Над Кабулом чужие звезды - Михаил Кожухов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И напоследок: женщины, которые работают здесь, подвергаются такой же опасности, как и все военнослужащие госпиталя. Я думаю, было бы правильно, если бы они также пользовались льготами, которые положены для воинов-интернационалистов.
Скороходова Татьяна,
медсестра-анестезистка
Однозначно не ответишь, почему я приехала в Афганистан. Причин несколько, но главное — своими глазами увидеть, почувствовать эту войну самой. Здесь я чуть меньше года, срок это небольшой, но и немаленький.
Работа в отделении реанимации очень трудная, порой кажется — невыносимая, как физически, так и морально. Я, наверное, не вынесла бы даже минимальную частичку от боли и страданий, которые приходится терпеть ребятам. Но что удивляет — даже среди самых тяжелых больных есть оптимисты. Живут одной мыслью: вернуться домой!
Особенно четко остаются в памяти ребята, которые уходят навсегда. Это трудно объяснить. Они так молоды, так хотят жить, так верят нам.
Условия жизни у нас нормальные, а вот свободным временем не похвастаешься. Что помогает, так это друзья — разные судьбы у всех, характеры. Иногда, правда, хочется остаться одной, подумать о доме, о сыне. Одинокой себя здесь не чувствуешь. Знаешь: тебя ждут, за тебя волнуются, и это прибавляет силы.
Работой своей я удовлетворена полностью и нет ни капли сожаления о том, что приехала. Афганистан научил меня думать и мыслить реально. Здесь можно дать оценку своей жизни и жизням тех, кто погиб в этих горах. Не знаю, кто написал эти стихи, но они запомнились мне: «Я разумом могу понять просчет, втянувший нас в чужие, злые горы. Вот только мое сердце не поймет, зачем мы по России сеем горе!»
Жовнерик Валентина,
медсестра отделения реанимации
В Афганистан я приехала, чтобы отдать свои знания и умение тем, кто в этом нуждается.
У наших мальчишек можно поучиться стойкости, выносливости и жажде жизни. Лежит весь перебинтованный, одни глаза светятся, да еще сестре посочувствует, как ей тяжело управляться. Всех своих первых раненых помню по именам, а в лицо — узнаю всех и всегда. И до конца дней буду помнить тех, кто ушел.
О приезде в Афганистан нисколько не жалею. Больше всего запомнились командировки в провинции в группах усиления во время боевых действий.
Друзей среди афганцев нет. Знакомые — те, кто лечился в нашем отделении.
Что я еще хочу сказать? Не оставляйте эти израненные души и изувеченные тела без внимания, сочувствия, заботы, понимания.
Январь 1989 г.Из дневника
В Кабул привезли ракеты «земля» — «земля» среднего радиуса действия. Как они называются у нас, мы и сами не знаем, а на Западе их именуют «СКАД». Длинные грозные сигары на тягачах долго возили по городу, явно рассчитывая произвести впечатление. И не ошиблись. Произошел казус, который, по-моему, должен войти во все учебники по истории дипломатии.
К Юлию Михайловичу Воронцову, самому блистательному из всех сменившихся здесь послов, а может, и не только здесь, в ужасе прибежал временный поверенный в делах США в Афганистане:
— Мистер Воронцов, я видел ракеты… Почему они такие большие?!
Посол недолго искал ответ:
— Ну, Советский Союз тоже ведь большая страна.
* * *В последние дни декабря после долгого ненастья вдруг распогодилось и стало тепло. И я, точно отогревшаяся на солнце муха, сорвался в Баграм. К Востротину, на Новый год. После полета в Нангархар я еще ни разу не выезжал из Кабула, впервые поняв, что боюсь умереть — просто так, запросто, ни за что ни про что. Мне нужно было сломать этот страх, стереть его в пыль.
Обычно, когда я уезжаю из Кабула, я оставляю машину на вилле Агентства печати «Новости», откуда мой молчаливый друг Александр Трубин, который уже не в первый раз на этой войне, или кто-то из его коллег подбрасывает меня до КПП на окраине города. Так было и на этот раз.
У апээновцев застал гостей: совершенно сумасшедшая американка Джана Шнайдер и ее бойфренд, англичанин Том. Джане лет тридцать пять, ее не назовешь красавицей, но у нее чертовски обаятельная улыбка и — опыт почти двух десятков войн. Она фотограф, фрилансер, Том работает для английской «Таймс». Оба побывали на «той» стороне, у моджахедов, теперь вот добрались до Кабула — писать о Советской армии.
Джана, узнав, что я еду в Баграм к десантникам праздновать Новый год, в прямом смысле слова бросилась мне на шею:
— Возьмите меня с собой!
