Лед - Бернар Миньер

Эсперандье поднялся, посмотрел на часы и выключил ноутбук.

— Как всегда, все срочно. Если я больше не нужен, то я пошел.

— Вот и хорошо. — Сервас бегло взглянул на настенные часы. — У всех есть чем заняться. Что касается меня, то мне надо нанести небольшой визит. Возможно, пора задать несколько вопросов Шаперону.

Диана надела теплую куртку, свитер с высоким воротом, лыжные брюки, две пары носков, меховые сапожки и вышла из института. Губы она намазала помадой от холода и ветра. Засыпанная снегом тропа начиналась от восточной стороны зданий и вилась среди деревьев, направляясь в долину.

Сапоги вязли в рыхлом снегу, но она шла спокойно, в хорошем ритме. От дыхания клубился легкий парок. Ей хотелось глотнуть свежего воздуха. После разговора, услышанного через вентиляционное отверстие, ей стало нечем дышать в институте. Черт побери! Как же она здесь продержится целый год?

Пешие прогулки всегда помогали ей привести мысли в порядок. Ледяной воздух будоражил нейроны. Чем больше Диана размышляла, тем меньше все происходящее в институте походило на то, чего она ожидала.

За пределами института произошла череда событий, явно связанных с ним. Это ставило Диану в тупик. Интересно, кто-нибудь, кроме нее, замечал странные ночные эскапады? Может, они и не имели отношения ко всему происшедшему, но она спрашивала себя, не рассказать ли обо всем Ксавье? Вдруг над самой ее головой каркнул ворон и улетел, громко хлопая крыльями. Сердце подпрыгнуло у нее в груди. Потом снова стало тихо. Диана в очередной раз пожалела, что ей некому довериться. Она была здесь одна, и все решения приходилось принимать самой.

Тропа уводила недалеко, но безлюдное пространство этих гор подавляло. В тишине и ярком свете, лившемся сверху над деревьями, было что-то похоронное. Высокие скалистые склоны, окружавшие долину, никогда полностью не пропадали из виду, как тюремные стены не исчезают для узника, глядящего на них изнутри. Ничего общего с пейзажами ее родной Швейцарии возле озера Леман. Тропа резко пошла вниз, и Диане пришлось внимательно глядеть под ноги. Лес становился гуще. Наконец она вынырнула из чащи и оказалась на опушке, перед широкой прогалиной, застроенной домами. Она сразу узнала летний лагерь, который проезжала по дороге в институт. Здания выглядели такими же заброшенными и унылыми, как и в тот раз. Дом, что стоял ближе всех к лесу, совсем зарос. Два других были все в трещинах, стекла выбиты, бетон позеленел от мха и потемнел от непогоды, широкие двери зияли как черные дыры. По заброшенным зданиям гулял ветер и ревел на все голоса, то низко, то пронзительно и жалобно. Облетевшие листья скопились возле бетонных стен свалявшейся, размокшей коркой, которая источала из-под снега запах прели и гнили.

Диана медленно подошла к одному из входов. Коридоры и холлы первого этажа были покрыты теми же язвами, что и стены в бедных кварталах. Повсюду пестрели граффити, сулившие облапошить полицию, надрать ей жопу. Их авторы явно претендовали на эту территорию, хотя никто и не помышлял ее оспаривать. Иллюстрировано все это было примитивно нарисованной похабщиной. Она виднелась повсюду, из чего Диана заключила, что теперь Сен-Мартен тоже может рассчитывать на лот по части подающих надежды художников.

Ее шаги гулко отдавались в пустынных помещениях, струйки ледяного воздуха то и дело касались лица, заставляя вздрагивать. Ей хватало воображения, чтобы представить, как орда улюлюкающих подростков окружает «хороших» детей, прямо как свора собак на охоте. Она и сама не понимала почему, но ей не удавалось избавиться от ощущения, что эти стены вызывают скорее мысли о принуждении и детских печалях, чем о веселых каникулах. Диане вспомнилась экспертиза вероятности показаний, которую она проводила в частном кабинете судебной психологии в Женеве у одиннадцатилетнего мальчика, изнасилованного одним любителем детских лагерей. Она, конечно, вовсе не считала, что мир походит на романы Йоханны Спири.[31] Может, оттого, что она находилась одна в незнакомом месте, или же последние события произвели на нее впечатление, но Диана не могла не подумать о бесчисленном количестве изнасилований, убийств, всевозможных расправ, физической и моральной грубости и жестокости, царивших повсюду, во все времена, каждый божий день.

