Преступления Алисы - Гильермо Мартинес

взаимоотношениях без малейшего намека на какое-либо неприличие. Более того: некоторые из этих фотографий Кэрролл выставлял на всеобщее обозрение, даже гордился ими. Сведя наконец знакомство с такой для него особенно вожделенной знаменитостью, как Теннисон, Кэрролл дарит ему фотографию Алисы в образе нищенки и не без хвастовства записывает в дневнике слова поэта-лауреата: «Самый возвышенный, самый прекрасный образ, какой я видел в своей жизни». Лишь начиная с 1950-х годов стали предполагать, что интерес Кэрролла к детям был не таким уж невинным. Мы прекрасно это знаем, но, естественно, не можем ни надеяться, ни рассчитывать на то, что за пределами нашего круга обычные люди, если эти фотографии предстанут на всеобщее обозрение, откажутся от предрассудков и рефлексов нашей эпохи, и у них не появятся сразу же самые грязные мысли, и они не отправятся низвергать Кэрролла с пьедестала, заклеймив его гнусным педофилом. Думаю, когда эти фотографии явятся вместе с серией убийств и громким скандалом, никто не обратит внимания на такую тонкость, как историческая правда. Что же до преступлений, подозреваю, что они на это и направлены: жестокий, но в наше время, возможно, единственно эффективный способ ударить в гонг, привлечь всеобщее внимание к данным снимкам. Однако, почему кто-то обрушился с такой яростью на Кэрролла или на нашу группу жалких стариков, для меня совершенно необъяснимо.

Он огляделся по сторонам, будто ожидая, что кто-нибудь поддержит его или возразит ему. Я с удивлением заметил, что инспектор Питерсен, надев очки с толстыми стеклами, действительно делал записи в блокноте, подобно медлительному, но прилежному школяру.

– Я мог бы почти во всем согласиться с тем, что сказал Рэймонд относительно фотографий обнаженных и полуобнаженных детей, – произнес Торнтон Ривз. – Но все-таки… – Он поднял со стола поддельную фотографию, на которой Кэрролл обнимал маленькую Алису, и поднес к глазам каждого, чтобы мы смогли взглянуть на нее еще раз. – Все-таки я считаю, что эта фальшивка запечатлела лучше, чем любой другой снимок из наших научных книг, отношение, Кэрролла к девочкам: напряженное, страстное, на грани плотского. В отличие от других любителей детей Кэрролл строго гетеросексуален. Однажды он записал: «Я люблю детей, за исключением мальчиков», а в записках, какие он посылал матерям с просьбой о встрече с их маленькими дочками, настаивал с откровенностью, которая сегодня бы любого насторожила, чтобы девочки приходили к нему одни, поскольку только так «можно узнать их истинную природу». Думаю, фотография, изобретенная в ту эпоху, стала для него идеальным орудием физического сближения, доходящего до предела. Разве подготовительный ритуал, когда Кэрролл медленно устанавливал и не раз поправлял позу, не предоставлял ему очевидное алиби, не оправдывал его в собственных глазах, и он, ни в чем себя не упрекая, мог приблизиться, протянуть руку, поднять платье или вовсе снять его, а главное, прикоснуться? Именно когда Кэрролл начинает фотографировать девочек Лидделл, в дневнике все сильнее звучит самоуничижение, мольбы к Богу о прощении, угрызения совести. Я даже рассчитал и вычертил кривую, которая показывает, что эти его молитвенные настроения, отраженные в дневнике, достигают максимума в период отлучения от дома Лидделлов. Рэймонд прав, для той эпохи приемлема идиллическая детская нагота, предположительно происходящая из Эдема, если хоть когда-то существовало такое райское состояние, свободное от нечистых намерений. Но вот парадокс: та же самая эпоха допускала влюбленность взрослого в девочку, в форме сватовства, брачного сговора, с волнующей перспективой скорого плотского соития. Кузен самого Кэрролла страдал от любви, горел желанием жениться на одиннадцатилетней девочке, и Кэрролл пишет ему разумное письмо, советуя отдалиться от девочки и подождать еще год. Мог ли так сдерживаться он сам? Кэрролл посвятил девочкам много любовных стихотворений, часто на обороте снимков. Кое-что можно счесть избытком риторики, но в современном прочтении они кажутся весьма пылкими. Придерживался ли он границ? Может, да, а может, нет. Окончательного ответа мы дать не сумеем.

– Ну, а я бы сделала различие между периодами его жизни, – заявила Джозефина. – Мое внимание привлекают годы, когда Кэрролл, уже заслуживший признание, снова обращается к обнаженной детской натуре. Вспомним, что в течение двух лет он довольно сложными путями добивался позволения устроить собственную студию над своими комнатами в колледже. Зачем ему понадобилось столь уединенное место, если в те годы он уже не так много фотографировал? Этой студией Кэрролл пользовался совсем недолго, поскольку прошел слух о вольностях, какие он позволял себе со своими маленькими моделями. Истинные или ложные, однако эти слухи заставили его навсегда бросить фотографию.

– Вижу, наше обсуждение стремительно превращается в суд над Кэрроллом, – произнес Альберт Раджио, – и хотя при жизни он любил суды и редко пропускал их, вплоть до того, что оставил сатирическое изображение такового в Стране чудес, вряд ли ему понравилось бы сидеть в наш век на скамье подсудимых. Но, полагаю, инспектор ждет от нас скорее указаний на то, что за человек мог рассылать эти фотографии, чем рассуждений о сексуальной практике Викторианской эпохи. Важно вернуться к вопросу, поставленному Рэймондом: почему кто-то хочет извлечь на свет таким… странным способом данный аспект личности Кэрролла? Мне приходят в голову два типа людей, точнее, два почти противоположных личностных типа. Это может быть человек, который в детстве стал жертвой сексуальных домогательств взрослого, обладающего теми же чертами, что и Кэрролл, его обаянием и остроумием. Он молча страдал долгие годы и теперь видит в Кэрролле, а также и в нашем Братстве, которое так или иначе защищает его образ, обоснование того, что подобные преступления остаются безнаказанными. Этот человек узнал, что мы готовим публикацию дневников, что в очередной раз будет представлена в благостных тонах история любви Кэрролла и Алисы, полный снисхождения рассказ о его дружбе с девочками, и выплеснул свою ярость. Нас с женой можно было бы заподозрить в такого рода ненависти, ведь наша дочь, как все знают, стала какими-то нам неведомыми путями одной из жертв. Однако излишне говорить, что именно в память нашей дочери мы любим Кэрролла, по крайней мере его творения, и прекрасно понимаем разницу эпох. Со своей стороны, и пусть инспектор запишет это у себя в блокноте, мы хотели бы свести счеты с одним-единственным человеком, к несчастью, нашим современником. Мы не стали бы тратить время на серию убийств. Что касается другой возможной личности: вообразим человека с теми же склонностями, что и Кэрролл, только рожденного в наше время. Представим, что, наподобие Кэрролла, этот наш современник Х был вырван из благостной атмосферы счастливого детства и брошен в одну из наших ужасающих закрытых школ для мальчиков. И что был он хрупкого сложения, даже, может, отставал в росте и не