Конец и вновь начало - Лев Гумилев

Ослабление, а потом и унижение такой мировой державы, как Багдадский халифат, трактовалось неоднократно и разнообразно. В аспекте этнологии мы уже говорили об этом, и проблема ясна: полигамия и привоз разных рабов из Азии, Африки и даже Европы создали в арабских странах этническую пестроту, для удержания которой в рамках системы требовалась огромная затрата энергии, т. е. высокий уровень пассионарного напряжения. Но и это не спасало, потому что дети грузинок, половчанок, гречанок и африканок наследовали пассионарность своего арабского отца и вкусы своих матерей, вследствие чего часто становились врагами друг другу. При спаде пассионарности в фазе надлома это усугубилось, и наиболее сильными оказались этнические монолиты, например дейлемиты, захватившие Багдад в 955 г. Так арабам в Х- XIII вв. не повезло, хотя они сами в этом были не виноваты.

Фаза надлома — это возрастная болезнь этноса, которую необходимо преодолеть, чтобы обрести иммунитет. Этнические коллизии в предшествующей акматической и последующей — инерционной фазах не влекут столь тяжелых последствий, ибо не сопровождаются столь резкими изменениями уровня пассионарности, как при надломе, и раскола этнического поля в этих фазах не происходит.

VIII. Контакты на уровне суперэтносов

ПОЛЯРИЗАЦИЯ В СУПЕРЭТНОСАХ

Суперэтносы имеют одну интересную особенность — поляризацию внутри системы. Как монолиты они ведут себя только в фазе пассионарного подъема, а затем, подчиняясь диалектическому закону единства противоположностей, они находят направления для деятельности, «соблюдая» устойчивое равновесие в постоянной борьбе между собой. Однако по отношению к другим суперэтносам они выступают как целостность, хотя разные половины системы ведут себя неодинаково. Поясним этот тезис на некоторых примерах.

Еще Фукидид заметил, что эллины, единодушно сражавшиеся с персами, раскололись на партии: аристократическую и демократическую, первую возглавила Спарта, вторую — Афины. Теперь, после многих исследований, ясно, что эти названия отнюдь не отражали классовых противоречий. И та и другая стороны были равно рабовладельческими, а присвоенные ими наименования — не более чем клички. То же самое наблюдается в эллинизированном «Вечном городе» — Риме. Там «демократами» были богатейшие всадники: купцы и ростовщики, а «аристократов» поддерживали обнищавшие крестьяне, ставшие ради пропитания легионерами. И вождем «демократов» был член древнего патрицианского рода Юлиев — Цезарь, а главный его противник, Лабиен, начал карьеру как народный трибун, т. е. плебей. Да, дело не в названиях, а в смысле событий. Ведь когда обе партии исчезли, а остались только тихое население и легионеры, эти последние постоянно схватывались друг с другом, без каких-либо политических программ. Это была эпоха солдатских императоров (III в. н. э.).

Ту же самую коллизию можно увидеть в Византии, которая начала делиться на православных и еретиков начиная с IV в. В Арабском халифате единый ислам раскололся на три партии: суннитов, шиитов и хариджитов, причем последние впоследствии примыкали к шиитам. В средневековом Китае тоже боролись направления: имперское — династия Тан, опиравшаяся на кочевников; и шовинистическая оппозиция, победившая в Х в. и погубившая свою страну.

Но самая наглядная картина — это Западная Европа, «Христианский мир», ставший в XIX в. «Миром цивилизованным». Там под христианством понимался только католицизм, причем папы имели опорой императоров. Так вот они и ссорились между собой. При кульминации борьбы в акматической фазе сторонники папы назывались в Италии — гвельфы (от фамилии своих немецких сторонников саксонских герцогов Вельфов), а их противники — гибеллины, защищавшие швабских императоров — Гогенштауфенов. Однако в крестовые походы они ходили вместе.

Но вот в фазе надлома наступила Реформация: паписты и протестанты схватились насмерть, а когда выяснилось, что силы равны и надо думать не столько об убийствах за тонкости обряда, сколько о политике и экономике, те и другие успокоились. Был провозглашен циничный лозунг: «Чья власть, того и вера»; подданным было запрещено выбирать себе исповедание.

Война в Западной Европе не утихла, но приняла иной характер, свойственный инерционной фазе этногенеза. Прошедшие бури Реформации унеслись в прошлое, оставив после себя различия в этнографическом облике и психологическом складе католиков и протестантов. Внутри европейского суперэтноса эти особенности постепенно стирались, но за океанами они ощущались настолько сильно, что обойти их вниманием неправомерно и невозможно.

