Распутин наш. 1917 - Сергей Александрович Васильев

Императрица застыла, нахмурилась и задумалась, вспоминая что-то важное.

– Я не то сказал? – осведомился Распутин.

– Нет, всё то, всё правильно, – пробормотала она, двинувшись к выходу. – Надо обязательно вернуться в госпиталь, там осталась Татьяна. Они живут в одной комнате и скорее всего…

Боткин, подхватив одежду, устремился следом.

– Евгений Сергеевич, – повелительным голосом остановила его Александра Федоровна, – прошу остаться с Ольгой. Меня проводит Григорий Ефимович.

Лейб-медик вспыхнул, зыркнул глазами на Григория, но шинель отложил.

– Как прикажете…

Краем глаза Александра Федоровна заметила, как напрягся генерал, собираясь сорваться вслед за ними. Он приподнялся, сделал два шага, но неожиданно остановился, наткнувшись на суровый взгляд старца. Сегодня Батюшин выглядел странно, непривычно пришибленно, растерянно и суетливо…

– Спасибо, – императрица обозначила поклон и взялась за ручку, не дожидаясь, пока кто-то откроет перед ней дверь.

– Как вы себя чувствуете? Вы не ранены? – торопливо выпалила Александра Фёдоровна, хотя на языке вертелись совсем другие вопросы.

– Ничего особенного для военного времени, – пожал плечами Распутин, не останавливаясь и не поворачивая головы, бережно прижимая к груди небольшой кожаный саквояж, – одно огнестрельное ранение, два ножевых, небольшая контузия… Как у всех…

Бесстрастный тон, каким всё это произносилось, разительно контрастировал с информацией. Александра Федоровна запнулась, и пару минут они шли молча.

– Где нашел и как вас освободил генерал Батюшин? – глядя под ноги, произнесла императрица, старательно обходя замерзшие комья снега. Спросила и снова укорила себя за то, что спрашивает не о том.

– Генерал Батюшин – замечательный исполнитель, – в голосе Григория утренним легким ветерком проскользнула еле заметная ирония. – Чтобы породистый рысак бежал в нужном направлении, кому-то необходимо держать шоры и задавать направление движения… Батюшин предоставит вам подробнейший отчет, где в красках распишет все свои героические поступки. Но Вы совсем о другом хотите спросить, не так ли?

– Я не узнаю вас, друг мой. Создаётся впечатление, что я разговариваю с совершенно незнакомым человеком.

Григорий остановился, повернулся к императрице, чуть наклонился и обжёг её своим пытливым, вопрошающим взглядом.

– Человек – на удивление ленивая и косная зверушка, – задумчиво произнес он, взвешивая каждое слово, – меняется резко и до неузнаваемости только в одном случае, если ему угрожает смертельная опасность. Надеюсь, вы не будете отрицать, что у меня были крайне уважительные причины измениться?

– Вы хотите уверить, что ваши знания в медицине, поразившие доктора Боткина и меня, есть результат смертельной опасности?

– Мы всю жизнь молим Господа о снисхождении на нас благодати, – загадочно продолжал он, – но не представляем, при каких обстоятельствах это может произойти. А когда чудо случается, пугаемся и бежим от него…

– Значит всё это…

– Относитесь к моим новым знаниям именно так, – кивнул Распутин, перехватывая саквояж, – и не спрашивайте, как так вышло. Для меня самого всё произошедшее – непонятно и удивительно.

– Как скажете, – ответила Александра Фёдоровна, опустив глаза, – в конце концов вы живы, а это главное…

– Нет, не это. Собственная жизнь человека важна только в том случае, если он помогает выжить другим. Во всех остальных она может быть бесполезна и даже вредна. Особенно в наше время…

– Да, – согласилась императрица, – сегодня наша жизнь подобна сжатой пружине. Все чего-то ждут, а чего – непонятно. Как будто некое событие должно спустить курок. Всё понесётся, и люди верят, что понесётся не на них…

Императрица остановилась около невзрачного здания, внешне ничем не выдающего свою принадлежность к лечебному учреждению.

– Мы уже пришли, заходите. Таня будет очень рада…

Если великая княжна Ольга была воплощением женственности и особенной ласковости, то Татьяна, несомненно, представляла другое начало – мужественное и энергичное. Немного выше старшей сестры, но такая же изящная и стройная, она обнаруживала большую твердость и силу во всем. Соответственно характеру, её движения были более чёткими и резкими, взгляд – выразителен и смел. Всегда. Но сегодня случился день исключений. Не подобающие царственному статусу и положению участливого специалиста по уходу за ранеными подрагивающие губы, красный нос и опухшие глаза превратили великую княжну в огорчённого ребёнка.

– Что с тобой, душа моя? – всполошилась Александра Федоровна, увидев в госпитальном коридоре свою дочь, шмыгающую носом, – ты заболела? Тебе нехорошо?

– Со мной всё в порядке, но они так кричат… – всхлипнула августейшая сестра милосердия и, увидев Распутина, вынырнувшего из-за спины императрицы, радостно вскинула брови. – Дорогой друг! Как я рада вас видеть!

– А теперь, – Григорий взял инициативу в свои руки, прикасаясь губами ко лбу Татьяны, – постараемся успокоиться и сообщить, кто кричит и по какому поводу?

– Раненые, – вздохнула княжна, – каждый раз на перевязках. Это так ужасно. И я ничем не могу им помочь. Старые бинты, присохшие к ране, надо обязательно снять и сделать это быстро, чтобы не продлевать мучения… Вот только что закончила перевязку совсем юного корнета… Он так стонал и все время повторял “мама, мамочка”, а потом потерял сознание…

– В таком случае у меня есть две хорошие новости, – ободрил Распутин расстроенных женщин. – Первая – вы, слава Богу, здоровы, в отличие от Ольги. Вторая – думаю, мы сможем облегчить солдатские страдания. Где у вас можно помыть руки?

Распутин прижал к повязке смоченный перекисью тампон, нагнулся к уху солдатика, смотревшего на косматого мужика с плохо скрываемым ужасом, и что-то прошептал.

– Что вы сказали? – округлила глаза Татьяна.

– Ну и слух у вас, сударыня, – смущенно улыбнулся Григорий. – Это анекдот такой непритязательный. Мама-казачка лепит подорожник к ссадине на коленку пацана и приговаривает: “Терпи, казак, атаманом станешь!” Всё это слышит его младшая сестра и через какое-то время казачка видит, как она бинтует куклу, приговаривая: “Терпи коза, а то мамой станешь!”…

Солдат на миг забыл про свои страхи и болячки, прыснув от смеха, императрица отвернулась, а княжна залилась пунцовой краской.

– Ну вот, – не обращая внимания на реакцию окружающих, Распутин начал аккуратно снимать повязку, – после того, как с помощью трехпроцентного раствора перекиси водорода мы увлажнили бинты, их не придется отрывать от раны, и процесс перевязки превратится в менее болезненный. Хотя щипать определенно будет, но это всяко лучше, чем сдирать марлю вместе с кожей. Правильно я говорю, служивый?

Солдат кивнул,