Боги, пиво и дурак. Том 8 (СИ) - Гернар Ник

— Кстати, Азра просил передать кое-что из твоих сбережений, — сказала демоница, протянув мне набитый кошелек. — Сказал, чтобы ты оделся поприличней, когда пойдешь на совет к его величеству.

Я удивленно приподнял брови.

— А у нас будет какой-то совет?

— В шесть вечера. И ты вроде как приглашен.

— А-ааа, — протянул я, соображая. Так вот почему Альба просил меня прийти к определенному часу!

Я опрокинул в себя коньяк. На пустой желудок он показался резковатым, так что я невольно содрогнулся и поморщился.

— Пойдем поедим? — предложил я, чувствуя, как хмельная жидкость обволакивает сознание. — На премиальные деньги.

Так мы втроем перебрались из комнаты в харчевню, где и позавтракали. Или пообедали. В любом случае, еда была вкусной, компания после коньячка тоже стала вполне улыбчивой и настроенной на дружественный лад.

Короче, я оставил девчонок в харчевне поедать пирожные абсолютно без опасений, что кого-нибудь потом не досчитаюсь. И отправился на поиски приличной одежды.

Полуденное солнце щедро заливало город своим ослепительным сиянием. Блестели крыши, железные цепи над вывесками, горбушки булыжников и кудри по-летнему прихорошившихся девушек. Запах свежего ржаного хлеба уютным облаком ползло из пекарни по улице.

Я отыскал для себя приличный комплект одежды — крепкие штаны, рубашку безо всяких излишеств и кружевных оборок, тонкие сапоги и легкую куртку а-ля Нергал. Потом зашел к цирюльнику, где меня постригли и побрили по высшему разряду, надушив напоследок каким-то ядреным лосьоном, от которого местная болонка трижды чихнула и ушла во двор.

Вот такой весь чистый и благоухающий назло всем собакам я вышел на улицу.

И обратил внимание на карету с опущенными занавесками на окошках, стоявшую на другой стороне улицы.

Уж больно странное место выбрал возница, чтобы остановиться — аккурат между гончарной лавкой и магазинчиком овощей.

Люди, разъезжающие в каретах, по таким местам не ходят. У них для этого слуги имеются.

Стоило только мне спуститься с крыльца и направиться вдоль по улице, как сонный возница встрепенулся, щелкнул поводьями, и карета потащилась по мостовой, неторопливо нагоняя меня.

Наконец, мы поравнялись, и рука в белой перчатке отодвинула опущенную занавеску.

— Даниил, друг мой! — услышал я знакомый голос барона.

Карета остановилась. Дверца открылась сама собой, и я увидел сидящего на бархатных подушках Самеди — как всегда, в безукоризненном черном костюме, цилиндре и сигарой в белоснежных зубах.

— Куда бы вы не направлялись, позвольте вас подвезти, — сказал он, мигнув в мою сторону огоньками глаз.

Я хмыкнул.

Вечно он путается с личными местоимениями. То на «ты», то на «вы».

— Буду рад вашей компании, — в тон ему ответил я, забираясь в карету.

Дверца захлопнулась точно так же, как и открылась — безо всякой посторонней помощи. Лошади расслабленной трусцой двинулись дальше.

— Ну и зачем я вам понадобился? — в лоб спросил я.

Самеди сделал небрежный жест рукой.

— Да, собственно, ничего такого. Как говорится, просто ехал мимо.

— Верю. И ехал мимо, и стоял возле — все по чистой случайности, — проговорил я с усмешкой, уставившись на своего загадочного собеседника.

Барон глубоко вздохнул.

— Ну… Если быть совсем честным, имеется у меня к вам один разговор. Однако же есть один щекотливый нюанс. Теоретически я не могу и не должен знать о предмете, который хотел обсудить. А мне бы не хотелось подорвать то хрупкое доверие, которое образовалось у нас в последние дни.

Я с улыбкой прищурился.

— Да полно, барон. Обещаю сильно не удивляться. Так, о чем идет речь?

— О тебе, — отозвался Самеди, небрежно сдвинув со своей стороны занавеску на окошке так, чтобы в небольшую щель было видно улицу. — Я готов предложить тебе сделку, — сказал он, глядя в окно. — Договор, который дарует тебе свободу от любых манипуляций и попыток давления.

