Судные дни - Адам Нэвилл

Кайл поднялся на ноги и взял с тумбочки сигареты.

– Крыша, Дэн. Ее чертова крыша.

Дэн пожал плечами:

– Я об этом не думаю. Стараюсь, – взгляд у него был жалобный, но серьезный, – я не могу это объяснить. Может быть, кто-то нас разыгрывает. И Макса тоже. Рисует всякую хрень на стенах перед нашим приездом. Прячется в пустых домах и пугает нас. Может, кто-то просто пытается нас устрашить? Использует какие-нибудь краски, которые исчезают в ультрафиолете.

– А моя квартира? И отель в Кане?

– Моя версия все равно больше похожа на правду, чем слова Марты. Я в такое не верю. Не хочу верить, даже думать об этом не хочу. Только так я и добрался до финала. Я сказал себе, что даже если духи… призраки, астрал, не знаю, как назвать… существуют, вреда они не причинят. Понял?

– Даже после того, что ты слышал от копов? От Эмилио? Ты не веришь, что они… ну… вызвали что-то в шахте? И во Франции? Призвали откуда-то? Я чувствую себя идиотом, когда даже говорю об этом, но, черт, должно быть там что-то. Что-то, чему нет рационального объяснения.

Дэн покачал головой:

– Я это вижу и даже думаю, как ты. Я сомневаюсь, признаю. Но недолго. Потом я возвращаюсь в номер отеля или в бар, и тут просыпается мой здравый смысл. Не бывает ничего такого. Инстинкты, конечно, требуют, чтобы я бежал отсюда куда подальше, но есть ведь еще и логика. Она меня спасает. И слава богу, все кончилось.

– А башмак? Эта ужасная хрень, которая лежала на столе? И в пустыне такие были. Небесные письма. Они, наверное, стали появляться на второй год во Франции, когда Гавриил уже сбежал. Она привезла их с собой в Америку. Марта говорит, что у Катерины была целая коллекция.

– Их наверняка подбрасывали. А ты веришь Марте, что он появился сам собой. Она ненормальная. Да они все психи!

– Мои сны. Я что, вру?

– Нет. Но ты в это с головой влез. А я нет.

– Марте снятся такие же сны. Видения. Странные руки и ноги. Чувствуешь, словно находишься в другом теле. Почему? Я должен был просто снимать, но оно как будто… вторгается в меня. Лезет внутрь. – Кайл снова встал на колени рядом с Дэном и посмотрел на него дикими глазами. – Как такое возможно? У них были видения. В храмах. А теперь у меня видения. Как это получается? И все они умирают. Сьюзан Уайт. Бриджит Кловер. Почему Макс больше никого не нашел? Будь уверен, он искал. Спорим, они все умерли?

Дэн присосался к банке с пивом:

– Я хотел бросить этот фильм. И у тебя был шанс. А потому сейчас не время паниковать, уже слишком поздно. Попробуй взглянуть на все с моей точки зрения. Посмотри на дело рационально, а то с ума сойдешь. Начнешь верить вообще во все..

– Не могу, – скривился Кайл.

После долгой паузы Дэн улыбнулся:

– Это же шедевр.

– Да. Лучшее, что мы сняли. Что мы когда-либо снимем. Но… – Дэн пристально взглянул на него, Кайл выпустил клуб дыма, – должна быть какая-то граница, за которую не стоит заходить. Это ты и пытался мне сказать. Я знаю. Извини. Правда. Прости, что не слушал. И ты всегда прав, а я вечно ошибаюсь, – Кайл положил руку Дэну на плечо.

– Гавриил, – тот уставился в пол, – тебя там не было. Я все думаю о Гаврииле. Как он попал в капкан. Кричал. Он даже двинуться не мог. Как он теперь будет жить, если вообще выживет? И как Марта рыдала на грязной кухне. Лицо Конвея. Как он смотрел на мертвые деревья. Он же еще раз пережил ту ночь для нас. По нашей просьбе. Сьюзан Уайт умерла. Умерла, когда мы снимали фильм.

– Инфаркт, – сказал Кайл. – Ты в это веришь? Бриджит Кловер покончила с собой в этом году. Совсем недавно. Как будто камера едет, и все происходит прямо у нас на глазах, словно у нас прямой репортаж из горячей точки. Это уже не история. Это слишком реально. А должно быть историей. Интервью, интерьеры, закадровый текст, различные версии произошедшего. Как в других фильмах. А у нас не так. Так почему я все еще снимаю его? Ради славы, денег, женщин? Как любой другой придурок, которых в нашем бизнесе полно? Я что, использую бедных стариков ради собственной выгоды? Может, у меня нет мозгов или я просто слишком хочу снять этот фильм и не готов признать, что мы в опасности и пора все бросить?

Дэн пожал плечами:

– Друг, мы рассказываем историю. Которую еще никто не рассказывал, по словам Макса. И если мы этого не сделаем, сделает кто-то другой.

Возможно, Дэн просто пытался подбодрить Кайла. Тот уже не знал, что думать, даже себя толком не понимал. Но его терзало подозрение, что он может превратиться в одного из тех, кого ненавидит. Смотря на горящий конец сигареты, он спросил:

– Но кто?

