Марьград (СИ) - Юрий Райн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Представьте себе, Игорь, тот день. Двадцать восьмое июля двадцать девятого года. Суббота, народу на предприятии относительно немного. Это, кстати, бо-ольшая удача, что изолировало нас в выходной. Кабы в рабочий — не знаю, что было бы. Пятнадцать тысяч взбесившихся, подумать страшно. Но и те, что на работу вышли, тоже, как говорится, дали жару! Ситуацию уразумели не сразу, но уж как уразумели, так и началось, будто пожар лесной. Тотально — паника, истерики, поиски виновных, мордобой…
— Вскрыть оболочку не пытались? — спросил Игорь, зная ответ.
— Естественно, дорогой! А как же! Лупили по ней, кто руками-ногами, кто головой, с воплями. Тяжелыми кувалдами долбили, инструментом всяким резали, химикатами травили, огнем жгли. Саня чуть позже все это тоже делал, только системно. Сами понимаете, все без толку. Хотели вагонетки валить. Но сообразили, что они до препоны не достанут.
— Как минимум в одном месте достают.
— Это уже позже узнали. Еще хотели крайние вагонетки, из тех, что всегда были, а не тех, что взялись невесть откуда, опоясали территорию, таранить препону машинами да экскаваторами всякими не давали… о чем я… а, ну да… по одной вагонетке с каждого края хотели отцепить и как раз на таран пустить. Посмотрели — а там рельсы пропали.
— Да? Это для меня новость.
— Теперь старость… Да. Стрелять пытались. Петя вот не даст соврать, он же у нас в охране служил, вооружен был. Но огнестрел отказал. Весь и везде на территории. И под ней. И над. Кстати, спасибо, Пьер, за кофе.
Игорь поднес чашку к губам Марины, та прошептала: «Горячо. Пусть остынет».
Анциферов пожевал губами, покачал головой.
— Безумие длилось три дня. За это время, кстати, человек пятнадцать покончили с собой. А главного инженера, Елисеенко Виталия Яковлевича, казнили.
— Дельный мужик был, — заметил Елохов.
— Как это — казнили? — изумился Игорь.
— Очень просто. Буянам виновный требовался, вот и нашли козла отпущения. Повесили его.
— Ну и ну…
— А что вы хотите от толпы, да в таких обстоятельствах… Ему, кстати, вменили еще и отчество. Дескать, Яковлевич — значит, еврей. Бей жидов… Уже и погромы намечались… Но до этого не дошло, потому что началась мутация. Результат вы видели. Взрывная мутация, и почти поголовная. Протекала она у каждого несчастного буквально за сутки. Вчера был нормальный человек, по крайней мере внешне… ну, подавленный, ну, психующий… а то и выдержку сохраняющий… оно как-то не выбирало… вот, вчера человек, а сегодня… Из них многие мёрли тут же… Кстати, смутьяны, включая убийц, мутировали все до одного. Смирными заделались, ничего не понимают, ничего предыдущего не помнят, что с них взять…
Он залпом допил кофе, потребовал:
— Дайте водки, что ли.
Петя споро извлек из холодильника бутылку, из шкафчика — семь рюмок и блюдечко с сухариками, поставил все на стол, разлил, старательно всадил пробку обратно, повернулся к Елохову:
— Павел Алексеевич, вот помню, вы учили, что если бутылку не закрыть, из нее за секунду испаряется… а сколько молекулярных слоев испаряется — забыл. Тридцать?
— Двадцать, Петя, двадцать! — ответ прозвучал раздраженно.
Нервничают, подумал Игорь. Но все равно как-то… он не нашел точного слова… как-то не так, в общем… немножко напоминает спектакль в самодеятельном театре: вроде и сюжет захватывает, и актеры стараются, а… не то чтобы совсем уж «не верю»… но видно, что это все-таки спектакль. Один только Саша в полной мере естественен. Потому он и На-Всё-Про-Всё. Вернее, наоборот: он потому естественен, что «на всё про всё». Ну, и Петя еще — тоже службу несет, не до представлений ему, да и простодушен несколько. Попытался вот напряжение разрядить… наивно, но искренне! В остальных же — режьте меня, а есть доля картинности.
Устыдился: они здесь двадцать лет. Двадцать! Прекрати немедленно, засунь свой скепсис в…
Анциферов между тем махнул водки, не обратив внимания, что пьет в одиночку, и продолжил:
— Градус до того дошел, что вот-вот — и все всех поубивали бы. Тут-то и выступили на, извините за красивость, авансцену супруги Акимовы, Илья и Мария. Он прежде был замначальника цеха, она в логистике трудилась. Обычные люди. Оказалось — нет, необычные. Илья стал, можно сказать, мозгом упорядочивания жизни нашей. Жить-то надо? Надо. То-то же. Вот Илья и организовал. Собрал группу из тех, кто еще в кондиции оставался. Мы тоже участвовали… Территорию обследовали по возможности досконально. А она-то менялась то и дело, причем непонятным образом. Все рушилось, как при бомбежке. Только бесшумно и незаметно. Строения, хоть и побитые, поразваленные, с места на место перемещались, тоже невозможно было уследить когда и как. То оно тут, то оно там. Некоторые вовсе исчезали, а другие какие-то появлялись. Как живые, право слово.
Он налил себе еще, пролив при этом — на две порции хватило бы. Судорожно выпил, заговорил снова:
— Короче говоря, нашли мы вот это наше с вами пристанище. Никуда оно не гуляло и не гуляет. Да, что выше первого этажа, то фактически снесено, на самом первом этаже — черт знает что, полная непонятка, выше — иллюзия, убиться легче легкого, если той иллюзии поддаться. Зато ниже — более чем пригодно для жизни. Сами можете оценить. Откуда все взялось — неизвестно, куда девались лифты, тоже неизвестно, кто устроил полную перепланировку, наставил препон и так далее — неизвестно. Но жить можно, и даже неплохо жить… Обустройство, значит, Илья. Мозг. А душой, не побоюсь слова, спасения, стала Мария. Чудотворица, по-другому не назову. Не красавица, совершенно нет. Махонькая такая… А вот же: тихим словом, мягким жестом, коротким взглядом, выражением лица — умиротворяла. Даже самых буйных! Не знаю, как это у нее выходило, но ведь выходило же! Не иначе — чудо.
Елохов опять закашлялся, а рассказчик вскинулся:
— А ты не кашляй, Пауль, не кашляй! Ты атеист, материалист, знаем-знаем, имеешь право, а только когда я о Марии рассказываю — не кашляй!
Елохов справился с приступом, ответил деревянным голосом:
— Да молчу я…
— Вот и молчи… Кстати, ее никто никогда не называл ни Машей, ни Марусей — Мария и никак иначе. Она об этом и не просила, просто так получалось. Тоже ведь маленькое, а чудо. Ну, в общем, Илья все спланировал, а Мария всех умиротворила. Это, я полагаю, ку-уда сложнее задача… Умиротворила и привела сюда. В ее честь и нарекли наш, так сказать, град Марьград. Она возражала, но тут уж и ее дара убеждения не хватило.
— Почему «Марь»? — спросил Игорь. — Почему