В АМЕРИКЕ

Раскол единого поля в «Христианском мире» совпал с эпохой великих открытий. И представители обеих сторон этнической дивергенции, происшедшей в XV–XVI вв., устремились за пределы Европы. Устремились и католики испанцы, французы; устремились и протестанты — англичане, голландцы. На новых землях все они столкнулись с одними и теми же народами, и вдруг оказалось, что эти контакты дают совершенно различные результаты. Когда испанцы захватили Центральную и Южную Америку, то оказалось, что при всем своем зверстве, при всех ужасах и жестокостях, сопровождавших их вторжение, они нашли общий язык с местными жителями: побеждая и покоряя ацтеков, инков и муисков, они видели в них людей.

Надо сказать, что создавшиеся в XII в. государства ацтекское (Анагуак), инкское (Тахуантинсуйу) и муискское (Чибча)[103] к XVI в. — к моменту появления испанцев — были на самых ранних фазах этногенеза. Поэтому ацтеки, инки и муиски вели себя очень жестоко по отношению к покоренным, которых сделали низшими сословиями, низшими классами. Например, муиски (это народность, которая населяла современную Колумбию), составлявшие высший, господствующий класс, т. е. господствующие племена, завоевавшие местное население, считали, что если к ним, к господину, вождю или аристократу, должен подойти по какому-то делу обыкновенный индеец, то он должен раздеться догола, сесть на карачки, ползти спиной, уткнув голову в колени, и в таком виде произносить свою просьбу, которая будет либо удовлетворена, либо нет, а если он нагло посмотрит на своего повелителя, на человека, принадлежавшего к высшему классу, то, в лучшем случае, с него могли просто снять кожу живьем, в худшем же — бросали в подземные пещеры, заполненные водой до половины, и он в полной темноте там плавал, пока его не кусала ядовитая водяная змея. Вот такие наказания были за непочтительность.

И когда Кесада завоевал эту территорию, назвав ее Новой Гренадой, то он этих аристократов, захватив в плен, конечно, крестил и сделал своими приближенными. Один из них, уже став очень образованным человеком, хорошо писавший по-испански, говорил Кесаде: «Странно, ты, Кесада, себя ведешь, я вижу, к тебе подходят твои солдаты, они тебе что-то говорят и даже смеются, а ты им отвечаешь, потом они посмеются, поговорят и отходят». Для испанца конкистадора солдаты были его боевыми товарищами, а для цивилизовавшегося индейца — низшая каста; ему непонятно было, как солдат смел взглянуть на своего предводителя, его надо было бы убить немедленно, чтобы проучить.

Инки, которые создали хорошо продуманную административную систему, ввели одновременно с ней полицию нравов. Например, за гомосексуализм они сжигали живьем, запретили передвижение местного населения из одной деревни в другую, ввели жестокую трудовую повинность, запретили грамотность, которая была до них, уничтожили все письменные исторические документы, которые были написаны на древних доинкских языках, чтобы покоренные индейцы забыли свою историю.[104] А ацтеки устроили службу спасения мира от стихийных бедствий. По их теории, мир четыре раза погибал и должен погибнуть в пятый раз. Один раз мир погибал от страшных ураганов, в другой — от наводнений, в третий — от землетрясений, в четвертый — от огня, и в пятый раз он должен был погибнуть от голода. Для того чтобы спастись, надо умилостивить солнце, а «солнце любит цветы и песни». Под цветами ацтеки разумели кровь из живого сердца, и они хватали людей и приносили их на своих теокалли в жертву солнцу вырывали у них сердце из груди для того, чтобы спасти весь мир.[105] «Ну, что там, — рассуждали они, — несколько человек мы убьем, зато остальные спасутся».

Но индейцы, у которых брали юношей для принесения в жертву, относились к этому без всякого энтузиазма и поэтому предпочли поддержать испанцев.[106] Испанцы заставили этих освобожденных индейцев работать в своих гасиендах, очень сильно эксплуатировали их, так как вывозили колониальные товары на продажу в Испанию и получали большие барыши. Они загнали их в серебряные рудники, но таких издевательств, какие индейцы терпели раньше от местных своих властителей, испанцы не допускали. Вместе с тем испанцы привезли сюда скот, вьючных животных, облегчив передвижение для индейцев, они учили крещеных индейцев грамоте, а инкским и ацтекским вождям давали титул дон, т. е. причисляли к дворянству, и те не платили налогов, а должны были только оружием служить испанскому королю.