ЖЕРНОВА ИСТОРИИ - Андрей Колганов

- Ну, давай, полтину добавлю, - смягчаюсь я.

- Не-е-т, господин хороший, не пойдет. Нынче времена нелегкие, цены, почитай на всё, против прежних воздорожали. Накинуть надо!

- Ладно, черт с тобой! Два рубля - и едем! - в сердцах бросаю я.

- А, садись, - машет рукой извозчик, - домчу с ветерком! - и я забираюсь в пролетку.

Если вы думаете, что езда по Москве в пролетке - удовольствие, то вы глубоко заблуждаетесь. Несмотря на рессоры, поездка по улицам и площадям, мощеным булыжником, пробуждает во мне странные аллюзии, заставляя вспоминать о грохоте строительных компрессоров и отбойных молотков. Впрочем, вид безрессорных ломовых телег, вереница которых как раз сейчас пересекает Лубянскую площадь, заставляет оценить выгоды своего положения. Ломовики грохочут по булыжнику лишь чуть потише, чем самоходки СУ-122 Ковровской учебной дивизии, встреченные как то мною на полигоне близ разъезда Федулово…

Тряхнув головой, отгоняю воспоминания, и вижу, что у Дома Союзов мой возница начинает придерживать лошадь - на перекрестке трамвайных путей съехались вместе несколько трамваев с прицепными вагонами, практически полностью перекрыв проезд, и некоторое время прошло в ожидании, когда освободится путь. Дальше, по Охотному ряду, лошадка припустила порезвей, звонко цокая копытами по булыжнику. Пролетая мимо начала Тверской, краем глаза ухватил появившуюся над улицей рекламную растяжку, но успеваю прочесть лишь большие буквы - "Москвошвей". А, точно, совсем недавно я об этом слышал: трест "Москвошвей" освоил новое по нынешним временам дело - шитье одежды по стандартным размерам…

Уже у самого подъезда, отпустив извозчика с договоренными двумя рублями и пятиалтынным на чай, лицом к лицу сталкиваюсь с Мусой.

- Добрый вечер, Муса!

- И вам вечер добрый, Виктор Валентинович! - откликается дворник. - Что это за тяжесть вы волочете? Давайте, подсоблю!

- Спасибо, Муса, я еще молодой, сам справлюсь! - отвечаю ему с улыбкой. - Машинку вот пишущую из наркомата приволок. Надеюсь починить, а то у нас мастеров нет, все безрукие какие-то.

Когда я зашел в прихожую, из своей комнаты выглядела Игнатьевна. Поздоровавшись, она подошла поближе и всплеснула руками:

- Никак ты, Виктор, в пишбарышню решил превратиться? Намедни вот все на машинке стучал, а теперь еще одну тащищь? Куда тебе столько?

- Сломалась машинка-то, - поясняю любопытной старушке. - Вон, в наркомате починить не смогли. Делать нечего, буду сам ремонтировать.

И ведь не соврал - как поужинал, принялся за ремонт. Дело оказалось нехитрое. На барабане с пружиной отсутствовала хлопчатобумажная лента, крепящаяся одним концом к каретке, которая при отводе каретки разматывалась с барабана, взводя пружину, а по мере печатания строки наматывалась на барабан, увлекая за собой каретку. Такой ленты у меня под рукой не было, но ее с успехом заменил отрезок крепкого пенькового шпагата. Все - и машинка заработала.

Но мне предстояла еще одна операция - главная. Плоскогубцы позволили мне чуть-чуть подправить наклон литер, а небольшая отвертка, гвоздик и молоток послужили тому, чтобы слегка модифицировать ударную поверхность литер. Теперь, даже если где и завалялся образец "почерка" этой машинки, его уже будет не узнать.

Я установил на машинку (нещадно перемазав при этом пальцы) красящую ленту, которую предусмотрительно прихватил с собой из наркомата, и можно было приниматься за работу. Надев перчатки, беру чистую бумагу из пачки. Три листа бумаги (без копирки, а чисто для перестраховки - чтобы на валике каретки ничего не отпечаталось) были заправлены в каретку, перчатки сняты, и пальцы неторопливо застучали по клавишам:

"Foreign Affairs

Address in New York...

To the attention of honorable professor Archibald Cary Coolidge, editor-in-chief

Hereby I would like to submit certain thoughts in form of the following article for your consideration…"

Так, теперь снова - перчатки надеть! Надо вставить следующий лист…

Закончив работу пишбарышни, я - опять в перчатках - беру конверт, перо и чернильницу, и пишу адрес, аккуратнейшим образом выводя ровные печатные буквы. Наклеиваю заранее купленные марки и выхожу из дома, придерживая конверт незаметной бумажной полоской. На углу конверт исчезает в зеве почтового ящика.

