Костер на льду (повесть и рассказы) - Борис Порфирьев

Голомидов постоял нерешительно на пороге камен­ного одноэтажного дома и попросил нас:

— Вы бы вылезли. Лучше вместе нам идти. Может, вы его уговорите.

Старший лейтенант, присутствовавший на совещании, которое проводил Вересов, встретил меня, как знакомого.

Сказал раздраженно про Хохлова:

— Чего он там опять мудрит?.. Снова поссорились, что ли?.. За что такой приказ? Он же в прошлый раз хвалил вас?

Я пожал плечами и, кивнув на Голомидова, сказал:

— Ему Хохлов давал инструкции. Он в курсе дел.

Голомидов произнес угрюмо:

— Разбронировал их и велел сдать.

О драке, видимо, ему не было велено говорить. Впрочем, он о ней, может быть, ничего и не знал.

— Так вы зачем мне-то их привезли?— спросил, улыбаясь, старший лейтенант.

— А куда мне их девать?— так же хмуро сказал Голомидов.— В военкомате не взяли. А Хохлов наказал их не привозить назад... Потом еще из нагану пуляли...

— Как пуляли?— поинтересовался, насторожившись, старший лейтенант.

Слушая рассказ Голомидова, я подумал: «Ну, сейчас нам крышка», и почувствовал, что хмель окончательно выветрился у меня.

Но старший лейтенант разразился таким хохотом, что я сразу успокоился. Он раскачивался на стуле, хлопал себя руками по коленям, восклицал сквозь смех:

— Ах ты, вояка, вояка! Да как тебе доверили носить такую пистоль? Ты хоть стрелял ли сам-то из нее?

Насмеявшись, вытерев платком слезы, выступившие на глазах, старший лейтенант напустил на себя стро­гость:

— Слушайте, Снежков, вы же инженер-капитан. Как вы допустили это?

— Знаете, этакое мальчишество,— признался я.

— С музыкой на фронт захотелось?— сказал он, не улыбаясь.— Под салют?

Я потупился. Чего уж тут говорить, было стыдно.

— Ну, вот что,— сказал он, вставая.— На первый раз замнем. Но учтите — с оружием шутить нельзя; в другой раз так не оставлю. Идите. Отправляйтесь на­зад.

— Товарищ старший лейтенант!— взмолился Голо­мидов.— Вы хоть расписку мне дайте. Как я Хохлову покажусь? Не поверит он, что привозил я их.

— Идите, идите.

Когда мы выходили, я видел, что он улыбается. «Наше счастье — молодой,— подумал я.— Мой ровес­ник...»

Прохожие смотрели на нас с любопытством. Я понял, что идем мы с комичным достоинством, причем Семен хромает на левую ногу, я — на правую; идем строевым шагом.

Феня испуганно метнулась к Семену, припала к его груди.

Выслушав Семена, она заплакала счастливыми слезами.

Когда в сумерки мы подъезжали к дому, старик-возница обернулся к нам и произнес:

— Веселые ребята. Не скучно ездить с такими.

Семен шел по поселку гордо — вел под руку моло­дую жену.

Голомидов проводил их тоскливым взглядом, попро­сил меня:

— Хоть бы вы докладную Хохлову написали, това­рищ Снежков, что не приняли вас нигде, а?

Через несколько дней мы узнали, что он уволен с должности начальника спецотдела.

Глава четырнадцатая

Я гонорары на тебя потрачу.Коммерческую бомбу в шоколадеКуплю тебе.В моей походной сумкеЛежит осколок настоящей бомбы.Как черновик задуманного счастья.Наглядное пособье для поэмы,Которую тебе я подарю.(Виктор Урин).

Возвращаясь домой с работы, я каждый раз пред­ставлял, с каким удовольствием разверну газету. На­стали такие времена, когда почти ежедневно печаталось по два, три, а то и четыре приказа Верховного главно­командующего. Войска маршала Малиновского вступи­ли в город Банска Штявница; на подступах к Данцигу были освобождены Гнев и Старгород, под Штеттином— целая куча городов и населенных пунктов. Лада могла почти каждый день любоваться салютами в честь побе­дителей.

В последнем письме она обещала приехать на май­ские праздники. У меня появилась мысль—уехать вслед за ней в Москву, получить направление в другой торфотрест и постараться забрать с собой Ладу.

С Хохловым я не сталкивался. Он и сам почти не тревожил меня по телефону. Я знал, что он ждет подхо­дящего случая, чтобы с треском уволить меня. Но мне это было не страшно.

