Человек из пустыни - Елена Грушковская

С этими словами Хадебуда схватил с верёвки одного сушёного гада, оторвал от него зубами половину и проглотил. Отправив в зубастую пасть и вторую половину, он сказал:

«Сушёные химоны — неплохо, но живых я всё-таки люблю больше».

И он, протянув одну из четырёх рук к коробке с извивающимися тварями, приподнял прикрывающий её железный лист. От вьющегося там клубка гадин отделились две самые шустрые и жаждущие свободы, перегнулись через край и, извиваясь, стали выползать наружу. Лейлор, приподнявшись на подушках, вскрикнул от ужаса и омерзения, а Хадебуда, посмеиваясь, ловко схватил обеих тварей за хвосты.

«Куда побежали, мои вкусненькие? Не уйдёте!»

Подняв извивающихся гадов над полом, он полюбовался ими немного, а потом широко разинул пасть и с удовольствием бросил в неё обоих химонов. Мощным усилием глотательных мускулов он отправил живых гадин к себе в брюхо и ещё около минуты издавал мерзкие хлюпающие и крякающие звуки.

«Ох, как хорошо… Вот это мне нравится больше всего! Как они там борются!»

Лейлор, зажав рукой рот, зажмурился: смотреть на это было невыносимо противно. Борясь с приступами тошноты, он отвернулся. Король выдержал это зрелище стойко, не моргнув глазом и лишь слегка скривив губы: и нервы, и желудок у него были явно крепче. Хадебуда, похлопав себя по брюху, сказал:

«Ну вот, подзакусил немного. С картами сегодня больше работать нельзя, но если уважаемые господа пожелают, я могу погадать вам по ладони».

— Погадай мне, монстр, — сказал король насмешливо, протягивая Хадебуде ладонь. — Посмотрим, что ты наплетёшь.

Прорицатель прищурил фиолетовые глаза.

«Всё ещё не верите, мой господин? Хорошо, слушайте. — Хадебуда всмотрелся в ладонь короля и начал: — Вы средних лет, мой господин, за вашими плечами половина жизни. Всю свою жизнь вы посвятили карьере и достигли высот. Но карьера ваша ещё не окончена, вы будете обладать властью ещё долгое время. Гм, а это что такое? О, мой господин, в прошлом у вас была несчастная любовь! Вам отказали, ваше сердце разбито. Сейчас вы опять влюблены, но как будто в того же самого человека… Не пойму. Как будто в того же самого, и вместе с тем другого. Не могу понять, что это значит. — Помолчав, Хадебуда потеребил подбородок. — Гм, господин, а вы непростой человек… То, что у вас снаружи, отличается от того, что скрыто внутри. Вы умны, властолюбивы и скрытны. За внешней сдержанностью скрывается страстная и не чуждая порока натура. Опасно иметь вас в качестве врага, но и любить вас нелегко, потому что вы склонны мучить своего возлюбленного ревностью и собственническими замашками. Вы способны на глубокие и сильные чувства, но не останавливаетесь ни перед чем, чтобы достичь желаемого. От этого могут пострадать ваши близкие».

— Довольно, — оборвал его король. — Не хочу больше слушать этот вздор. Лейлор, дитя моё, пойдёмте отсюда. Мы зря потратили время.

«О нет, сначала мне нужно сказать вашему юному другу пару слов наедине, — ощерился Хадебуда. — Не волнуйтесь, ничего предсказывать я ему не буду, раз вы так относитесь к моим словам. Пойдёмте со мной, деточка, не бойтесь. Это очень важно».

— Лейлор, не ходите с ним! — воскликнул король.

Но Лейлор, повергнутый взглядом фиолетовых глаз прорицателя в некое подобие транса, повиновался его сухой и холодной четырёхпалой руке и пошёл следом за ним. Хадебуда откинул занавеску и повёл его за собой в сумрачное и опутанное тенётами помещение, выбил из когтей искру и зажёг свечку. В свете её тусклого маленького пламени в голове Лейлора зашелестели его клейкие словомысли:

«Ты мне кого-то напоминаешь, малыш, и я долго не мог вспомнить, кого. Но теперь я вспомнил. Твоего папочку зовут случайно не Джим?»

