Ослепленная правдой - Стефани Майер

Когда выбралась на улицу, шел проливной дождь. И хорошо, подумала она, еле переводя  дыхание, чувствуя, что ноги не держат, меньше будет чувствоваться запах колбасы. Пока  бежала через супермаркет, растеряла и последние обрывки одежды, еще кое-как прикрывавшие  ее выше пояса, и теперь шла с обнаженной грудью, блистающей, да-да, это слово здесь как  нельзя более уместно, от потоков небесной влаги, но аналогия со свободой на баррикадах была  неполной, потому что тяжеленные, слава богу, до отказа набитые сумки оттягивали руки, не  давали вскинуть их над головой на манер знамени. Имелось в этом свое неудобство, потому что  пьянящие ароматы источались на уровне собачьих носов, и любопытно, как и чем живут их  обладатели, оставшись без хозяев, и за женой доктора следовала неотступно уже целая свора, и,  опять же слава богу, никто из собачек не решил попробовать на зуб прочность пластиковых  пакетов. При таком дожде, которому совсем недалеко до настоящего потопа, люди, казалось  бы, должны попрятаться, переждать ненастье. Ничего подобного, куда ни глянь - слепцы,  закинув головы к разверзшимся хлябям, жадно хватают воду ртами, подставляют ей все уголки  и складки тела, а самые предусмотрительные и благоразумные набирают ее в разнообразные  сосуды и емкости, ведра, котелки и кастрюли, протягивая их к великодушному небу, нет, не  врет пословица, что Господь посылает дождик сообразно жажде. Жена доктора раньше  отчего-то и не подумала, что, как ни крути кран в квартире, не добудешь ни капли драгоценной  жидкости, вот они, издержки цивилизации, слишком уж мы привыкли к водопроводу, нам и в  голову не приходит, что для того, чтобы из крана потекла вода, нужны люди, открывающие и  закрывающие распределительные клапаны, нужны водонапорные башни, а им, в свою очередь,  электроэнергия, нужны компьютеры, чтобы сводить приход с расходом и учитывать запасы, а  для всего этого никак не обойтись без глаз. Не обойтись без них и для того, чтобы взглянуть на  эту вот картину - женщина, тяжело навьюченная пластиковыми пакетами, идет по  полузатопленной улице между гниющим мусором и экскрементами людей и животных, между  приткнутыми как попало, мешающими проходу грузовиками и легковушками, причем у иных  вокруг колес уже проросла трава, между слепцами, уставившими разинутые рты,  вытаращенные глаза в белое небо, ибо непонятно, как это может лить с него такой дождь. Жена  доктора читает таблички с названиями улиц, знакомыми и нет, но в какую-то минуту понимает,  что сбилась с пути и заблудилась. Да, сомнений нет, заблудилась. Повернула назад, и когда,  выбившись из сил, из всех, какие только имелись, поняла, что уже не узнает ни улиц, ни  названий их, упала на землю, покрытую мусором, облепленную черной грязью, и заплакала.  Псы окружают ее, обнюхивают сумки, но как-то не слишком заинтересованно, словно время их  трапезы давно прошло, а один из них принимается лизать ей лицо, как будто его с нежного  щенячьего возраста приучили именно так утешать плачущих. Женщина треплет его по голове,  гладит по свалявшейся холке и остаток слез выплакивает у него, можно сказать, на груди. Когда  же наконец подняла глаза, то - слава богу перекрестков - увидела прямо перед собой большой  план города, какие муниципальные власти и управления по туризму устанавливают в изобилии  на центральных улицах города для пользы и ради душевного спокойствия прежде всего  приезжих, которые с одинаковым успехом могут сказать, куда