Ей на ум пришли стихи Бодлера:

Средь чудищ лающих, рыкающих, свистящих,Средь обезьян, пантер, голодных псов и змей,Средь хищных коршунов, в зверинце всех страстейОдно ужасней всех: в нем жестов нет грозящих…[32]

Вдруг Диана вздрогнула. Снаружи послышался шум мотора. Автомобиль затормозил и остановился перед лагерем. Скрипнули по снегу шины. Она замерла и прислушалась. Хлопнула дверь. Кто-то вошел… Может, это подающие надежды художники вернулись, чтобы завершить роспись своей «Сикстинской капеллы»? В этом случае оказаться здесь одной в их компании было не лучшей идеей. Она тихо, стараясь не шуметь, сделала пол-оборота и направилась к задней стене здания, как вдруг поняла, что потеряла направление и попала в тупик. Вот черт! Сердце забилось чуть скорее. Она повернула назад, но тут же услышала тихие, как шум сухих листьев, шаги незнакомца, который крадучись шел по бетонному полу к двери. Диана вздрогнула. Он уже здесь! У нее не было никаких причин прятаться, но это еще не являлось веским основанием для того, чтобы себя обнаружить. Человек тем временем осторожно подходил все ближе и тоже остановился. Диана замерла, прижавшись к холодному бетону, и почувствовала, как от волнения у корней волос появились капельки пота. Кому, интересно, понадобилось тащиться в такое безрадостное место? Инстинкт подсказывал, что решение спрятаться оказывает ей неоценимую услугу. Интересно, а что будет, если она сейчас высунется и скажет: «Привет!»?

Человек обернулся и, словно решившись, зашагал в ее сторону. Диану охватила паника, но на этот раз ненадолго. Незнакомец снова остановился, повернулся, и его шаги стали удаляться. Она рискнула высунуться из-за угла. То, что Диана увидела, не прибавило ей мужества. На спине незнакомца, как крылья летучей мыши, бился на ветру длинный черный плащ с капюшоном. Это был дождевик из жесткой непромокаемой ткани, которая похрустывала при каждом шаге.

Со спины Диана не могла определить, кто это — мужчина или женщина. Однако было в этой фигуре что-то скрытное, нехорошее, и у нее возникло такое ощущение, словно ей по затылку провели холодным пальцем.

Воспользовавшись тем, что фигура удалилась, она попробовала выйти из укрытия, но носком сапога наткнулась на какую-то железяку, и раздался громкий щелчок. С отчаянно бьющимся сердцем Диана снова нырнула в тень. Фигура замерла.

— Кто здесь?

Мужчина! Голос высокий и ломкий, но мужской.

Кровь с такой силой билась в жилах, что Диане казалось, будто горло у нее то надувается, то опадает. Прошла минута.

— Кто здесь?

В голосе было что-то странное. Вместе с явной угрозой в нем чувствовалась отчаянно жалобная нотка. Диане на ум пришла смертельно напуганная кошка, которая угрожающе выгнула спину.

Но голос был незнакомый, это точно.

Молчание показалось ей бесконечным. Человек не двигался, она тоже. Совсем рядом с ней в лужицу капала вода, и этот негромкий звук гулко раздавался в коконе тишины, со всех сторон окруженном тихим шелестом опавших листьев. По шоссе проехала машина, но Диана ее почти не заметила. Вдруг тишину разорвал долгий, пронзительный и хриплый стон. Диана содрогнулась. Стон бился в стены, как мяч для игры в сквош.

— Сволочи! Сволочи! Сво-о-олочи! Гады! Подонки! Чтоб вы лопнули! Чтоб вам гореть в аду! Оу-у-у-у-у!

Диана не смела вздохнуть. По телу побежали мурашки. Незнакомец разразился рыданиями, упал на колени, и раздался шорох черного дождевика. Он долго плакал и стонал, она отважилась еще раз осторожно выглянуть, но рассмотреть его лицо под капюшоном так и не смогла. Потом этот человек вдруг быстро поднялся и выбежал на улицу. Через мгновение Диана услышала шум мотора, и его машина умчалась по шоссе. Она выбралась из укрытия и заставила себя несколько раз глубоко вздохнуть. Из увиденного и услышанного Диана ничего не поняла. Интересно, этот человек часто сюда приходит? Может быть, здесь что-нибудь случилось, и поэтому он так странно себя вел? Такое поведение, наверное, можно чаще наблюдать в стенах института. Но здесь, в заброшенном лагере, страху она натерпелась порядочно.

Ей вдруг захотелось вернуться и приготовить себе чего-нибудь горячительного в маленькой кухне для персонала. Надо было успокоить нервы. Когда она вышла на улицу, ветер усилился, и ее начала бить дрожь. Однако было совершенно ясно, что трясет ее не от холода.

Сервас направлялся к мэрии. Он проехал большую прямоугольную площадь на берегу реки, сквер с музыкальным киоском и террасами кафе и в самой середине увидел флаги Франции и Евросоюза, свисавшие с балкона. Майор припарковал машину на маленькой стоянке между сквером и широкой, бурной и прозрачной рекой.