Литературная Газета 6271 ( № 16 2010) - Литературка Литературная Газета
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Известность к Алексею Пысину пришла со сборником «Мои меридианы». Жил он тогда уже в Могилёве, куда переехал в 1958 году по окончании двухгодичных Высших литературных курсов в Москве, получив приглашение на работу в областную газету «Магілёўская праўда».
Этот сборник Пысина, вышедший в 1965 году, стал переломным в его творчестве. Именно в нём поэт развернулся в полную силу своего таланта. И каждая последующая книга, а их при жизни поэта вышло ещё шесть, подтверждала это.
Один из самых сильных и постоянных мотивов в творчестве поэта-фронтовика – мотив верности фронтовому братству, своему долгу перед теми, кто погиб. Белорусская критика, которая не оставляла без внимания творчество Пысина, особенно после присуждения ему Государственной премии БССР имени Янки Купалы за книгу «Твои ладони» в 1968 году, находила параллель творчеству Алексея Пысина в белорусской прозе: «В показе войны, в постоянном обращении к её драматическим коллизиям Алексея Пысина можно сравнить с Василём Быковым, они… с большим вниманием и душевной отдачей изображают события и обстоятельства военного времени, высвечивая их нравственное и духовное содержание»…
В 1980 году, к 60-летию со дня рождения, Алексею Пысину присваивают звание заслуженного работника культуры Белоруссии. В Москве готовился к изданию его сборник «Есть на свете мой олень». Анализируя этот последний прижизненной сборник Алексея Пысина, та же белорусская критика отметила, что в нём наряду с такими важными для поэта понятиями, как долг, память, на первый план вышло ещё одно – категория доброты...
В одном из своих последних стихотворений поэт признавался:
Я хотел (душа мечтала)
Мир засеять добротой.
Доброта – редкое и опасное состояние души. Открытое и соболезнующее всему миру сердце выдерживает недолго…
Алексея Пысина не стало 27 августа 1981 года. Поэт-фронтовик, он ушёл в свою дивизию. К однополчанам…
Иван БУРСОВ
Алексей ПЫСИН
Есть на свете мой олень
Есть на свете мой олень,
И такое есть моленье:
Пусть сопутствует оленю
Тёмный мох и светлый день!
Вы, носители беды, –
Я и сам стрелять умею –
Дайте моему оленю
Жить под веткой доброты!
Под стрехой лесных берёз
Лист трепещет алой тенью.
Может, это страх оленя
Тут осинкою пророс?
Долго-долго мне идти
По осиновой аллее.
Мне увидеть бы оленя…
Снова выстрел впереди.
***
А снег – у каждого он свой,
Как сон, как праздник на пороге,
Как ощущение тревоги,
Как утешенье и покой.
За снегом снег… Припомню всё,
Со дня забытой снежной бабы:
И стёжку в школу, и забавы,
И первый бой, и смерть друзей.
И как бы в прошлом ни мело,
Снега снегами заметая,
Свой снег могу узнать всегда я,
В нём то я вижу, что прошло.
И как бы в мире ни мело,
Свой снег узнаю я и завтра,
Он прошлых зим моих соавтор,
Ведь что-то в нём есть и моё.
Простор нам нужен, ширь полей,
Чтоб высевать на гладь их густо,
Все мысли чистые и чувства,
Свою любовь к земле своей.
Летит, приветствуя меня,
Мой снег,
как белый свет, богатый
На боль, на радость, на утраты, –
Слепя,
сияя
и маня…
***
Так гремело, так светило, –
Призвала гроза судью, –
Ночью этой ночь судила
Душу добрую мою.
Я
в предчувствии расплаты
Думал – как ты ни гляди, –
Но, должно быть, виноват я
Перед миром и людьми.
Обещал, надежды полный,
Счастья всем и светлых дат,
А на свете войны, войны,
Да и сам я ведь солдат.
Я хотел (душа мечтала) –
Мир засеять добротой.
Да её вот
нынче мало
Даже для тебя одной.
Так гремело, так светило,
Будто Бог послал судью…
Ночью этой ночь судила
Душу грешную мою.
***
Александру Капустину
Лесная тропинка протёрта до дыр,
Ледком затянуло болотинки.
К дубам подошли мы:
– Вот дуб-бригадир,
А вот – лейтенант молоденький.
Знакомых
в деревьях ты узнавал
Повсюду, где проходили мы,
И бор над Днепром из окопов вставал
Друзьями и побратимами.
Вставала из снов растревоженных рать,
Колыхала под небом баллады.
И шли мы незримо опять и опять
Сквозь марши,
бои
и блокады.
Предзимьем снежинка упала на след,
Стремительный, беличий, тоненький…
Атлантами в небо –
задумчивый дед.
И ты –
лейтенант молоденький.
Баллада о ложках
Из палат госпитальных – не в хаты,
В зимний бор – дом для многих полков.
Полк нашли. Ну а чем виноваты,
Что без ложек мы и котелков.
Быт солдатский, известно, не прочен,
Тут за счастье – горячий обед.
Да вот повар лить в каску не хочет,
А по правде – и касок-то нет.
Утешает нас полк по-солдатски,
Приглашает к своим котелкам.
Ложки, ложки… Да где тут достать их,
Вдалеке от базаров и мам.
Увезут скоро кухню пустую
И обеденный кончится час.
Хоть в лесу открывай мастерскую
Да штампуй ложки всем про запас.
Тут Савельев окинул нас взглядом –
Санинструктору под пятьдесят.
В вещмешке у седого солдата
Ложек, ложек –
притихший десант.
Он промолвил, мешок открывая,
Будто щедрую душу свою:
– Ложки эти с переднего края –
По наследству передаю.
Налетай поживей, если надо, –
Кухня встретит неведомо где!
Покажи свою хватку, ребята,
Ну, конечно, не только в еде!..
Пообедали мы перед маршем,
Благодарны полку и друзьям.
Вновь в строю
ложки двинулись дальше
Вместе с нами навстречу боям…
Слышу ложки в оркестре народном,
Стук весёлый – одна об одну.
И проснулось вдруг в памяти что-то
Очень близкое…
про войну.
***
Мы смолим моршанскую махорку,
Смотрим на Днепровскую гряду.
Скоро будет бой. На том пригорке,
Может быть, я тоже упаду.
Будут травы над курганом. Будут
Плакать, улетая, журавли.
Нас, наверно, люди не забудут,
Вспомнят, что мы жили и ушли.
…Я смотрю на серый склон курганный,
На траву, на муравья, на дол.
Знайте, что когда меня не станет, –
Я в свою дивизию ушёл.
Перевод Ивана БУРСОВА
Иван-чай
Манит незнакомая дорога,
И себе ты скажешь: примечай.
Ну а коль дорог на свете много,
Друг мой, иван-чай?
Но твоих, смоленских, не забуду…
Век пройдёт – не вырастет быльё.
Трижды брали мы деревню Буду,
Трижды умирали за неё.
А под Будой – малые курганы,
А под Будой – выбились травой
