обетов.

Авалон невольно прыснула.

— Восхитительно! Ты мог бы тогда солгать им, но сказал чистую правду и предоставил самим сделать выводы.

Бальтазар сомкнул укрытые широкими рукавами руки и молчал, глядя на Авалон. В глазах его искрился смех.

— Ты носишь на себе знак распятия, однако отрекся от своих обетов…

Авалон осеклась, осознав вдруг, что это не смешно. Всякому человеку, если он не записной лгун, нелегко отречься от своего слова. Каково же слуге божьему отречься от своих обетов, покинуть свой орден? Теперь Авалон поняла, что маг сделал это отнюдь не с легким сердцем и причиной его поступка было нечто ужасное.