Дэн приподнял мохнатую бровь:

– Марта дала мне визитку нашего предшественника. – Он двумя пальцами вытащил карточку из кармана. – Старина Малькольм Гонал. Вот его номер. Давай поговорим с ним. Узнаем, что он нарыл.

– Даже он слился.

– Я о нем много лет не слышал. Он прославился «Духом» и еще снял «Голоса из ниоткуда» в девяностых. А потом, по-моему, только футбольными хулиганами занимался.

– Херню он снимал.

– Да. Полную. А все сверхъестественное было подделкой. Обычная телевизионная чушь.

– Он просто воплощает все, что я не люблю.

– Он ничего не делал столько лет. Наверное, капитально сидел на мели. С таким сюжетом он бы организовал себе триумфальное возвращение, – заметил Дэн.

– За деньги, которые предлагает Макс, Гонал бы кого-нибудь убил, – хмыкнул Кайл.

– Маус с ним работал пару лет назад. Какой-то фильм о гангстерах. Сказал, он – редкостный козел.

– Почему тогда Гонал отказался от этого?

– А ты позвони и спроси.

Кайл посмотрел на визитку:

– Я лучше завтра, когда мы вернемся, к нему заезду. Перед этим заброшу к Максу флешки и потребую ответов о том, во что мы вляпались, – он сунул карточку в бумажник.

– В Нью-Кросс нет никаких киностудий, он, наверное, из дома работает.

– Точно. Макс искал среди культовых режиссеров, вышедших в тираж. Типа меня. Не знаю, правда, зачем. Вряд ли он надеется на Сандэнс или Канны.

– Я понял. Но для начала ты не мог бы оказать мне огромную услугу?

– Что такое? – Кайл посмотрел на Дэна.

– Ложись уже спать.

Мотель «Ригал», Сиэтл.

23 июня 2011 года. 03.00

Он открыл глаза в комнате, которую не узнал, и посмотрел в белый потолок. Он весь вспотел, замерз и дышал как в последний раз.

Кровать была огромной. Комната тоже. Показатели его жизнедеятельности отслеживали несколько устройств, прячущихся внутри палатки из прозрачного воздухонепроницаемого пластика, в которой он умирал.

За ней кто-то скребся в дверь комнаты снаружи. А иногда слышались тяжелые удары, как будто собака билась о дерево головой.

Сухую, морщинистую кожу на голове жгло. Он заворочался и увидел, что его конечности превратились в покрытые пигментными пятнами палки. Они бессильно лежали на чистых белых простынях. Халат из алого шелка окутывал тщедушное тело, оставляя открытой шею. В больших костистых руках и ногах торчали какие-то трубки, засунутые под покрытый коричневыми пятнами пергамент, который когда-то был кожей. Гениталии усохли до коричневатого бугорка. Дышал он тяжело, с присвистом, как ребенок-астматик, все лицо закрывала кислородная маска, плотно обхватывающая череп, где сейчас обитал разум Кайла. Мутные глаза смотрели, не мигая, на мертвые ноги и фигуру за ними.

В изножье кровати стоял он сам. Это были его зеленые глаза, его взлохмаченные черные волосы, его плечи, которые вдруг оказались шире, чем он думал, его татуировки с языками пламени и пинап-девицами на бицепсах, его подтянутый живот – он вечно мало ел и слишком много курил, – его длинные ноги в узких черных джинсах и его ремень с пряжкой в виде мальтийского креста.

Кайла окутывала мешанина трубок, он слышал щелканье кардиомонитора, хрипы и удушливый клекот под резиновой маской, а напротив видел себя. Но другого себя. Изменившегося. Он стоял прямо, спину держал так, как сам Кайл никогда не мог, когда владел этим телом, телом, в котором родился, которое росло вокруг него; его лицо никогда не было таким злобным, жестоким и одновременно таким радостным, как теперь, когда двойник, ухмыляясь, разглядывал себя самого, лежащего в столь плачевном состоянии на больничной койке.

В панике он заворочался на тонких простынях. Попытался сесть. Увидел, как человек улыбается и уходит, оставив его позади, как кучу бесполезного мусора, искусственно оживленного и не нужного больше этому миру.

Тот, кто скребся в деревянную дверь, стал спешить, как будто мечтая попасть внутрь.

Кайл проснулся в темноте и закричал. Невидяще посмотрел вокруг. Было жарко, пахло потом, сигаретами, виски и куриным жиром, впитавшимся в картон.

Он посмотрел на себя. Ничего не увидел, но почувствовал, что одеяло сбилось в комок, что он лежит на дешевом матрасе с тонкими простынями. И, даже моргнув два раза, Кайл все еще понимал, что от шеи вниз тянется иссохшее тело из сна. Знал, что соски у него почернели, а грудь усохла до обтянутых кожей ребер, чувствовал, как остро торчат кости на тощих бедрах и кожа покрывает их, словно платок – осколки посуды, как похожи его ноги на ноги марионетки, покрытые пятнами карцином и засохших болячек. И это жуткое, постепенное ощущение измененного тела сконцентрировалось на невидимых в темноте ступнях. Те были чужими. И пальцы тоже. Слишком длинные, слишком худые, неправильной формы. Чужие бледные, бессильные ноги.