Мы все обожаем мсье Вольтера - Ольга Михайлова

— Силы небесные, чем это смердит у тебя, во имя всего святого?

Странно, но абсолютно безразличный к предшествующим обвинениям де Сен-Северена, совершенно равнодушный к любым его словам, теперь де Сериз неожиданно взъярился. Аббат с изумлением смотрел на налившиеся багровым пламенем глаза Камиля, злобно обнажившиеся клыки, и нервно трясущиеся руки.

— Смердит?! Как ты смеешь? Как ты смеешь?

Жоэль подумал, что от чрезмерных возлияний его собеседник, видимо, тронулся умом. О чём он?

— Я спросил, чем воняет у тебя так гадостно, только и всего! — он повысил голос, опасаясь, что Камиль просто не расслышал его, — то ли крыса под полом сдохла, то ли у кухарки яйца протухли… Да что с тобой, сумасшедший? — он торопливо отодвинулся от наступавшего на него пьянчуги, спешно вытащив из сапога кнут. Не хватало ещё сцепиться с этим смердящим существом, брызжущим слюной и явно умалишенным. — Может, повязать сумасшедшего и свезти к доктору? — На свое несчастье, отец Жоэль подумал это вслух.

Здесь уместно сказать, что сам аббат, человек подлинно смиренный, прекрасно сознавал свое духовное несовершенство, понимая, насколько мало соответствует тем истинно высоким образцам Царственного Священства, людей Божьих, взятых в удел, о коих неоднократно читал в житиях. Те Отцы были в его понимании людьми, настолько пребывающими в Духе Святом, что всё земное для них теряло смысл. Они, ходившие всю жизнь в одной полуистлевшей на их плечах рясе, были для него немым укором. Сам де Сен-Северен был необычайно, даже болезненно чувствителен к дурным запахам, склонен к брезгливости, к тому же был наиопрятнейшим чистюлей, купавшимся трижды в неделю зимой, и семикратно — летом. Сейчас Камиль вызывал в нём откровенную гадливость.

На де Сериза меж тем было страшно смотреть, настолько побагровело его лицо.

— Не может быть… ведь не может…

Аббат начал подлинно опасаться за здоровье бывшего сокурсника. Ведь удар сейчас хватит, ей-богу…

— Да чего не может быть-то? — изумлённо вопросил он.

Тут, однако, де Сериз столь же неожиданно успокоился, сколь внезапно до этого взъярился. Он сел на диван, как невольно заметил, поморщившись, де Сен-Северен, именно на то место, которое до этого испачкал сапогами, и лениво проговорил:

— Так, стало быть, на основании той детской истории ты заподозрил меня в убийствах? — Он высокомерно усмехнулся, и Жоэля почему-то пробрал мороз. — Так вот запомни, это всё вздор. Выкинь из головы дурацкие подозрения, слышишь? Я не убийца и не каннибал. Подержать в объятьях трепыхающуюся юную красотку — это, чего скрывать, мне в удовольствие, но всё остальное… Я люблю кровь девиц… но после — она и даром мне не нужна.

— Я готов поверить, но тогда ты должен понять, что следующей жертвой Сатаны будет Стефани.

Аббат удивился: его слова не произвели на Камиля никакого впечатления. Напротив, он зло усмехнулся.

— Когда-то я сделал твою невесту своей любовницей, а теперь ты сделал мою сестричку своей дочуркой? Ты, надо сказать, быстро натаскал её — и теперь она воротит носик от братца, вынянчившего её. Теперь я для неё — надменный блудник и богоборец-вольтерьянец… — Он направил дула глаз на Сен-Северена, — я это вынес. Но она кое-что добавила… Ну да ладно.

Аббат всё понял.

— Ты из-за этого напился?

— Ты несёшь вздор, — зло полыхнул глазами де Сериз, — что мне всё это?

Аббат понял, что броню лжи де Сериза ему не пробить. Глупо было оставаться в этом зловонном склепе, Жоэль боялся, что сутана провоняет дурным запахом.

— Ладно, мне пора. Может, и вправду, всё глупые подозрения…Обрывки пустых снов, как говорят в Италии, sónno agitato, sógno premonitóre… — Де Сен-Северен уходить, однако, не торопился. Он решил на прощание бросить ещё один пробный шар, бросить, ни на что не надеясь, но шестым чувством понимая, что это сделать надо, даже если он получит ещё одну порцию той же упорной лжи. Он ничем не рисковал. Жоэль уставился в лицо де Серизу, когда-то сопернику, теперь — противнику. Напрягся, вглядываясь, стараясь не пропустить ни единого движения перекошенного пьяного лица. — Мне почему-то постоянно видится один и тот же сон, я ведь, ты знаешь, sensìbile, — проговорил он на выдохе, — это почти осязаемое impressióne sensoriale, effètto dei sèns: карета с закрытым накидкой гербом, ночное небо, какой-то странный petite maison где-то у таможни Вожирар да кладбище Невинных…

Жоэль выиграл.