Без его ругани и постоянных звонков по телефону работалось легче; мои вечера неожиданно оказались свободными. Никогда я раньше не думал, что они могут быть так томительно длинны. Особенно было тоскливо одному в пустой комнате, когда за окном бушевали последние метели. Хотелось поговорить с другом. Я часто вспоминал о Дусиных словах, когда она про­сила заходить к ней за человеческим участием, но не решался этого сделать. Нельзя мне было и показы­ваться у Насти, и я это время совсем не видел Мишки, Несколько раз я заглядывал к Семену Шаврову, но он с молодой женой так настойчиво усаживал меня за стол с батареей бутылок, что мне пришлось отказаться от этих посещений. О водке я не мог думать без отвра­щения, так как стрельба по воронам из допотопного «Смит-Вессона» была слишком свежа в моей памяти. Кроме того, я продолжал считать себя, пусть неудав­шимся, но все же спортсменом.

Я занялся тем, что взял в библиотеке учебники, по которым когда-то учился, и стал их перечитывать. Это натолкнуло меня на мысль организовать курсы по­мощников машинистов и диспетчеров, что, казалось мне, было необходимо сделать еще моему предшественнику, так как народ у нас работал случайный, не имеющий никакого отношения к железнодорожному транспорту. В лучшем случае это были выписавшиеся из госпиталя сержанты, вроде Семена Шаврова, в большинстве же— девушки из соседних колхозов.

Когда у меня появилась эта цель — жизнь стала пол­нее. Я посоветовался с инженерами, заручился их со­гласием читать лекции, составил программы и вопрос­ники. Труднее оказалось с помещением, но я решил и здесь обойтись без помощи Хохлова и разгородил до­щатой переборкой просторную диспетчерскую.

На свежепобеленных стенах нового кабинета появи­лись схемы сигнализации, паровоза, котла. Спрятанные под стекло, окантованные цветной бумагой, они свер­кали яркими красками, и, следя за скользящей по ним указкой, я радовался, как мальчишка.

Я ожидал, что, когда курсы начнут работу, Хохлов зайдет в кабинет, однако он делал вид, что мои начина­ния его не интересуют, и без возражений подписывал составленные мною проекты приказов, вручая их мне через секретаршу.

Я видел, что он все выжидает. Но дело было сейчас так налажено и люди, учившиеся очень охотно, работали так хорошо, что нас не застала врасплох весна. Конечно, в паводок немыслимо было избежать аварий на времен­ных путях, потому что, как-нибудь подготовлен к их укладке, вода, ринувшись из лесов на торфяные поля, размывает их, и вагоны нет-нет, да и сходят с рельсов. Но число аварий было так незначительно, а простои так невелики, что даже Хохлов не мог подточить здесь носу. Кроме того, и природа была на этот раз на моей сто­роне. Быстрянка разлилась слабо, дождей не было, снег сошел незаметно, солнце вскоре подсушило поля.

В середине апреля стояла такая сушь, что грузовики поднимали пыль на улицах поселка. Выбрав свободный от курсов вечер, я забрал диск и вышел на вытоптан­ную на окраине площадку, на которой днем мальчишки играли в лапту. Я чувствовал в себе избыток энергии и знал, что вложу его в бросок. С сегодняшнего дня я решил заняться тренировками всерьез.

Я много думал последнее время о метании диска, даже отыскал в библиотеке старую подшивку спортив­ного журнала и проштудировал там все, что касалось этого вида спорта. В журнале имелась фотография, на которой была запечатлена дискоболка в непривычной для меня позе: спиной к направлению метания. Подпись и объяснения оказались вырванными. Я долго гадал, почему она так стоит, и, наконец, решил, что это сделано сознательно для того, чтобы, как говорил институт­ский преподаватель физкультуры, «удлинить время активного воздействия на снаряд».

Я решил проверить свой вывод и сейчас стал в очер­ченный мною круг не лицом к полю, как становился прежде, а спиной. Все оказалось правильным. Это поз­волило мне вложить в бросок лишнюю энергию, очевид­но, ту самую, которая переполняла меня,— дать диску в последней фазе большую скорость, сильнее вышвыр­нуть руку во время рывка. Пружиня на ногах, я раскру­тился спиралью, швырнул серенький круг диска и едва удержался на ногах — так был силен бросок,— и ока­зался за кругом. Так как несуществующие зрители на объявленных мною соревнованиях имели в моем лице и метателя, и судью, то судья Снежков сделал вид, что не заметил нарушения со стороны метателя Снежкова, и замерил бросок. Он был неплох—куда лучше тех, что я делал год назад на волейбольной площадке раменского госпиталя. Я снова стал в круг спиной к полю, снова раскрутился в пружине,— и снова инерция вы­толкнула меня за круг. И хотя диск ударился на метр дальше, я в сердцах обругал себя.