Трава, пробившая асфальт - Тамара Черемнова

 Этим комплексом я загнала себя в угол. Да еще иногда мне стало страшно просыпаться — казалось, что если проснусь, то вновь окажусь там, в дурдоме, меня отправят туда обратно за мое убожество. Самая убогая на свете! Хуже не бывает!

 Нелепые страхи и постоянная зажатость измотали меня и изрядно надоели. Вроде бы обвыклась, прижилась, бытовые условия хорошие, никто не обижает, но стоит косо посмотреть на меня и делается страшно, тотчас же хочется спрятаться. Я зажималась даже от простого долгого взгляда, не только от недоброго. Психологи называют такое состояние «олений страх».

 Покопавшись в своих медицинских бумагах, я нашла извещение из Кемеровской областной клинической психиатрической больницы (КОКПБ), в котором сообщалось о назначении мне перекомиссии. Этот документик я получила, живя еще в Прокопьевском ПНИ. И рискнула написать заместителю главного врача КОКПБ — Георгию Леонидовичу Устьянцеву письмо с просьбой принять меня и хоть что-то сделать с этим непреодолимым чувством зажатости и необоснованными страхами. Так как своих психологов в домах инвалидов и престарелых тогда еще не было. Это было уже в 1992 году.

 — Во дает! — передали мне восклицание одного из моих читателей. — Мало ей ПНИ и прокопьевской психушки, так еще и кемеровскую подавай! Всех психиатров решила попробовать!

 Но мне было необходимо подлечиться и убрать слова «олигофрения в стадии дебильности», которые по-прежнему маячили на первой странице истории болезни, хотя результаты обследования дали полное опровержение этого диагноза и признание моей умственной полноценности.

 Ответ пришел быстро, Устьянцев распорядился, и меня приняли в пограничное открытое отделение КОКПБ. Выяснили, что именно меня беспокоит, назначили колоть витамины, а также элениум и реланиум, которые надолго снимали спастику. На этом лечение закончилось, и я не получила того, что хотела, чувство зажатости и тревожность никуда не делись. Мне хотелось, чтобы эти проблемы попробовали снять с помощью гипноза, как рекомендовала психиатр Прокопьевского ПНИ Людмила Алексеевна Енина. Но психотерапевт КОКПБ Леонид Станиславович Кошкин сказал, что я не нуждаюсь в гипнозе и вполне достаточно моей собственной силы воли. Мне сунули листок с аутотренингами по методике психотерапевта Владимира Леви, и все.

 А вот про невропатолога — не буду называть ее имени-фамилии — хочется рассказать отдельной строкой. Увидев меня в этой больнице, она бросила недоуменный взгляд и сделала страшное лицо. Потом зашла в мою палату и закидала вопросами, не дожидаясь ответов:

 — Ты зачем сюда приехала? Ты была замужем? Значит, не была? Зачем ты сюда приехала, здесь же психуши да плакуши лежат!

 Я попыталась что-то ответить на столь странный набор вопросов, но она не дала и рта открыть, продолжая талдычить о психушах и плакушах. Если для нее все пациенты исключительно психуши да плакуши, то к какому разряду она отнесет меня? Я растерялась, разволновалась, что естественно для моего заболевания, меня так сильно дернуло, что чуть не свалилась с кровати. Что должен сделать врач в такой ситуации? Наверное, в первую очередь успокоить пациента. Однако невропатолог вместо этого брезгливо отпрыгнула от меня, скривила тошнотную мину и с ней покинула палату.

 Я конечно же разрыдалась, и вот такую, всю в слезах, меня застала ведущая врач Лидия Яковлевна Нохрина. Спросила о причине слез, и я поведала о визите невропатолога, деликатно обойдя обидные определения «психуши» и «плакуши».

 — Она с тобой так жестко обошлась, чтобы ты побыстрее освободилась от своей зажатости, — успокоила меня Лидия Яковлевна, полагая, что я не отличаю жесткость от хамства.

 * * *

 Слава Богу, мое упавшее настроение поднял следующий эпизод. Дочка одной из больничных медсестер, школьница, купила в магазине книжечку «Из жизни волшебника Мишуты» и показала маме:

 — Глянь, какая необычная детская книжка. Увидела на прилавке в книжном и купила, десять копеек всего стоит. Чудесный будет подарок для кого-нибудь из малышей!

 На что мама ей ответила:

 — Так эта писательница сейчас как раз лежит в нашей больнице. Нервишки ей подлечиваем. Уж очень чувствительная да волнительная. Писатели — они все такие...

 Эту историю мне с восхищением рассказала медсестра.

 * * *

 Перед выпиской Лидия Яковлевна показала мою историю болезни — там в свежих записях о диагнозах не значилась «олигофрения в стадии дебильности», были констатированы нормальное развитие интеллекта и адекватность поведения, но «олигофрения в стадии дебильности» как была проставлена на самой первой странице, так и осталась.

 А ведь люди сначала видят эту страницу! И, прочитав этот диагноз, не спешат листать историю болезни дальше и читать подробности.

 — Почему же мне не написали опровержение старого диагноза «олигофрения» на первой странице? — спросила я.

 — Мы таких опровержений не пишем, — ответила Лидия Яковлевна, — а просто записываем имеющиеся диагнозы. Мы же не указали среди них «олигофрению ». Какие могут быть претензии?

 — Я все равно добьюсь этого опровержения, — пообещала я.

 — Это ваше личное дело, — поджав губы, ответила врач и вышла.

 * * *

 Уезжала я из больницы в таком гадком и раздавленном состоянии, в каком, наверное, к ним поступают больные, и жалела, что напросилась туда. Кемеровская областная психиатрическая больница значительно отличалась от Прокопьевской городской, где мне так помогли в 1988 году.

 Зато в моей истории болезни появилась уникальная запись, приводящая врачей в недоумение: «Черемнова Т.А. по собственной просьбе была госпитализирована в КОКПБ». Как это? Сама напросилась в психиатрическую больницу? К психам? Да, сама напросилась, и не к психам, а к врачам с вполне определенной целью избавиться от портившего жизнь «оленьего страха», а заодно и неверной титульной записи «олигофрения в стадии дебильности». Кроме того, наивно надеялась, что в областном центре Кемерово смогу найти общение и поддержку как начинающий литератор. Я рассчитывала, что на меня кто-нибудь обратит внимание, хотя бы ребята из Кемеровского дома инвалидов — там было отдельное молодежное крыло колясочников с сохранным интеллектом, грамотных и получивших образование. Но — увы и ах!

 Сколько я ни приглашала, никто не пожелал прийти ко мне в эту больницу. Оно понятно, одно название, несущее слово «психиатрическая», отпугивает. Но я нисколько не жалею, что все так сложилось. Так что в результате я только использовала возможность обследоваться у кемеровских врачей. И в душу запали слова Лидии Яковлевны, сказанные перед моим отъездом: