Не выпускайте чудовищ из шкафа - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А она не лжет.
– Ничего. Научишься. Вот Медведь… тут что бы ни случилось, это не он. Законопослушен до мозга костей. Более того, он служил в личной гвардии, откуда и напросился воевать. А там, сам знаешь, менталисты не зря хлеб едят. Было бы что-то не то, давно бы убрали. Он же трижды подавал рапорт, прежде чем высочайшее дозволение получил.
И тем подозрительнее.
– Менталисты были до.
– Вот! – непонятно чему обрадовался Одинцов. – Вижу, понимать стал. Люди меняются, но… тут дело такое, сам понимаешь, менталисты не только за чистотой помыслов следят. Некоторые вещи они вбивают намертво. Так что Медведь скорее сдохнет, чем закон нарушит. Хотя… все равно не сбрасывай.
– Не буду.
– Сапожник… самый мутный тип. Убивал он. И много.
– С чего ты взял?
– Чувствуется такое. Там… как-то быстро учишься различать, что ли? Или это от Зимы? Связь наша ведь в две стороны работает. – Почему-то слышать о связи было до крайности неприятно. – Ну и вот. Его Софья привела. Она долго была не в себе. Ее вовсе списать собирались подчистую, решили, что срыв, что все, с концами. И уже шли разговоры о переводе в Тихую обитель. – О которой такие слухи ходят, что лучше сразу уж в петлю. – А она однажды встала и пошла. Лежала, лежала, а потом раз – и пошла. Куда – не понять. Вернулась уже с Сапожником. Он, к слову, не лучше нее выглядел. Лицо белое. Глаза мертвые. Лысый и в шрамах весь, будто из кусков собирали. Вот… Софья и говорит так, что он хороший. Тогда, кажется, он и очнулся. Посмотрел на нее. И промолчал. Еще, помню, врач наш, Лещинский… твоя матушка знать должна, спроси если что… – Спросить можно, но вряд ли она ответит. – Весьма удивился. Мягко говоря. А потом велел кровать еще одну поставить. Рядом с Софьиной. Они… да, вот про Сапожника лучше у нее спросить. Они тогда много разговаривали, но о чем – тут только сами и знают.
О той женщине, которую Сапожников-старший не одобрит?
О чем-то ином?
Или та женщина – Софья… Хотя нет, пророчицу, пусть и с заблокированным даром, любая семья приняла бы. Значит, дело не в ней.
– Тихоня… опасный человек. – Надо же, а по собственным впечатлениям ничего-то особо опасного в Тихоне не было. Обычный парень. – Специалист по… интенсивным допросам. И очень хороший. Последний год этим, считай, и занимался. Ранили его случайно, не сильно, но закрыли, потому как штатный менталист поставил запрет на возвращение в армию. Тихоню это дико злило. Он-то сам неразговорчивый…
А еще бывший пластун.
И значит, способен… что? Преодолеть пару верст? Может, даже с грузом? Забраться на гору? Свернуть мальчишке шею? Выпить крови… кто, как не пластун, лучше других знает те, альтернативные способы восстановления, о которых вслух не говорят.
– К мозгоправу он ходил по три раза на дню, и поверь – не добровольно. Но потом становился спокойнее. Вроде. Хотя вернуться все одно не позволили. Приписали к Медведю. И да, под особое наблюдение. Раз в год обязан был показываться менталисту. Раньше точно обязан был, потому что предписание минимум на пять лет идет. А потом могли и снять. Я проверю. Кто там еще остался?
Лютик.
Его Бекшеев видел мельком.
– Лютик… уволился по собственному. Возраст уже. Про него знаю совсем мало. Вроде обычный дед, с виду, но проходил по особому отделу. С нами ехал. Прибился. Помогал… поил там, кормил. Меня в том числе. С ложечки. С прибаутками все, с шутками. Но сказать, что что-то про него знаю, не скажу. Вязать вот любит. И Молчуна научил. У того с руками беда. Насколько знаю, тоже охотился. Зимой застудился, началось воспаление суставов. Как-то гасили, гасили, но тут нормальное лечение нужно было. Но сам понимаешь, какое там лечение. Вот и запустил до крайности. Целители уже сделали что могли, только и они не всесильны. Пальцы Молчуну нужно было разрабатывать. Вот Лютик со своим вязанием. Это даже забавно было, сидят оба и петли считают…
Одинцов замолчал.
Забавно?
Ничего забавного.
– Восстановили его. Насколько могли. Но…
– Сам на кого думаешь?
И снова молчание. Долгое. А потом становится ясно: ответа не будет. Что правильно. Очень правильно. Но с именем было бы проще.
Глава 19. Дьявол
«Аркан этот имеет дурное значение и в прямом своем изложении обозначает искушения, пороки, свойственные человеку ли, выбранному ли пути. Стоит особо опасаться следующих сочетаний в раскладе…»
«Малый толкователь карт и гадальных арканов», выпущенный под редакцией Общества любителей предсказаний и рекомендованный для домашнего применения лицам, не обладающим истинным даром прозрения
На лестнице Ник-Ник оттеснил меня за спину и буркнул недовольно:
– Не маячь.
Спорить я и не стала.
Обретался Барский не где-нибудь, а в доходном доме на Малой Рыбацкой, весьма своеобразном строении о трех этажах и с парадной, белым мрамором отделанной. Дом, некогда принадлежавший почтенному купцу, после смерти оного отошел вдове. А та уже и взялась за дело со свойственною породе хваткой. На первом этаже в итоге разместилась пара лавок, а вот квартир в итоге вышло всего четыре, причем в одной обреталась сама Санфеева с то ли приживалкой, то ли компаньонкой, мрачной женщиной, тяготевшей к черным нарядам. Вторая отошла купцу Селивестрову и его семейству. Кто был в третьей – не знаю, Барскому досталась четвертая.
Третий этаж.
Мрамор. И позолота, несколько поистершаяся, но все же. И мысль такая вот, не отпускающая. Откуда у Барского деньги? Нет, платили нам… скажем так, платили нам неплохо.
Раньше.
Когда нужда была. Да и после не обошли. За военную пенсию неплохо жить можно.
Но не здесь.
Не в центре, почитай.
Не там, где в парадной телефон, а при нем – лакей, готовый исполнить малые поручения. Где чай подадут в любое время дня и ночи. Да и не только чай. Тут, помнится, можно договориться, чтобы и обеды с ужинами готовили.
Ну или доставляли, ежели мастерство Санфеевской кухарки не устраивает.
Откуда…
Не стоит задумываться. Это… лишнее.
Совершенно.
В коридорах пахло сдобой и духами. И еще неуловимо – апельсинами. Я опять чихнула. А Ник-Ник, зыркнув исподлобья, отступил в стороночку. А потом уже постучал в дверь. Вежливо так. Вежливость ему не особо-то свойственна.
Тишина.
И Ник-Ник стучит чуть громче.
Но все одно тишина. И главное, запах апельсинов… он становится сильнее. Он сочится из-под двери. И Ник-Ник нажимает на ручку. А та идет вниз. И дверь беззвучно открывается.
Вот так.
Нехороший признак.