И откуда же ты, сукин сын, узнал обо всем?

Впрочем, задавать этот вопрос вслух я не стал. Вместо этого с улыбкой сказал:

— Сгораю от любопытства.

— Видишь ли… Мертвое не умирает.

Я чуть не подавился.

— Что-что, прости?..

— Если ты по доброй воле отдашь мне свою жизнь и душу, бояться смерти и боли тебе больше не придется. Я все сделаю быстро и безболезненно. После этого я могу поднять твое мертвое тело и отдать его тебе же в пользование на какой-то срок. Твои способности останутся при тебе. Твои физические возможности удесятерятся. Пару лет ты мало чем будешь внешне отличаться от живых. Конечно, потом необратимые процессы все равно дадут о себе знать…

— Подожди, если я правильно тебя понял, по факту ты предлагаешь мне стать ходячим мертвецом?..

— Ну зачем же так грубо? — с укором отозвался Самеди. — В определенном смысле я предлагаю тебе стать мной. Ненадолго. Но в крайнем случае это все-таки лучше, чем мучительная смерть и больше ничего.

Я озадаченно потер бровь.

Кто бы мог подумать, что в сложившейся ситуации мне одно за другим посыпятся предложения! Да еще какие! Одно другого любопытней! А я тут ломаюсь, как китайская девственница.

Барон, конечно, был на высоте в своей оригинальности. Кто еще так изящно мог бы разрекламировать преждевременное и скоропостижное умерщвление?

Однако в его предложении имелось некое рациональное зерно.

— И когда я должен принять окончательное решение касательно этого договора? — спросил я, немного поразмыслив под неторопливое лязганье подков.

— Я приму твое согласие в любой момент, — отозвался Самеди. — Предложение действительно до тех пор, пока бьется твое сердце. Просто скажи, что ты соглашаешься, и договор будет заключен.

Вот тут я реально проникся.

— Спасибо, — сказал я, протянув ему руку.

Костлявая пятерня в перчатке крепко пожала ее в ответ.

— Хотя погоди… А какую выгоду от всего этого получишь ты? — спросил я. — Благотворительность ведь не твой конек.

Самеди недоумевающе склонил голову.

— Как это что? Я получу в личное пользование самого прекрасного бармена этого мира! — клацнул он зубами, и в его оскале мне почудилась улыбка. — Это действительно хорошая сделка.

Глава 21

Кесарю — кесарево, божие — богу

Я отправился к Альбе в королевскую резиденцию примерно за час до официального начала совещания.

Для высоких гостей градоуправление выделило солидный трехэтажный особняк недалеко от центра — судя по всему, частный дом кого-то из наших чиновников. В честь новых обитателей над парадным входом вывесили геральдический флаг его величества, который, вероятно, по замыслу сановников должен был эпично развеваться над головами торжественной стражи в сверкающих доспехах. Но вместо этого флаг из-за полного штиля висел безжизненной тряпочкой, а стража напоминала ветчину в консервной банке — бедные мужики во всех этих поддоспешниках и горячих железках стояли розовые, со стекающими струйками пота по вискам. И с завистью поглядывали на легкие одежды просителей, которых перед особняком набралось немало. В основном это были зажиточные горожане, которым по большому счету и просить-то нечего. Но все эти дамы и господа терпеливо ждали своей очереди, чтобы лично явиться пред светлые очи нового короля. Но были среди них и обычные люди — молодая вдова в траурном чепце, знакомый мне торговец рыбой и старый солдат на деревянной ноге. Его поношенная форма предательски раздувалась у него на животе, но ряды пуговиц были начищены до блеска.

А за воротами, в маленьком садике у крыльца, кипела работа: прислуга шустро расставляла ровными рядами деревянные скамейки. С внутренней стороны у ворот расположился учетчик — очень худой пожилой господин в строгом черном костюме с белоснежной кружевной манишкой. Для него прямо посреди розовых кустов выставили небольшой стол со стулом. Старик с унылым лицом что-то сосредоточенно писал в свою толстую книгу, время от времени поглядывая поверх очков на толпу.