"Фантастика 2023-163". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Алифанов Олег Вл

– Я слышал подобные разговоры. Вы помышляете о новых якобинцах?

– Вовсе нет. Мы едем в благословенные места, по которым ступала нога Спасителя, но я изучал другие религии, и что я с ужасом обнаружил? Все они стремятся к тому, чтобы стать распорядителями человеческой жизни, подчинить её строгим нормам, направить в раз и навсегда проложенную колею. Для этого написаны толстые книги многоопытных мудрецов. Увы, и христианам порой кажется так неуютно на свободе, данной нам в Нагорной проповеди, что некоторые стремятся домыслить к ней тысячи мелких ограничений, без соблюдения которых иной раз вас сочтут за еретика.

– Может статься, я заменяю счастье бытия радостью познания.

– Берегитесь, Алексей Петрович, – погрозил он пальцем, и я не понял, шутит он или всерьёз. – Познание коварно. Я уже говорил, что один лишь факт может перевернуть всю вашу теорию дном вверх. А если теория есть смысл вашей жизни, то и её!

– Но следующий факт – вернёт обратно или переместит ещё куда-то. Если не опускать рук.

– Беда в том, что вы никогда не поймёте, навсегда ли это. Я же остановился на первой части из вашей формулы, друг мой.

– Правда – хорошо, а счастье лучше? – нахмурившись, поддел я его.

– О, нет. В этой формуле – то и другое. Счастье неведения в правде веры.

– В неведении находите вы радость для себя?

– Неведение неведению рознь. Я лишь говорю о неведении суетливого разума. То, что для одного радость, другому покажется скукой. И напротив. Вас интересуют игры ума, меня – духовное совершенство.

– Вы ещё не приняли постриг, а уже рассуждаете как монах.

– Постриг – венец пути. Владыко благословил меня на послушание, но я должен убедиться, что того же хочет Бог.

– Вы намереваетесь получить от Него напрямую какие-то сведения относительно себя? Браво. Надеюсь, при всей вашей способности к прямому… богообщению, вы не отрицаете позитивную философию Августа Конта? Наши методы познания не противоречат друг другу.

– О, да, я полагаю, что мы стремимся к одной вершине разными дорогами, в меру нашего умственного и духовного совершенства. Но мой путь много короче вашего. – Он замолчал, но я не прерывал его, чувствуя, что он собирается продолжить. – Знаете, мы действительно чем-то схожи.

– В этом нет сомнений! – воскликнул я, не дождавшись. – И я твержу то же.

– Нет, правда. Соблаговолите взглянуть на бокал. Сделайте милость, опишите его коротко.

– Хрустальный фужер, с рельефным растительным орнаментом, до половины заполненный белым вином… – начал было я, придумывая какими ещё эпитетами и оборотами наградить простой натюрморт.

– Да! Так я и знал, – прервал он меня.

– Я уже успел где-то допустить ошибку? – с иронией в голосе вопросил я.

– Здесь нельзя ошибиться, – улыбнулся он, испытывая от чего-то удовлетворение. – Этот бокал можно описать как наполовину полный, что вы и сделали, но и как наполовину пустой.

– Мне не пришло бы в голову, что вопрос можно поставить так… простите, суесловно. А вы – неужели вы видите его пустым? – усмехнулся я.

– О, нет, – поспешил отмахнуться Стефан, – я тоже вижу его наполовину заполненным. Я, как и вы, в определённом смысле – позитивист.

– Но это же прекрасно! – возгласил я, обрадованный степенью образованности моего собеседника.

– А вот в этом мы с вами расходимся категорически, друг мой! – рассмеялся он.

– Да бросьте, Стефан, давайте начистоту, разве есть люди, которые с первого взгляда воспримут половинчатую пустоту сего сосуда? И что в этом хорошего? Должно быть, это сварливые девы преклонных лет? Или пьяница, исчерпавший бутылку.

– О, нет! – искренне смеясь, ответил Стефан. – Ибо такие только, умеющие видеть… нет, не так, не так! Те, кому дано, – он сделал многозначительную паузу, устремив перст к небу, – дано зреть пустоту, неполноту и незавершённость – двигают наш мир вперёд. Именно эти таланты наполняют чашу, из которой черпают остальные. А гении лепят саму чашу. Но для этого нужен – дар. Потому что заполнение пустоты – это сотворчество Всевышнему.