Лицо де Сериза побледнело, кровь, отлившая от щёк, тут же прилила к ним снова, вызвав на них алые пятна. Было заметно, что скулы Камиля страшно напряглись и он делает над собой усилие, чтобы не выдать волнения, но, пьяный, не может контролировать себя. Аббат же поправил на шее шарф и лениво попрощался.

Де Сериз нервно кивнул, но ничего не сказал на прощание.

Жоэль с трудом, ощущая неимоверную усталость, взобрался в экипаж. Если раньше, в прошлый раз, ему стало стыдно за свою былую глупость, когда он пытался обрести в этом человеке друга, то теперь он бесновался. Какое общение может быть у Христа и Велиара? О чём только думал? Вон Сена, темная вода, чьи берега стянул камень набережной! Верно, земля должна ограждать себя от воды, способной размыть её в грязь. Гранитную преграду надо ставить между собой и этими людьми! Анафема, маран афа!! Любить нужно своих врагов, но никто не велел любить врагов Божьих и целовать в уста мерзопакостные адептов дьявола.

Дома Жоэль уединился у камина, пригубил принесённое вино, поблагодарил Галициано и углубился в размышления. Если подсчеты графини были верны, на следующую охоту Сатана выйдет через три дня. Все это время Стефани де Кантильен проведёт в доме де Кастаньяка. Это упредит удар негодяя. Остается надеяться, что мадемуазель в безопасности. Район Ле-Аль оцеплен, но это без толку. Рetite maison де Конти. Местечко, что и говорить, подходящее. Таможня Вожирар. Сериз побелел. Он, Жоэль, угадал. Но тогда получается, осенило его, что Сатана — един в трех лицах! Герцог не может не знать, кому открывает ворота своей загородной резиденции. Следовательно, он — либо участник ночных бесовских шабашей, либо даже заправила! Камиль де Сериз, пользуясь своим дьявольским, подлинно дьявольским талантом внушения, заставляет девиц приходить к нему в карету, что бы он там не врал, он причастен к этой мерзости. Правда, карета Камиля отнюдь не наимоднейшая, как описывал де Шаван… Но как бы то ни было… Камиль заманивает жертв, а герцог… нет, покачал головой аббат, он забывает третье лицо дьявольской троицы… Реми де Шатегонтье. Ему де Сен-Северен без сомнений отдал бы пальму первенства в этом триумвирате. Леру-то, пожалуй, прав. Камиль — дурачок, а все задуманное носит печать ума страшного. Разнузданного и блудливого, но осторожного, патологически холодного и изощренно изуверского, притом, подлинно вольтеровского, иронично сардонического и язвительного.

Ума Ремигия де Шатегонтье? Но так ли это? Ремигий ничего не выиграл ни на одном убийстве. Подлинно ли он — Сатана? Сам виконт слишком тщедушен, чтобы осуществить такое… Впрочем, силы небесные! Плащ! Ведь на плаще несчастной Женевьевы были пятна пудры… Её откуда-то переносили втроем! Нет-нет, ему не мерещится…

Скажем наперед, аббат в своих рассуждениях ошибся. Причём, во многом…

Глава 3. «…Я, как только мне Клоди рассказала про этого Сатану-то, сразу и подумал, а не там ли это непотребство творится?»

На следующий день после полудня в Сан-Сюльпис принимали долгожданных гостей — титулярного епископа и отца ауксилиария. Отец Жоэль отвечал только за угощение и ночлег прибывших и искренне надеялся не попасться им на глаза. Однако появившийся вдруг в трапезной отец Эмерик торопливо велел ему идти в алтарь — его хотел видеть его преосвященство. Жоэль перепугался. Он не знал титулярного епископа Флорентина и не мог понять, откуда тот вообще знает его имя. Епископ ждал его у входа и, благословив, долго молчал, разглядывая лицо Жоэля.

— Аббат Шатонеф рассказал мне, он слышал от герцога Люксембургского, что вы исцеляете больных?

В глазах отца Жоэля потемнело. Он рухнул на колени и, пытаясь унять нервную дрожь пальцев, поспешно объяснил, что произошло простое недоразумение. Одного из дворцовых поставшиков скрутило, а после приступ прошёл. Так бывает. Он не причём. Ничего в медицине не понимает. Учился в Париже и в Неаполе, но на гуманитарном факультете, а не на медицинском! Никогда не дерзнул бы никого лечить. Господь посылает болезни для вразумления — кто посмел бы перечить Господу? Произошедшее — случайность!!

— А Софи Матьё?

Аббат ничего не понял. Кто?

— Софи Матьё свидетельствует, что вы исцелили её внука Эмиля.

Господи! Провались болтливая баба! Трепеща, снова объяснил, что это просто чудо по вере, мальчонка был парализован после пожара, где сгорели родители, это случайность. Мальчик переволновался, и, видимо, нервное потрясение… Он верил, что встанет…