Король абордажа - Френсис Мэсон

Между ними на паркет из красного дерева бросала свой свет луна, только что поднявшаяся над сторожевой башней крепости.

Со своей стороны, Карлотта де Сандовал д'Амбуаз тоже замерла без движения и также почувствовала значимость момента. Что за странный человек. Ей почему-то казалось, что месье капитан Морган будет выше, с багровым лицом и светлыми волосами — как большинство англичан. Она с ног до головы осмотрела эту крепкую фигуру, застывшую в дверном проеме.

Dieu de Dieu! [47] В каждой черточке его лица чувствовалась внутренняя сила! Теперь она была готова поверить рассказам Бернара о том, как этот англичанин, используя только физическую силу, разбил вдребезги оборону Ива Тиболта.

«Неудивительно, что Бернара интересует его будущее, -подумала она, — и все же, несмотря на дьявольский огонек в его глазах, на его лице написаны ум и сообразительность, а еще — чувственность. Неудивительно, что такой человек хорошо поет».

Странно, но Карлотту охватило впечатление, словно она видит не одного, а двух людей, вынужденных делить одно тело.

Наконец Генри Морган глубоко вздохнул и начал застегивать манжеты. Как в тумане он видел, как раскрылись ее губы и тихий, слегка растягивающий слова голос произнес:

— В этом нет необходимости, месье. Ночь теплая. — Ее голос доносился до него словно из тумана.

— Но… но, — начал было он по-французски, — вы должны простить меня. Я… я и не подозревал, что встречу такую леди.

— Меня зовут Карлотта.

— Наверное, у вас есть и фамилия?

Он был поражен, увидев суровое выражение, появившееся на ее правильно очерченном, с золотистым отливом лице. Какое-то злое чувство покривило ее губы, которые придирчивый скульптор мог найти чересчур полными, а рот немного большим для классических пропорций.

— Да, Слушайте внимательно, потому что больше я не буду повторять. Моим отцом был — и есть — граф, адмирал Испании, дон Себастьян де Сандовал. — Неожиданно она плюнула на пол, чем еще больше напомнила Моргану молодого ягуара. — Видите? Я плюю на эту холодную, жестокую кастильскую душу.

— И чем же адмирал, ваш отец, заслужил такое нежное отношение?

— Я презираю его за дикую жестокость его веры и чудовищные поступки, совершенные во имя ее, а также за то, как он уничтожал несчастных индейцев. — И снова выражение лица Карлотты резко изменилось. — Моя мать, которой Бог даровал вечный покой, была француженкой.

Морган был озадачен. Как видно по ее фамилии, ее семья многие века владела графством Амбуаз. И она рабыня шевалье? Но это совершенно невозможно! Девушка выглядела такой свежей, такой юной, трудно поверить, что она была замужем — и уже вдова. Со второго взгляда она производила впечатление порывистой и страстной натуры, в которой борются чувства и поступки.

Снова посмотрев на нее, Морган заметил, что девушка не отрывает глаз от огромного, украшенного золотом серебряного барельефа на одной из стен; он изображал подвиги Геркулеса.

— Франция должна быть такой красивой, — пробормотала она. — Я так хочу увидеть ее. — С расширившимися зелеными глазами она придвинулась к нему, и шелк ее нижних юбок зашуршал, словно сухие дубовые листья осенью. — Могу я предложить вам вина, капитан, или вы, — тут она слегка улыбнулась загадочной улыбкой, — уже выпили достаточно?

— Вполне. — Пират не мог отвести от нее взгляд. — Черт побери! — озадаченно воскликнул он. — Я никак не могу поверить, что… что такая прекрасная женщина действительно существует. Я начинаю думать, что старая лиса Дешамп подлил мне какой-то индейской отравы! Вы есть на самом деле, правда?

— Старая лиса Дешамп. — Смех Карлотты прозвенел словно колокольчик. — Pardieu! Так вот как вы, англичане, называете его высочайшее превосходительство, могущественного лорда и губернатора?

— Мадам, когда-нибудь вы поймете, что мы и наши французские друзья так хорошо ладим в основном потому, что так отличаемся друг от друга.

Карлотта протянула руку и взяла апельсин; в ее белых тонких пальцах на фоне белоснежного платья сочный фрукт ярко выделялся и разжигал его воображение.

Взгляд Моргана остановился на огромном шиньоне, из которого торчало нечто похожее на тяжелую и большую золотую заколку.

— Зеленый и золотой, — не совсем кстати заметил он, -это цвета семьи Морганов — и я, наверное, подлый отступник, но цвет твоих волос кажется мне намного красивее!

— Красиво сказано. — Она опустила глаза. — Как мне ответить на такой комплимент?

— Распусти их для меня.

— Извините, капитан, но мне нравится моя прическа.

— Черт побери, мне кажется, я понимаю ваше замешательство. — Он так неожиданно схватил ее, что она не успела ни бросить, ни положить на место апельсин. Его руки мгновенно нащупали узел на затылке и вытащили блестящую полосу металла.

— Дьявол тебя испепели! — взорвалась Карлотта. — Ты испортил мою прическу.

Не обращая на нее внимания, Морган повернулся, чтобы рассмотреть драгоценный камень, вделанный в рукоятку маленького кинжала.

— Неплохой аметист, мисс, — заметил он, — но сталь плохая. Видите? — С этими словами он придавил лезвие каблуком, резко поднял кинжал за рукоятку, и лезвие с треском сломалось.

— А-ах. Грубый пес!

— Нет, Карлотта, только осторожный; кроме того, я не собираюсь выбрасывать камень, — заверил ее Морган и, подняв лезвие, выкинул его в распахнутое окно. Они оба услышали, как оно звякнуло на парапете.

Морган повернулся и неожиданно припал на правое колено — только так ему удалось избежать удара тяжелой бутылью, которую Карлотта швырнула ему в голову. Бутылка ударилась о стену и разлетелась на тысячу сверкающих осколков.

Он ухмыльнулся.

— Какой темперамент! Неудивительно, что губернатор хочет избавиться от тебя. Ты не слышала, как мы в Уэльсе поступаем с непослушными маленькими девочками?

Поспешно отступая, она схватилась за серебряную чернильницу. К счастью, она была пуста.

— А-ах. Какой дикарь! Убирайся! Не смей прикасаться ко мне!

Словно непослушного щенка Морган поднял ее, царапающуюся, пинающую его ногами и ругающую его, и посадил на колени.

Когда раздались звуки поцелуя, дю Россе, который наблюдал за происходящим через потайное отверстие, скрытое за ковром, разразился тихим смехом.

Глава 8

ТАЙНЫЕ ЗАМЫСЛЫ

Весной 1664 года жизнь была вполне сносной. После почти десяти лет голода, путешествий, сражений, ссор, интриг и приобретения опыта Генри Морган чувствовал себя совершенно счастливым, и ему хотелось обосноваться на одном месте. Кроме того, с Карлоттой у него хватало конфликтов, сомнений и удовольствий не меньше, чем со всей испанской королевской колониальной империей.