– Мы в самом деле не так уж далеки друг от друга! – воскликнул я. – Я тоже ищу сведений, которые заполнят существующую пустоту. Но меня волнует не столько моё будущее, сколько наше общее прошлое. В мои обязанности входит поиск неизвестных древних эпиграфов, я должен искать и собирать рукописи, особенно раннехристианского периода: первых общин, легендарных метохов отшельников…

Лукавил ли я в тот миг? Или возжаждал сам себя окрылить великим идеалом беззаветного служения науке? Где в тот миг обретался образ моей возлюбленной? О, я не мог забыть об Анне, но она виделась мне парящей где-то подле иного смысла моей жизни. Смысла, который сам я ещё не осознавал достаточно, а лишь стремился улавливать о нём робкие предчувствия.

– Чего же ради? – донёсся до меня вопрос Стефана.

– Сводить сведения воедино, простите за каламбур, и добывать на их основе новые знания – вот моя задача. Мёртвые языки ждут моего вмешательства, дабы зазвучать сызнова. Истина – как бы высокопарно ни звучало это слово в устах вчерашнего школяра, – вот моя цель. Даже если она опрокинет труд предшественников.

– А позвольте спросить вас, Алексей, – он заглянул мне в глаза, – знаете ли вы уже, что хотите найти?

До крайности удивил меня этот вопрос.

– Вы, вероятно, не слышали меня, Стефан. Я говорил о рукописях и…

– Нет-нет, я внимательно слушал. Рукописи – это лишь средство, жизнь ранних общин – задача. Но я задал вопрос не о задачах и средствах, а о цели этих поисков. Что вам в тех папирусах и общинах – что представляет собой то нечто, – сделал он ударение, – чего ради, собственно, предпринимаете вы такие усилия вдали от Отчизны и близких, в долгом одиночестве?

– Как же могу я знать это нечто, находясь только в начале пути?

– Возможно, не вы, а те, кто вас отправил в путешествие? – уточнил он. – Разве нет у вас замысла или задания более цельного, чем сбор случайных разрозненных черепков по всему свету?

Теперь ещё сильнее, чем раньше, оказался я уязвлён. Неужели молодость и горячность дают основания сомневаться в моей самостоятельности?

– Нет, я волен сам выбирать… форму для нового сосуда, – ответил я, но после голос мой утратил твёрдость. – Впрочем… вы всё время конфузите меня, теперь я уж в сомнениях.

– Славно! – обрадовался он. – Значит, я добился своего. Сомнения – это затравка для поиска. Вы говорили, что ищете сведений, которым предстоит заполнить пустоту. Но вино можно налить в пустой бокал, и тогда оно послужит своей цели, а можно выплеснуть в пустоту окна, и оно сгинет без проку. К чему я говорю это? Сначала воображение даёт толчок опыту, мысль опережает и сами сомнения. Без цели любые находки не обретают смысла. Пустота, которую ищут заполнить любомудры, обязана иметь контур, но эти очертания сначала рисует нам разум. Поэтому чистая идея, как это ни парадоксально, остаётся единственным и самым прочным фундаментом. Сначала скульптор воображает композицию, после ищет мрамор и инструменты. Надо знать, что привезти с Востока, прежде чем ехать за три моря. Найдите свою пустоту. Но не забудьте ограничить её формой.

Это задело меня, потому что чувствовал я, что он глубже меня понимает некоторые важнейшие сущности. Но и свои редуты сдавать без боя я не собирался.

– О, я, кажется, понял вас. Именно это губит нашу науку. Именно это делает учёных людей врагами. Кёлер, Бларамберг, Прозоровский и другие: каждый мнит свою теорию справедливейшей, а из груд добытых сведений отсеивает для себя только то, что потребно для доказательства, не считаясь с прочим. Это слишком напоминает варварские раскопки курганов, когда блеск золота, становящийся целью, затмевает неисчислимые ценности. Как желал бы я избежать этих ошибок моих предшественников. Если позволить использовать ваш образ, то наполовину пустой бокал можно наполнить вином, а можно винным уксусом.

Мы давно уже находились на широте Яффы, корабль наш ровно скользил прямо на восток, и я нетерпеливо встал, намереваясь с высоты роста разглядеть долгожданный город.