Лейлор смог только кивнуть.

«Значит, я не ошибся, — удовлетворённо проговорил Хадебуда. — А ведь я знал твоего дражайшего родителя, малыш. Это было давно, когда тебя ещё не было на свете. Думаю, тебе будет интересно узнать, чем занимался твой папуля, когда был таким же юным и прелестным, как ты… До того, как попасть на Альтерию, он жил здесь, на Флокаре, и был проституткой. Ты знаешь, что это такое, малыш? Он отдавался всем, кто платил деньги. Он переспал с половиной Галактики, на нём негде ставить пробы. Вот такой он, твой любимый папаша. А теперь ступай, проваливай! И чтобы ноги твоей здесь больше не было!»

Лейлор на подгибающихся ногах выбрался в переднее помещение. Внутри у него всё превратилось в камень. Король сразу протянул к нему руки.

— Дитя моё, на вас лица нет! Что он вам наговорил?

— Пойдёмте отсюда скорее, — пробормотал Лейлор глухо. — Я больше не могу здесь находиться…

Когда звук отлетающих скутеров стих, прорицатель вылез из-за занавески.

«Собирай вещи, малыш, — сказал он мальчику. — Мы сматываем удочки с этой планеты».

Мальчик испуганно встал.

— Но почему, господин Хадебуда?

На когтистом синем пальце прорицателя покачивался и сверкал на цепочке алый камень в форме сердечка.

«Хорошая вещица… Дорого стоит. Нам она пригодится в наших скитаниях… Почему, ты спрашиваешь? Да потому что это был король Раданайт, а с ним шутки плохи. Собирай все наши манатки и не забудь собрать всех сушёных химонов, а живых… Я съем, сколько смогу, а остальных придётся оставить: с этой коробкой пускаться в бега несподручно. Мы свалим отсюда на ближайшем мусоровозе, и никто нас не найдёт. Давай, малыш, шевелись! У нас мало времени».

Мальчик начал собирать их скудные пожитки, а прорицатель стал жадно поглощать своё любимое блюдо — живых химонов, отправляя их себе в желудок одного за другим. Никогда он ещё не ел так много, но оставлять любимое лакомство было слишком жалко. Отдуваясь, он глотал извивающихся тварей, стремясь унести в своём желудке как можно больше, но жадность сыграла с ним злую шутку. Внезапно он почувствовал адскую боль в животе.

Мальчик, торопливо засовывавший в мешок сушёных химонов с верёвки, испуганно обернулся, услышав пронзительное верещание. Прорицатель, держась за живот, катался по полу, суча паучьими лапами и выкатив все свои три глаза. Его синее брюхо вздулось, и видно было, как внутри что-то шевелится, стремясь выбраться наружу: по всей вероятности, именно это и причиняло человекопауку неимоверные страдания. Брюшная стенка растягивалась, из синей становясь бледно-голубой, и наконец не выдержала. Химоны прогрызли её изнутри и полились из отверстия чёрным блестящим потоком длинных, извивающихся живых тел. Прорицатель уже не верещал, а хрипел в агонии, а проглоченные им химоны, выбираясь из его живота, выворачивали наружу и его внутренности. Несколько тварей погибли, разъеденные его желудочным соком, но большинство были целы и невредимы. Выбравшись на свободу, они расползлись по всему шатру, тычась головами в ковровые дорожки: они искали песок, чтобы в него зарыться. Мальчик, схватив палку, стал бить их и нескольких убил, а остальные с мерзким злобным писком стали кидаться на его ноги. Вскрикнув, мальчик вскочил на столик и опрокинул свечу, и она упала на ковровую дорожку, но не погасла. Один химон, обжегшись, запищал и укусил другого, а тот, разъярённый укусом, вцепился в третьего, третий — в четвёртого, и так далее. Через пять минут пол шатра был усыпан телами дохлых тварей, перегрызших друг друга. Прорицатель с разорванным брюхом лежал неподвижно, уставившись выпученными глазами в потолок: он был мёртв.