направляются, и понять, где  оказались. Сейчас, когда все ослепли, легко упрекнуть чиновников в том, что пустили деньги на  ветер, однако не надо спешить с обвинениями, а вот запастись терпением, напротив, надо  непременно, ибо мы давно уже должны были раз и навсегда затвердить накрепко, что только  судьба, не признающая прямую кратчайшим расстоянием между двумя точками, только она  одна может сказать, чего ей стоило поместить здесь этот план, чтобы плачущая женщина  сориентировалась на местности. Ты была гораздо ближе, чем предполагала, и, если бы  направилась в другую сторону, всего-то надо было бы пройти вон по той улице до площади,  потом второй поворот налево, первый направо, вот тебе и дом, который ты ищешь, а номер его  ты помнишь. Собаки остались сзади, то ли что-то отвлекло их внимание, то ли они так  привыкли к этому кварталу, что покидать его не желают, но за женщиной, пролившей столько  слез, двинулся лишь пес, который испил всю горечь их, причем нельзя исключать, что и он был  загодя предусмотрен судьбой, столь тщательно подготовившей встречу женщины с планом. Так  или иначе, в магазин они вошли вдвоем, и слезный пес, будем отныне называть его так, не  удивился, увидев людей, простертых на полу и лежавших тихо и неподвижно, как мертвые, не  удивился, потому что уже привык, ему и ночевать случалось среди таких же, а когда приходило  время вставать, почти все оказывались живыми. Просыпайтесь, если спите, сказала жена  доктора, я вам еды принесла, но сперва заперла за собой дверь, чтобы кто-нибудь не услышал с  улицы. Косоглазый мальчик первым поднял голову, на большее его не хватило, слабость не  позволила, остальные чуть погодя тоже зашевелились, им снилось, что они стали камнями, а  ведь никому неведомо, сколь тяжел их сон, но можно прогуляться за город и посмотреть, как,  по пояс вросшие в землю, крепко спят они там, ожидая, когда что-нибудь разбудит. Но слово,  как известно, горы движет, тем более такое слово, как еда, тем более когда разыгрывается  аппетит, и даже слезный пес, не владеющий даром речи, завилял хвостом и, когда это  инстинктивное движение напомнило ему, что он еще не выполнил непременную обязанность  всякой мокрой собаки, яростно затрясся всем телом, обдав брызгами всех вокруг, собакам  проще живется, они ведь ходят в мехах, как в пальтишке, отряхнул - да пошел. Чудодейственна  оказалась святая вода, доставленная непосредственно с небес, и окропленные ею камни  превратились в людей, пока жена доктора принимала деятельное участие в этих метаморфозах,  вскрывая один за другим свои пластиковые пакеты. Не все они пахли тем, что было в них  заключено, но запах черного хлеба был, возвышенно выражаясь, квинтэссенцией самой жизни.  Теперь уже все проснулись, у всех затряслись в предвкушении руки, исказились лица, но тут  доктор, в точности как это чуть раньше случилось со слезным псом, вспомнил, к какому  сословию принадлежит: Осторожно, не набрасывайтесь на еду, может быть плохо. Плохо от  голода бывает, возразил первый слепец. Слушай, что доктор говорит, одернула его жена, и муж  замолчал, подумав с тенью досады: Ишь ты, без глаз, а все видит, но ведь это было  несправедливо, если вспомнить, что доктор слеп не менее, нежели все остальные,  доказательством чего служит, например, то, что он не заметил, что жена его пришла с улицы по  пояс голая, и это она попросила у него пиджак, чтобы набросить на плечи, и другие слепцы  взглянули в ее сторону, да поздно, раньше надо было любоваться.

