Непримкнувший - Дмитрий Шепилов

На опыте нашей революции и социалистического строительства во всех странах народной демократии я по-прежнему, и даже не по-прежнему, а в тысячу раз сильнее, чем прежде, убежден, что Ленин и Октябрьская революция открыли такие формы действительного народовластия и истинной демократии, с которыми не могут сравниться никакие архидемократические государства буржуазной парламентской демократии.

«Сущность Советской власти состоит в том, — говорил Ленин на I конгрессе Коммунистического Интернационала, — что постоянной и единственной основой всей государственной власти, всего государственного аппарата является массовая организация именно тех классов, которые были угнетены капитализмом… Именно те массы, которые даже в самых демократических буржуазных республиках, будучи равноправны по закону, на деле тысячами приемов и уловок отстранялись от участия в политической жизни и от пользования демократическими правами и свободами, привлекаются теперь к постоянному и непременному, притом решающему, участию в демократическом управлении государством».

Со времени написания этих слов прошло полвека. Буржуазия на историческом опыте многому научилась. Научились и мы. Мы по-настоящему выстрадали марксизм. Главное, мы создали могущественную материально-техническую базу социализма. На этой базе мы можем жить по Ленину. Мы должны жить по Ленину. Тем более, что за эти полвека сам ленинизм гигантски обогатился, впитывая в себя и переваривая многообразный опыт всех стран и мирового освободительного движения.

Мы можем и должны теперь организовать функционирование всех надстроек (от государства до философии и эстетики) на началах широчайшей всенародной демократии, истинной свободы личности социалистического общества.

В описываемый же послевоенный период это стало властным велением жизни, без воплощения которого уже нельзя было успешно двигаться вперед высокими темпами ни в каких сферах общественной жизни. Но на поверхность выбивалось явное опасение вступить на этот путь. Мы чувствовали это в государственном строительстве и в партийной жизни. Мы чувствовали это и в сфере идеологии.

Жесткий тон в идеологических вопросах, взятый в докладах А. Жданова и в решениях ЦК по литературе, общественным наукам, репертуару драматических театров, музыки и кино, развивался и углублялся. После лаконичного замечания Сталина, что кое-кто «пытается погасить огонь великого учения Павлова», началась кампания по разоблачению антипавловцев. Было в этой кампании много положительного. Но не обошлось, как и во многих других случаях, без перегибов.

Не могло не принести ущерба науке направление в этой связи огня критики на выдающегося ученика И.П. Павлова, крупнейшего советского физиолога, Героя Социалистического Труда А. Орбели.

В мае 1950 г. в «Правде» была опубликована статья профессора Тбилисского университета Чикобавы «О некоторых вопросах советского языкознания». Она положила начало широкой дискуссии в этой области науки, завершившейся публикацией знаменитой статьи Сталина «Относительно марксизма в языкознании».

И здесь Сталин не мог обойтись без предельной политизации этой научной проблемы и без доведения своей критики до криминальных характеристик. Он обвинил всемирно известного лингвиста и археолога академика Н.Я. Марра в аракчеевщине. Конечно, всё сказанное Сталиным в его статье объявлено было сразу святая святых, классикой. «Новое учение» о языке, созданное академиком Марром, предано было анафеме, и возможность всякой дискуссии в вопросах языкознания была гильотинирована.

К сожалению, с тяжелой руки Сталина у нас часто в теоретических вопросах организационно-административный подход доминировал над идейным. Забывается та элементарная истина, что с идеями надо бороться идеями.

В художественной литературе и в драматургии в этот период всеми средствами поддерживались помпезные, лакировочные, культовые произведения и постановки, хотя они явно грешили отходом от исторической правды и невысоким художественным уровнем. А что-то новое, живое, созданное не по установке сверху, подвергалось жестокой экзекуции.

Доведение критики художественных произведений до серьезных политических обвинений имело особенно серьезное значение, когда речь шла о произведениях, созданных в национальных республиках. Так было, в частности, в описываемый период с творчеством известного украинского поэта В. Сосюры. Он опубликовал стихотворение «Люби Украину».

Люби Украину, как солнце, как свет,

Как ветер, и травы, и воды…

Люби Украину — простор вековой,

Гордись ты своей Украиной,

Красой её, новой и вечно живой

И речью её соловьиной…

Сталин нашел, что это — воспевание «Украины вообще», «вне времени и пространства», «извечной Украины». Значит, это «националистический подход». Под таким творчеством-де подпишется «любой недруг украинского народа из националистического лагеря, скажем Петлюра, Бандера и т.п.».

Конечно, Сталин не мог обойтись без острых блюд. Поэтому и здесь критика доводится до отождествления автора с Бандерой и Петлюрой. В итоге В. Сосюра был обвинен в национализме. Все характеристики, данные стихотворению и автору Сталиным, нашли отражение в большой редакционной статье в «Правде». И никакие силы в мире не могли теперь избавить автора от инкриминируемой ему вины.

Попутно же политические обвинения были предъявлены: поэту Максиму Рыльскому за положительный отзыв о стихотворении Сосюры, со ссылкой, конечно, что Максим Рыльский и сам в прошлом не избежал идеологических серьезных ошибок; поэту А. Прокофьеву за «советизацию» перевода стихотворения; редактору В. Друзину за публикацию стихотворения в журнале «Звезда».

Так же остро была раскритикована Сталиным после просмотра опера К. Данькевича «Богдан Хмельницкий», показанная во время украинской декады в Москве. Конечно, после замечаний Сталина вся декада была отравлена. Тем более что Сталин не мог говорить: «авторы упустили», «композитор не учел». Он во всем видел непременно антигосударственный умысел, нарочитый подкоп: «на сцене не показана польская шляхта, её почему-то упрятали от зрителя».

Эта неистребимая подозрительность Сталина приводила порой к самым роковым последствиям, ибо она воспринималась, становилась присущей всем звеньям государственного и партийного аппаратов.

Даже, казалось бы, политически безупречный и воинствующий роман Александра Фадеева «Молодая гвардия» совершенно неожиданно признан был Сталиным во многом идейно порочным.

Известно, что роман А. Фадеева, вышедший в 1945 г., сразу снискал себе огромную популярность и безоговорочное признание у молодежи и среди широких кругов советского народа вообще. Роман получил "Сталинскую премию 1-й степени. Инсценировка романа была осуществлена на подмостках десятков театров страны. Роман получил широкое распространение и за рубежом.