Не выпускайте чудовищ из шкафа - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И быстро.
И Янка охнула, отпрянув. Даже перекрестила меня, размашисто так.
– Чур!
– След я возьму, – сказала на всякий случай. – Свежий. И бегаю быстрее человека…
Она побледнела и сглотнула.
А я… мне даже стыдно не стало. Мишка ведь, а она деньги…
– Зачем тебе пятьдесят рублей? – Я позволила твари остаться, и теперь голос звучал низко, вибрирующе.
– А есть разница? – Она держалась шагах в трех, напряженная, готовая броситься прочь.
– Мишка…
– Он уже мертвый. И ему все равно. Найдете вы, не найдете… ему все равно. А мне жить надо! – Она стиснула кулаки. – Я… я уехать хочу! Понимаете? – Нет. – Дед сказал, что я уже в возраст вхожу. Надо мужа искать. Такого, чтоб крепкий. Чтоб на хутор поселился. И работать помогал. А я буду детей растить. И тоже работать. Пока не сдохну… а я так не хочу!
Дерьмо.
Но молчу.
– Я… у меня, между прочим, способности! Не дар, но… там, на земле. – Янка мотнула головой. – Я могу выучиться! Стать кем-то… может, машинисткой. Может, помощником целителя. Я травы хорошо знаю! И лечить тоже пробовала! Мамка мне много чего показала. Главное, я стану! Сама! А не до самой смерти буду слушать, что он говорит. И…
И что ей ответить?
Что Яжинский пытается выжить? Что мужиков на хуторе и вправду мало, а теперь, без Мишки, и вовсе тяжко будет? И сам Яжинский год от года моложе не становится. Что он отвечает. За нее вот. За невесток. Других внучек…
– А остальные?
– Трусят, – фыркнула Янка, вдруг успокаиваясь. – Вон, Ленку уже почти сговорили. А там и Наинка пойдет, к ней тоже один заглядывает. Старый и страшный, но дед говорит, что надо брать, что сейчас мужиков мало и это у нас тут выбор, а там, на Большой земле, любому баба рада, кривому, косому…
За кривого Янка не хотела.
И за косого.
И вовсе замуж.
– Хорошо, – я вздохнула, – дам тебе пятьдесят рублей.
– Честно?!
– Силой клянусь. И письмо напишу. И с дедом твоим поговорю.
– Послушает он…
– Это смотря как говорить. Но сбегать не смей. Опасно это. Писать умеешь? – Кивнула, даже, почудилось, с обидой. – Отправлю тебя… – К Одинцову. Пусть он этой головною болью мается. Он слишком ответственный, чтобы отмахнуться. – …К бывшему моему мужу. Он тебя определит в школу. Если поступать, то знания нужны. Год подготовки у тебя будет. А дальше… Сможешь – стало быть, твоя удача. А нет – вернешься. Ясно?
Губа оттопырена. И кажется, что Янка вот-вот заплачет.
А я… я понимаю.
Я ведь тоже… Если бы не война, что бы меня ждало? Короткое краденое счастье на сеновале? А потом позор, потому как любая тайна имеет обыкновение выползать на свет божий. Гнев отца. И разочарование матери.
Свадьба. С каким-нибудь вдовцом, не особо переборчивым и готовым закрыть глаза на грех девичий. И… дальше все как у людей.
Все то, от чего Янка сбежать хочет. Она хотя бы хочет. А у меня вот когда-то и мысли не возникало.
Я протянула руку, и в нее скользнула дрожащая девичья ладошка.
– Так что там с Мишкой? Что за невеста?
– Софья, – тихо произнесла она.
– Погоди… это какая? – На мгновение мелькнула дурная мысль, но я ее отогнала. Быть того не может. А что имя, так имя-то распространенное. – Я ее знаю?
– А то. Софья Сомова.
Дочь градоправителя? Вот же ж…
Спустя четверть часа мы сидели в кабине. Снаружи шелестел дождь, и сумерки подбирались раньше прежнего, убивая мою и без того робкую надежду отыскать хоть что-то. Янка мелко дрожала – то ли от нервов, то ли оттого, что избавилась наконец от мучившей ее тайны.
История простая.
Танцы.
Их устраивали летом. Для всех. Поле. Фонарики. И музыка. Девицы и женщины вполне солидные, но готовые ненадолго вспомнить, как оно было. Мужчины в наглаженных рубашках. Тележка с мороженым или вот с водой.
Веселье, пусть не до утра, но до полуночи точно.
Мишка на танцы сбежал. Янка тоже собиралась, но не вышло. А он вот наврал, что в городе задерживается, и остался.
А там уже встретил ее.
И случилась любовь.
Как?
Обыкновенно. С первого взгляда и до последнего вздоха. Разве в их годы бывает иначе? И острое ощущение неправильности, потому что оба знали… все они знали. Все понимали.
Про круг.
Перспективы.
Яжинского, который этакую невестку не поймет. Да и Сомов зятю из низов не обрадуется. Но тем ярче пылала любовь. И Янка завидовала. Помогала, таскала записочки, а одного раза даже провела Софью к тайному месту на берегу…
– Она не вредная. Вот, подарила мне. – Янка вытащила из-под куртки шнурок, на котором болталась яркая пластмассовая рыбка с золотистыми плавниками. – И еще мыло хотела. И духи. Но я не взяла.
– Чего?
– А как? Мамка бы учуяла точно. Ну и остальные. Мигом бы деду донесли.
Все же она была сообразительной девочкой.
– Мишка для нее подарок в лавке Хомутовой искал?
– Ага…
– Какой, знаешь?
– Сперва подвеску. Махонькую такую, красивую… Ее быстро привезли. Тогда-то он и решился. Браслет. Серебряный. Витой. Красивущий… он мне на песочке нарисовал. Хотел кольцо, но кольцо надобно с камнем. А это дорого. У него столько не было.
– А сколько было?
– Не знаю… – Янка поспешно отвела глаза.
– Или правда, или договор расторгнут.
– Подвеска в пять рублей обошлась. Рубль вперед, и потом еще четыре. А за браслет он десятку задатка оставил. И еще столько же должен был бы…
Интересно.
Очень.
– А в тайнике я семьдесят нашла.
Ого!
– Откуда?
– Сама не знаю. Честно! Вот вам крест! – Она широко размахнулась. – Просто… я знала, где лежат. Вот и решила поглядеть.
Янка всхлипнула и посмотрела на меня, пожалею ли. Не пожалею.
– Покажешь.
Семьдесят… нет, больше, с теми, что в кошельке, и с теми, которые он за браслет отдал. Это уже почти сотня получается. И трешка явно не просто так. Оно и понятно, любовь любовью, но девушку и угостить надо. Хотя бы тем же мороженым.
Или нет. Если б Мишка в городских кофейнях был, то донесли бы, пусть не Яжинскому – он нелюдимый, но Сомову так точно. Стало быть…
– Сейчас? – уточнила Янка.
– А далеко?
– Неа. Тут… на старой вырубке. Дерево одно, а под корнями такое вот. – Она развела руками. – Ямина. Нора прежде. А там уже Мишка схрон сделал.
Янка же выследила.
– Зачем ему деньги? – Я огляделась. Сумрак. И дождь. Не самая
