Дурная слава - Фридрих Незнанский

Бобровников смотрел на баловня Генпрокуратуры, и ему казалось, что он уже лет десять знаком с Турецким. Так легко и просто было с ним разговаривать, да наверняка и работать. И Меркулов производил чрезвычайно приятное впечатление. Хорошая команда! Есть и пока неведомый Грязнов, чей звучный бас из телефонной трубки заполнил комнату:

— Грязнов слушает!

— Привет, Слава!

— Саня? Здорово! Как делищи?

— Работаем. Скажи, Друг мой Слава, все ли тихо в том лечебном учреждении, где ты получил последнее боевое ранение? Гоголев не заинтересовался, почему братки полюбили именно эту больницу? Он там никаким расследованием не занимается?

На другом конце провода повисла тишина.

— Алло! Вячеслав Иванович! Ты меня слышишь?

— Слышу, — озадаченно откликнулся Грязнов.

— И что не отвечаешь?

— Думаю.

— О чем? — начал терять терпение Турецкий.

— Ты ясновидящий, что ли? — прогудела трубка.

— Есть информация?!

— Ну…

— Можешь к нам подъехать, на Дмитровку?

— Не царское это… Конечно, могу! У вас тоже на них что-то есть? — маловразумительно, но возбужденно воскликнул Вячеслав.

— Ну да! Лети быстрей! — Трубка легла на рычаг. — Минут через пятнадцать примчится. Предлагаю пока по чашечке кофе. Клавдия, сооруди нам кофейку, — крикнул Турецкий в сторону двери.

— Вообще-то командую здесь я! — как бы строго напомнил Меркулов, но тут же улыбнулся.

— Извиняйте, гражданин начальник! — как бы подобострастно залебезил Турецкий.

«Мушкетеры, — с улыбкой глядя на них, думал Бобровников. — Каково распределение ролей? Меркулов — Атос; Турецкий, безусловно, Д’Артаньян; незнакомый пока Грязнов, судя по голосу, вылитый Портос. Хотелось бы вписаться в эту команду. Хотя бы в роли Арамиса. А что? Тот тоже не чужд был тайных обществ и борьбе за души паствы»…

Фигуристая Клавдия вкатила сервировочный столик, на котором умещался белоснежный кофейный сервиз, а также тарелочки с бутербродами, вазочка с печеньем. Клавдия разлила кофе, стреляя глазами в Бобровникова, осведомилась, не нужно ли чего-нибудь еще, услышав от Турецкого: «Чего-нибудь еще мы попозже…» — фыркнула породистой лошадкой и выплыла из кабинета походкой модели — нога от бедра.

— И как же вы расстались со Стрельцовым? — осведомился Меркулов, пытаясь переключить внимание мужчин с подчиненной. — Ситуация-то конфликтная.

— Я не стал ее обострять, — ответил Бобровников. — Сделал вид, что смирился с последней волей деда. А Стрельцов, после того как в бой вступила весьма напористая заведующая лабораторией госпожа Баркова, как-то сразу успокоился.

— Даже если признать последнее завещание академика действующим, они не имели права занимать квартиру вашего деда до истечения полугода, — заметил Меркулов.

— Баркова объяснила свое присутствие в доме деда как мимолетный визит с целью проверить, все ли в доме нормально, не текут ли трубы… Будто бы в клинику звонили соседи, жаловались на протечку. То есть дама проверяла целостность сантехники в шелковом пеньюаре. Бред какой-то… Но я не стал заострять внимание на этом факте. В конце нашей беседы Стрельцов заметно повеселел и даже пригласил меня на праздник — день рождения клиники. Дескать, там я узнаю от благодарных клиентов — ВИП-персон, это было подчеркнуто — об уникальности данного учреждения, об их достижениях на ниве негосударственного здравоохранения, и мое мнение изменится к лучшему. Кроме того, мне было предложено пройти бесплатное обследование. В качестве возмещения морального ущерба, так я понял. В частности, доктор Баркова настойчиво предлагала сделать спермограмму. Совершенно бесплатно.

— Зачем? — хмыкнул Турецкий.

— Чтобы оценить качество… продукта, так сказать.

— И ты что? — ухмыльнулся Александр.

— Я отказался. У меня… э-э… нет оснований сомневаться.

Мужчины рассмеялись.

— Но пригласительный билет на торжество на всякий случай взял, вдруг пригодится.

— Это правильно, — одобрил Меркулов.

За дверью послышался рокочущий бас:

— Клавдия, приветствую тебя, королева Генпрокуратуры! Вот тебе цветок!

— Боже, какая роза! Спасибо, Вячеслав! Ты единственный рыцарь в этом темном царстве!

— Заметь, это не я сказал!

С этими словами дверь распахнулась, в комнате появился невысокий, немного грузный человек и сразу заполнил собою пространство кабинета.

— Привет, громодяне! — громогласно возвестил он о своем появлении.

— А вот и Грязнов! — радостно воскликнул Турецкий.

