Идентификация - Сьюзен Янг

Глаза у меня повлажнели. Релм нежно коснулся моей щеки.

– Он был болен. Это болезнь. В этом нет твоей вины.

– Тогда почему стерли эти воспоминания?

Релм прикрыл глаза.

– Я не могу говорить об этом сейчас, красавица. Я здорово напортачил. Мне нужно… Мне нужно подумать. Нельзя тебе было находить этот снимок.

– Да, – согласилась я. – Нельзя было.

– Я хочу тебе счастья. Клянусь, это все, чего я хочу. – Он осторожно поглядел на машину, где Джеймс опустил голову на руль, будто устав от ожидания. Релм вздохнул. – Ты сейчас поезжай, ладно? – Он наклонился и поцеловал меня в щеку, не отрываясь несколько секунд.

– А если я не хочу ехать? – спросила я в надежде, что он расскажет мне больше о брате, о моем прошлом.

Релм задумался.

– Есть много разного, чего ты сейчас не поймешь, – сказал он. – Но ты должна знать, что я всегда желал тебе только выздороветь. Ты мне веришь?

– Да, – кивнула я.

– Я… я люблю тебя, – прошептал он, не в силах поднять на меня глаза.

– Я знаю.

Я не нашлась, что еще добавить. На меня обрушилось горе, и рана казалась совсем свежей, будто я только что потеряла Брэйди. Но передо мной стоял Релм, готовый любить меня, заботиться, заполнить пустоту в сердце.

Я приподнялась на цыпочки и приникла к его губам. Релм тут же ответил, удивив меня своей страстью и прижав к стене. Его язык активно нашел мой, будто Релм давно об этом мечтал.

Сердце застучало, но ощущала я только вину, будто сознательно обманывала и Релма, и себя. Я отвернулась, прервав поцелуй, и обняла Релма. Он тихо засмеялся, стиснув меня в объятиях.

– Ты меня не любишь, – сказал он.

– Люблю, но иначе. Может…

– Когда-нибудь, – договорил он за меня. Вид у него был уставший. А может, сказывалось выпитое пиво. – Тебе пора, – повторил он и проводил меня на крыльцо, упорно глядя на деревянные доски пола. Затем, не прибавив ни слова, вернулся в дом и захлопнул дверь.

Я стояла на крыльце, все еще оглушенная новостью о Брэйди. Когда я встретилась взглядом с Джеймсом, он вопросительно приподнял подбородок, будто спрашивая, все ли со мной нормально. Я не ответила.

Со мной все далеко не нормально.

Глава 10

На полдороге в город, когда мы уже в сумерках проезжали поля, Джеймс сказал:

– А вы неплохо целуетесь.

Я покраснела.

– Я прощалась.

– С языком?

– А тебе какое дело? – спросила я, стыдясь, что он все видел, хоть и не понимала, чего мне стесняться. – Ты в моей комнате даже объятий выдержать не смог.

– Я их стоически вытерпел, – усмехнулся Джеймс. – Мне все равно, с кем ты целуешься, но он явно что-то скрывает. Я удивлен твоей наивности. Думал, ты умнее.

– А я думала, ты не станешь задаваться.

– Такого я не обещал. А я стараюсь не давать обещаний, которые не смогу сдержать.

Несколько миль мы ехали молча. Я думала о брате. Мать сказала, с ним произошел несчастный случай на плоту, но умолчала, что я присутствовала при гибели Брэйди и что он убил себя.

Всхлипнув, я спохватилась, что плачу.

– Эй, – мягко сказал Джеймс. – Прости, я не хотел…

– При чем тут ты, – отмахнулась я. Джеймс свернул к обочине и остановился. – Я из-за брата. Я не помню, как он умер, но мы же там были, Джеймс, оба были. А вдруг мы помогли ему покончить с собой?

– Может, и помогли. – Его голос звучал пусто и печально. Джеймс отвел глаза, будто ища собственные воспоминания. Когда он опустил голову, я поняла – он ничего не помнит. У нас ничего нет.

– А что, если он попрощался? – прошептала я. – Попрощался, а я не помню? – Что-то внутри меня лопнуло, и я разрыдалась, вспоминая улыбку Брэйди, его смех. Мы были так дружны. Неужели он долго болел, а я ничего не замечала?

Джеймс обнял меня за плечи, и я прислонилась к нему. Сперва он напрягся, но вскоре повернулся, прижав меня к груди.

– Знаешь, – тихо сказал он, гладя меня по волосам, – я не помню, что произошло с моей матерью. То она была, и вдруг ее нет. Я не знаю, ссорились ли родители, была ли у нее причина уйти. Отец сказал, что она переехала из-за работы и решила там остаться, но нам и вдвоем прекрасно живется. – Он помолчал. – Десять баксов на то, что он жулит.

Я утерла слезы и села прямо, не отодвинувшись, впрочем, от Джеймса. Он удивленно поглядел на меня:

– В чем дело?