За едой она рассказывала о своих приключениях, умолчав из всего увиденного и  сделанного о том лишь, что закрыла за собой дверь, ибо ее самое не слишком убедили те,  зиждущиеся на человеколюбии резоны, которые она себе привела, но в виде компенсации  поведала историю о слепце с осколком стекла в колене, историю, встреченную всеобщим  смехом, впрочем, не так, не всеобщим - старик с черной повязкой ограничился усталой  улыбкой, а косоглазый мальчик жевал так увлеченно, что ничего, кроме треска за ушами, не  слышал. Слезный пес получил свою порцию и тотчас отработал ее, яростно облаяв того, кто с  улицы забарабанил в дверь магазина. Кто бы ни был этот незваный гость, настаивать он не стал,  говорят, бешеные собаки по городу носятся, а я и так взбешен донельзя тем, что не вижу, куда  ногу ставлю. Воцарилось прежнее спокойствие, и, когда первый голод был утолен, жена  доктора пересказала свой разговор с мужчиной, выглянувшим из этого самого магазина узнать,  идет ли дождь. И завершила его такими словами: Если это правда, неизвестно, что найдем мы в  своих квартирах, и даже сумеем ли войти в них, говорю сейчас о тех, кто забыл забрать с собой  ключи или потерял их, вот у нас, например, ключей нет, во время пожара пропали, а как их  теперь найдешь там, на пепелище, и, чуть только произнесла это слово, словно наяву увидала,  как пламя пожирает ножницы, сжигая сначала засохшую кровь на лезвиях, потом берется и за  них самих, затупляет острые концы, делая их округло-мягкими, податливо-дряблыми,  ромбовидными, а потом и вовсе бесформенными, и поверить немыслимо, что ими раскромсали  кому-то горло, а когда огонь доделает свое дело, в слитке оплавленного металла невозможно  будет понять, где ножницы, а где ключи. Ничего подобного, сказал на это доктор, ключи у  меня, и, с трудом просунув три пальца в кармашек, располагавшийся на поясе вдрызг  изношенных брюк, извлек оттуда три ключа на кольце. Откуда они у тебя, если я своими  руками положила их в сумочку, а она осталась в палате. Я достал, боялся, потеряются, решил,  надежней будет держать их при себе, ну, и потом так легче верить, что когда-нибудь мы  непременно вернемся домой. Это хорошо, что есть ключи, но, может статься, дверь взломали.  Нашу дверь не взломаешь, можно даже и не пытаться. Увлекшись разговором, они позабыли о  других, но теперь пришло время узнать, как обстоят дела с ключами у всех остальных, и первой  ответила девушка в темных очках: Меня увезли, а родители остались, и я не знаю, что с ними  теперь, за ней - старик с черной повязкой: Я, когда ослеп, был дома, в дверь постучали, хозяйка  сказала, что за мной приехали санитары, так что мне было не до ключей, теперь оставалась  только жена первого слепца, однако она сказала так: Я не знаю, не помню, но на самом деле и  знала, и помнила, только не хотела признаться, что в тот миг, когда увидела, что не видит,  нелепо звучит, конечно, но выражение укоренилось, и нам не удалось его избежать, выскочила  из дому с криком, зовя соседок, еще остававшихся в доме, но те побоялись прийти ей на  помощь, и она, проявившая столь завидные самообладание и твердость характера, когда  стряслась беда с мужем, теперь потеряла голову до такой степени, что оставила дверь настежь и  даже не подумала попросить, чтобы ей позволили на минутку вернуться, только дверь запру и  назад. Косоглазого мальчика и спрашивать не стали, ибо какие тут ключи, если бедняжка не  может даже вспомнить, где живет. Тогда жена доктора слегка дотронулась до руки девушки в  темных очках: Начнем с твоего дома, он ближе всех, но сначала надо раздобыть какую-нибудь  одежду и обувь, нельзя ходить такими вонючими оборванцами. Она уже собралась подняться,  как вдруг заметила, что наевшийся до отвала мальчик снова заснул. Она сказала: Давайте  отдохнем, поспим немного, а потом пойдем посмотрим, что нас ждет. Сняла мокрую юбку и,  чтобы согреться, прилегла к доктору, и жена первого слепца притулилась к мужу. Это ты,  спросил он, и она вспомнила о доме, загрустила, но не сказала: Утешь меня, не сказала, но  словно бы подумала, а вот какие чувства побудили девушку в темных очках положить руку на  плечо старику с черной повязкой, неизвестно, но поступила она именно так, и так они оба  остались, только она уснула, а он - нет. Слезный пес улегся в дверях, перекрывая проход, это  зверь серьезный и несговорчивый, пока не приходит минута осушить чьи-нибудь слезы.