Глава 24

ГРЕХИ И ГРЕШНИКИ

Инна Яковлевна Ратнер собирала посуду с поминального стола. Слава богу, все кончилось! И все прошло пристойно. Дорогой гроб, хорошее место на частном кладбище, где, по ее настоянию, Борис купил еще два места рядом с могилой отца. «Это для нас с тобой, Боренька, чтобы мы все лежали рядышком, в окружении высоких сосен. Смотри, как здесь красиво!»

Борис дергался от ее слов как от зубной боли, но спорить не стал. Он вообще последние дни был молчалив и послушен на удивление. Никаких истерик, столь ему свойственных, молчаливая сосредоточенность. Просто какая-то вещь в себе. Видимо, переживает утрату папаши, тем более что к утрате этой пришлось, так сказать, приложить руки… Ничего, пройдет время, все забудется. А если будет доставать ее своими истериками… Доктор Никитенко вполне определенно намекала… Ладно, об этом потом.

…И поминки организовали богатые. Икорка, фаршированная рыбка, балычок. Окорок запекли… Ну и блинки, и кутья, и кисель — все как положено. Накрыть стол помогла соседка по площадке Раиса, и теперь она же помогла убирать. Борис уединился в комнате отца. Видимо, сидит переживает. Ладно, пусть. От него сейчас толку как от козла молока. Женщины, убрав со стола, переместились на кухню. Инна мыла тарелки, Раиса вытирала их и складывала стопками.

— Какой красивый сервиз у вас, Инночка! Кузнецовский фарфор… — Перевернув тарелку, она задумчиво разглядывала клеймо.

— Это любимый сервиз моей мамы, — откликнулась Инна. — У нас почти вся посуда еще от моих родителей.

— Да… Жалко будет, если делить придется, — как бы про себя заметила соседка.

— Что значит — делить? — подняла бровь Инна. — Ты это о чем?

Соседка тяжело вздохнула:

— Можно я закурю? Я в форточку?

— Кури на здоровье! Так ты о чем? — не отставала Инна. — И что за вздохи такие?

— Даже не знаю, стоит ли тебе говорить, у вас и так горе…

— Говори! — Инна оставила посуду, села возле кухонного стола.

— Ты, Инночка, только не расстраивайся, дело, как говорится, житейское…

— Да что за дело-то? — напряглась Инна.

— У твоего мужа кто-то есть, — выпалила Раиса и жадно уставилась в лицо соседки.

— В смысле? — не поняла та.

— У него есть женщина!

— Быть не может, — выдохнула Инна. — С чего ты взяла? Да он ни на кого, кроме меня, в жизни глаз не поднимал…

— Все когда-то случается впервые, — как бы сочувственно произнесла Рая.

— Да говори толком!

— Не кричи, он услышит! — Женщина понизила голос, почти зашептала: — Значит, так. Иду я как-то раз вечером из гаража. Поставила машину, возвращаюсь домой. Прохожу мимо бара «Ночная птица», он как раз по дороге. И вижу в окне твоего муженька. Сидит он за столиком. На столике этом роскошный букет роз, я, собственно, сначала на розы и загляделась, а потом уже его с бабой увидела.

— Шутишь? Кому он нужен, старый козел?

— Видимо, нужен. Я, знаешь ли, специально остановилась, чтобы разглядеть как следует. Сидела напротив него молоденькая такая потаскушка, блондинистая, глазастая, лет двадцати.

— Быть не может!! — Инна сосредоточенно соображала. — А!! Так это, наверное, моя племянница Танька. Она как раз блондинка. И Боря ее очень балует, он к ней как к дочке, своих-то нет. А я это не приветствую. И Татьяну не очень жалую, в дом не приглашаю. Это когда было?

— Примерно в середине января.

— Ну! Точно! У Таньки день рождения восемнадцатого. Значит, он ее втайне от меня в кафе поволок! Ну я ему устрою!

— Знаешь, Инночка, не хочется тебя расстраивать, но с племянницами так не целуются, — с тайным. сладострастием заметила соседка.

— Как — так?

— Взасос. В губы. Они друг от друга две минуты оторваться не могли, я специально время засекла.

Инна замолчала. Вытянула из Раисиной пачки сигарету, закурила. Пальцы ее подрагивали.

— И что? С тех пор почти месяц прошел. Борис все время дома, только к отцу в больницу ходил, а так все время при мне… Я не верю, — выдохнула она. — Ты обозналась.

— Что ж, мое дело предупредить, — хмыкнула соседка. Она загасила окурок, поднялась. — Только учти, Инночка, у мужиков, когда им полтинник стукает, крыша съезжает. Им кажется, что каждый раз — как последний. Как говорится, седина в бороду… Мой-то, вспомни, ушел к мокрощелке какой-то. Отметили двадцать лет свадьбы, и через пару месяцев он мне ручкой сделал. А кто мог подумать? Золотой был мужик. Так что присмотрись к своему. Предупрежден — значит вооружен. Я тебе добра желаю.