– Мы играли в «жулика» в Программе. А ты?

Он засмеялся:

– Нет. Я почти все время провел в изоляции. По крайней мере, мне так сказали. Неужели вы там играли в карты?

– Джеймс, мы с братом часто играли в «жулика».

Его лицо затуманилось, и он рассеянно потянул за нитку, торчавшую из подола моей блузки.

– Правда?

Я кивнула.

– Могу поспорить, ты играл с нами.

Джеймс, не глядя мне в глаза, задумчиво тянул за нитку, распуская шов.

– Не могу вспомнить, кто меня научил, – сказал он.

– Мой брат.

– Возможно.

Когда нитка наконец лопнула, Джеймс обратил внимание на мой неровный подол.

– Черт, извини.

Но когда он поднял взгляд, я не ответила. У меня припухло лицо, и вблизи – я ведь еще сидела, прижавшись к Джеймсу – я наверняка выглядела не блестяще. Во мне боролись чувство вины, скорбь и влечение.

– Почему ты опять на меня уставилась? – спросил он, на этот раз серьезно.

– Релм кое-что сказал мне перед уходом.

Джеймс округлил глаза:

– Да-а-а? И что же?

– Он… – Я помолчала, не зная, говорить или нет, но мне показалось нечестным скрывать это от Джеймса. Вообще что-нибудь от него утаивать. – Он сказал, что любит меня.

Джеймс опустил голову, вертя в пальцах оторванную нитку.

– А ты что? – спросил он.

– А я нет.

– Тогда не надо было пудрить ему мозги поцелуем, – бросил он осуждающе. Я опешила. Я доверила ему очень личное, а он тычет мне в лицо моей откровенностью?

Я отодвинулась, накинула ремень и с нескольких попыток пристегнулась.

– Забудь, что я сказала. Ты все равно не поймешь.

– Ты права. – Он завел мотор. – Не пойму. И ты вовсе не обязана мне что-либо объяснять.

– Спасибо, – с горечью сказала я. – Хорошо, что ты высказался.

Больше мы не говорили. Я не понимала, как Джеймс мог рассказать мне о своей матери и тут же оттолкнуть. Интересно, он и с Брэйди так себя вел? И со мной?

Неужели рядом с ним всегда трудно?

Добравшись домой, я вошла через заднюю дверь в надежде, что родители не заметили моего недолгого отсутствия. В гостиной работал телевизор. Я неслышно поднялась по лестнице, остановившись у комнаты Брэйди.

Войдя, я легла на кровать брата, глядя в потолок. Мне хотелось узнать тайны, вернуть украденные воспоминания.

– Что же с тобой случилось? – спросила я, обращаясь к брату и к себе. Я перерыла свою комнату в надежде найти что-нибудь еще, но ничего не нашлось – ни единой фотографии, кроме семейных. Ни некролога о Брэйди, вырезанного и заламинированного с подложенной на обороте молитвой, ни газетной статьи, навечно помещенной в альбом.

Расспрашивать мать было бесполезно – она готова нагромоздить горы лжи. Не знаю, как мы общались раньше, но я ей больше не доверяю. Она выдала меня Кевину и непосредственно причастна к моей отправке в Программу.

В кармане завибрировал сотовый. Я проворно достала его в надежде, что это Релм – правда, мы не обменивались телефонами, – и помедлила, увидев на дисплее имя Джеймса.

Я выключила телефон и сунула его в карман. Общаться с Джеймсом просто мучение. В прошлом нас многое связывало, но всякий раз, стоит нам приблизиться к разгадке тайны, он отступает, да еще старается побольнее меня задеть. В данный момент с меня хватит. Больше мне сейчас не выдержать.

Я повернулась на бок, устраиваясь поудобнее, погруженная в свои мысли, и вздрогнула от стука в дверь. На пороге стоял папа.

– Детка, – сказал он, – я зашел попрощаться на ночь, а тебя нет в комнате. Что ты тут делаешь?

Я быстро заморгала и села.

– Я тоскую по Брэйди, – ответила я, стараясь угадать его реакцию. У папы вытянулось лицо, в покрасневших глазах появилась тоска.

– Я тоже, – ответил он. Его брюки были измяты, и от него слегка несло спиртным. Не знаю, когда он начал пить.

Мы молча сидели некоторое время. Я кусала губу, не решаясь спросить.

– Пап, – начала я, – Брэйди что, покончил с собой?

Отец резко, болезненно вздохнул и ответил не сразу. Он прилег на кровать рядом со мной, прикрыл глаза рукой, и, к моему ужасу, его плечи начали вздрагивать.

– Да, – сдавленно проговорил он. – Брэйди себя убил.

Странно, но мое тело сразу успокоилось, распознав, наконец, эмоции, пусть и лишенные воспоминаний. Беспредметное горе нашло, наконец, свой источник. Папа пытался успокоиться, а я старалась не расплакаться. Релм сказал правду. Что еще ему известно?