Утросклон - Сэмюэль Гей

Фалифан вошел в свою темную комнату, которую снимал на первом этаже двухэтажного каменного дома в захолустном переулке. Жилище его было холодным, с заплесневелыми стенами и ветхими половицами, поеденными грибком. Зато имелся отдельный вход, и это достоинство покрывало все недостатки убогого жилища.

Он разжег керосинку, достал закопченный котелок в разогрел гороховую кашу. Намазал горчицей хлеб в принялся есть. Проглотив наспех несколько ложек пахучего месива, не выдержал и сел за стол. Его одолевал зуд творчества, он торопился сказать то главное, к чему пришел за годы своей жизни.

Расчистил стол, достал с полки твердую папку с листами недорогой, но довольно белой бумаги и начал перечитывать то, что успел создать. Первая глава его книги называлась "Ройстон".

"На многие мили Побережье вытянулось глухой неприступной стеной, составленной из острых отвесных скал. С далекого расстояния темные зубцы берега напоминали крепость, затихшую перед осадой. На самом же деле борьба не прекращалась ни на минуту, с тех пор как появились на свете суша и море.

Вода побеждала. С каждым десятилетием все больше становилось брешей в строю каменных исполинов.

Дряхлые были скалы. В одном месте красно-фиолетовая гряда Побережья расступилась, и здесь была чудесная бухта, надежно укрытая от волн и ветров. Люди дали ей достойное имя: Бухта Спокойной Воды.

Даже в жестокий шторм в воде бухты, как в зеркале, можно было прочесть диковинные названия кораблей из разных концов света.

Теперь трудно сказать, что появилось здесь прежде, суда в гавани или дома на берегу, но город был. Вымощенный красно-фиолетовым камнем, с кудрявыми зелеными улицами, нашпигованными розовыми черепичными крышами. Назывался он Ройстон.

Отгороженный от мира горными хребтами, жил он своею обособленной жизнью. В Ройстоне колыхались многолюдьем богатые ярмарки, ломились от невидан ных заморских припасов лавки и кабачки. Но особенно хорошо было здесь летом. Диковинные цветы, виноградные лозы, абрикосовые деревья, напитанные влажным теплом южного моря, брали город в свой плен. По вечерам улицы и парки Ройстона обволакивал многосложный аромат цветов и фруктов, от которого тесно становилось в груди и тревожно замирало сердце.

В городе было много красивых женщин. Их заманила сюда яркая легкая жизнь, и они слетелись, как бабочки на медвяный цветок. Смуглые южанки пили сладкий нектар благополучия и ошибочно полагали, что небрежная роскошь города принадлежит им. Это было не так. Казино, фейерверки, оркестры под открытым небом, вино и сами женщины служили истинным хозяевам города морякам. Эти люди ценили каждый глоток жизни на берегу и ни во что не ставили ее в море.

Обветренные, соленые от штормов и шуток, они напивались в кабачках до рвотной бледности, вопреки здравому смыслу не копили денег и бездумно проматывали за короткую ночь все свои филоны, заработанные среди риска и опасностей. Эти бесхитростные дети моря жили не ради показухи. Просто они были не от мира сего, и те, у кого оседали их капиталы, даже не подозревали, насколько богаче их эти нищие бродяги моря. Они были временными на грешной земле. Ложь, скупость, измена, лесть, расчет и прочий балласт сухопутного мира был чужд вольной братии, живущей по своему уставу. От будничного хлама и маяты они могли избавиться без особого труда - уйти в море, Всякий корабль, покидая Бухту Спокойной Воды, вскоре исчезал за чертой, где соединялись вода и небо.

Дальше был другой мир, невидимый и неведомый. Оттуда, из-за узкой полоски горизонта, каждое утро нарождался новый день, и из моря всплывал рельефно очерченный круг солнца. Оно вздымалось и росло на глазах, набираясь сил, и в эти минуты напоминало огромное яблоко, нарисованное самыми золотыми красками. Светило являлось городу через просвет среди скал, где был вход в бухту. Этот вход сторожили два каменных великана. Их называли Ворота Солнца.

Кроме нового дня в эти ворота заходили корабли.

Бывало, что перворанний корабль приносил на мачтах солнечный диск, будто вымпел праздничного утра. Даже самые мрачные горожане находили, что это лучшее зрелище, какое может быть в Ройстоне.

...Сейчас все не так. Один из каменных сторожей Бухты Спокойной Воды состарился и однажды всей своей громадой рухнул, в воду. Там, где раньше проходили суда, теперь торчал каменный тяжкий клин.

Таким образом вход в бухту оказался запертым самой природой.

Корабли нашли себе другое пристанище и ушли навсегда за горизонт. И только солнце не изменило своему курсу. Оно по-прежнему беззаботно появлялось из никому не ведомой утренней страны.

Без моряков жизнь в городе притихла, но не угасла. Чья-то светлая голова решила сделать Ройстон курортным местечком. По-прежнему благоухали розы и магнолии, смеялись красивые женщины, шипело вино в звонких бокалах. Колесо увеселений вертелось в прежнем темпе, но уже для других людей курортников. Ради них построили многоэтажные отели, проложили скоростную автомагистраль. Праздные люди привезли с собой запах лаковых машин и одеколона "Фокс", захламили город зубочистками и окурками никчемных, но модных сигар.

В Ройстоне появилось множество маклеров, спекулянтов и прочих финансовых манипуляторов..." Здесь Фалифан прервал чтение и вычеркнул сухое и казенное, как ему показалось, слово "манипулятор".

Он подумал и аккуратно вписал вместо него "дельцов".

"В Ройстоне появилось множество маклеров, спекукулянтов и прочих финансовых дельцов, которые неплохо грели руки на курортной индустрии. Неожиданно заметили, что в городе есть муниципалитет. Его здание с узкими овальными окнами покрасили зеленой краской, вымыли с мылом красно-фиолетовые ступени, парадный подъезд украсили двумя якорями, перевитыми тяжелой цепью. Для красоты".

Фалифан был удовлетворен. Начало будущего произведения ему очень понравилось. Он бережно убрал в папку исписанные листы и приготовился писать дальше. В эти минуты не было в Ройстоне человека счастливее его...

IV

Обескураженный неудачей на Бирже, Монк в отчаянии поднялся на свое крыльцо. Заходить в неуют вовсе не хотелось, но от низкого неба исходила такая серая тоска, что хотелось укрыться хоть где.

Дом, каков бы он ни был мрачный и заброшенный, все же укрытие. Юноша не раздеваясь прошелся по комнате, присел к столу и увидел свою утреннюю записку. "Приказывать себе надо тогда, когда ни от кого не зависишь", рассудил Монк и порвал листок.

Вдруг он почувствовал, что в доме вроде как потеплело. Обернулся и с удивлением заметил, что в печи полощется пламя. В этот момент распахнулась дверь, и в платке, накинутом на плечи, вошла хрупкая девушка с большим ртом и коротко постриженными каштановыми волосами. Ее светлые радостные глаза заметно оживили хмурое жилище. Икинека пришла.