Возвращаюсь домой и снова принимаюсь за "Continental". Используя инструменты, которые так и оставались лежать на столе, второй раз за вечер стал подправлять многострадальные литеры. Теперь ни одна экспертиза не установит ни тождество прежнего образца работы на этой машинке с напечатанным мною текстом, ни напечатанного сегодня текста - с тем, который может получиться на этой машинке после моего последнего вмешательства.

Отлично! Остается пройти на кухню, чтобы уничтожить ленту и использованную бумагу. А машинку я завтра верну в наркомат.

Секретарю РКП (б) товарищу И.В.Сталину

При сем передаю информацию Политконтроля и первые результаты следствия, открытого по данному делу. Следствие поручено заместителю начальника Секретного отдела Я.С.Агранову.

Приложение 1. Докладная записка заведующего Политконтроля с приложениями.

Приложение 2. Данные экспертизы вещественных доказательств по делу.

Зам. пред. ОГПУ

Г.Г. Ягода

Докладная записка заведующего Политконтроля была почти столь же краткой, как и сопроводительная записка Ягоды:

"Политконтролем ГПУ при проверке корреспонденции, отправленной за границу, перехвачено письмо на английском языке, адресованное в издающийся в САСШ журнал "Форин Афферс" ("Иностранные дела"). В виду содержания письма принято решение отправку его адресату задержать. Перевод текста и фотостат подлинника на английском языке прилагаются.

Заведующий отделом Политконтроля

И.З. Сурта"

Иосиф Виссарионович отложил в сторону английский текст и взялся за перевод. Быстро пробежав глазами обращение к редакторам журнала с ничего не говорящими ему фамилиями, он стал вчитываться в содержание статьи, которую неизвестный автор хотел поместить в американском журнале:

"…Таким образом, если верна информация о подготавливаемой Зиновьевым перемене в политике Коминтерна на его ближайшем Конгрессе в июне сего года, то это означает весьма благоприятный оборот событий. Большевики сами закрывают себе возможность создания коалиций с социал-демократами, лишая тем самым себя шансов на успех. А эти шансы, по крайней мере, в некоторых странах, при условии заключения соглашения между крайними и умеренными левыми, являлись отнюдь не призрачными.

Разумеется, коммунисты никогда не оставляли мысль перетянуть большинство рабочих на свою сторону и возможно более глубоко ослабить влияние среди рабочих социал-демократических партий. Но до сих пор это намерение не препятствовало им предлагать социал-демократам тактические альянсы. Отныне же объявление социал-демократов политическим течением, родственным фашизму, закрывает путь не только к таким тактическим альянсам. Фактически это означает объявление и рядовых рабочих, принадлежащих к социал-демократии, или сочувствующих ей, участниками фашистского движения. Тем самым коммунисты сами ставят на пути собственной борьбы за влияние среди социал-демократических рабочих непреодолимую преграду.

Представляют интерес и причины, по которым глава Коминтерна решил избрать путь изоляции коммунистических партий от своих потенциальных союзников, по существу обрекая заграничные секции Коминтерна оставаться в меньшинстве даже в пределах рабочего движения. Григорий Зиновьев, при всех своих отрицательных качествах, отнюдь не глуп, и наверняка отдает себе отчет в возможных издержках своей новой политики. Вероятно, ответ поэтому следует искать не в анализе судьбы коммунистических партий за пределами Советской России, а в анализе судьбы самой Российской партии большевиков.

Сейчас в верхушке большевиков разворачивается ожесточенная борьба за наследство недавно умершего Ленина. После самоустранения Троцкого от этой борьбы (хотя не исключено, что при благоприятных обстоятельствах он попробует выступить в роли арбитра между борющимися группировками), на поле битвы остаются две группы, которые могут реально претендовать на власть. Это группа Зиновьева-Каменева, и группа Сталина.

Сразу же можно сказать, что позиции группы Сталина выглядят предпочтительнее, ибо он сосредоточил в своих руках все назначения в партийном аппарате, и быстро превращает этот аппарат в послушное орудие в своих руках. Каменев, как председатель Совета Труда и Обороны, также обладает некоторыми организационными возможностями, но они не сравнимы со сталинскими. Остается Зиновьев, который контролирует одну из крупнейших и влиятельнейших в стране партийных организаций в Петербурге-Ленинграде, и, кроме того, возглавляет Коминтерн.