Я подхватил ее на руки:
— Только на таких условиях.
Бронебойная улыбка расцвела на ее лице:
— Я согласна на все!
Ты-то согласна, подумал я, а вот я-то — нет. Ну, сами посудите: тащить американку в отдельный парашютно-десантный гвардейский и так далее полк? Да я замучаюсь получать разрешения!
На КПП, откуда начинается дорога на Баграм, произошла сценка, достойная кинофильма. Водитель АПН, подбросивший меня на роскошном белом «мерседесе», неожиданно признался, что давно мечтал об армейском зимнем бушлате. Получилось немного картинно: я скинул свой, подаренный мне когда-то в Герате, и отдал ему: «С Новым годом!»
До Баграмского поворота добирался с колонной «наливников»,[22] в машине Володи Семисорова, блондина с выбитым передним зубом, из казахстанской деревни Березовка. Ехали в его кабине, по сути дела, втроем: он, я да еще сестренка Лена, которая писала Володе письма из Березовки, а теперь улыбалась нам с фотографии, прикрепленной к лобовому стеклу. Так они и колесили почти два года по всему «Афгану» — вместе с сестренкой.
— Слушай, — терзал я расспросами сержанта, — что главное для мужчины?
— Смелость, — отвечал, не задумываясь, Володя.
— Это на войне. А в жизни?
— А в жизни — скромность.
— Страшно было?
— Когда обстреливают, тогда только о том и думаешь, как бы выбраться побыстрей. А уж потом, когда проскочишь, руки от страха трясутся… Обидно, что столько парней зазря положили.
Мы простились у поворота на Баграм, где когда-то, бесконечно давно, я праздновал свой 29-й день рождения. Колонна пошла дальше по трассе к Салангу, а мне еще часа полтора пришлось трястись по немыслимо разбитой и размокшей дороге. «Крокодил» — так называют здесь КамАЗ с зенитной пушкой, укрепленной в кузове, — то и дело ухал в гигантские ямы, наполненные дождевой водой, нас колотило в кабине, размазывало по стенам.
Я разыскал Востротина в его модуле, как все здесь называют дома, где живут офицеры. В насквозь прокуренной комнате смотрели видео: 40-я армия просто сошла с ума на видео в последние недели войны! Одни и те же фильмы, затертые от бесчисленных перезаписей, кочевали из гарнизона в гарнизон, менялись, дарились, выпрашивались…
— Она симпатичная? И ты не взял ее с собой?! — Востротин не поверил своим ушам, выслушав мой доклад об американке, которая мечтала приехать со мной. — Зеленый ты еще! Одно слово: «пиджак». Учить тебя еще и учить!
О Востротине в полку уже ходят новые легенды, и новые офицеры, приехавшие из Союза, слушают их, раскрыв рты. Он, например, к съезду комсомола взял на себя социалистическое обязательство: «К двадцатому съезду комсомола — двадцать комсомолок!» И, говорят, выполнил его. А месяца два назад к «кэпу» пришли солдаты из роты связи: «Замучили старослужащие, проходу не дают, товарищ командир…» Востротин, который в таких ситуациях, что называется, заводится с пол-оборота, на этот раз ничего никому не сказал. Но на следующее утро объявил боевую тревогу всей роте, которая выстроилась в шеренгу во всеоружии и наблюдала, как «кэп» расправлялся с «дедами». Расправа была беспощадной. Он заставил их пройти перед строем через всю унизительную систему «застройки салаг». Включая приказ «родить за три минуты сигарету с надписью „До дембеля — 100 дней“», включая дикую пытку, когда молодого солдата укладывают затылком и пятками на дужки кровати, а на кровать ложится обнаглевший «дед» и тупо ждет, когда «салага», не выдержав напряжения, рухнет на него и получит за это затрещину. Только в роли «деда» теперь выступал Востротин.
Личный состав, обалдевший от этого зрелища, смотрел не дыша, как краснели провинившиеся перед «кэпом», Героем Советского Союза, за которого каждый из них готов отдать, не раздумывая, жизнь.
А в тот вечер, когда почти все человечество прильнуло к экранам телевизоров — сборная СССР по футболу играла финальный матч на Сеульской Олимпиаде, — Востротин выручал из беды попавшего в плен солдата. Он четко продумал всю операцию: взвод разведки получил приказ блокировать ущелье, куда наутро должен был выйти командир моджахедов, чтобы получить деньги и десять автоматов в обмен на пленного. Но оказалось, что и «духи» попались не промах. Они появились накануне вечером:
— Пошли, командор?
