Неофициальная история крупного писателя - Чэнь Мяо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я виноват! Мою вину невозможно измерить. Она велика, как небо! Если родная партия и героический народ помилуют меня, я готов выступить против всех правых на свете...
Он снова заплакал, и слушатели вспомнили, что мужчины не так легко исторгнуть слезы.
Едва избежав опасности, Чжуан помылся, постригся, нарядился в суконный френч и импортные — чешские — ботинки и с невинным видом вновь предстал перед массами, говоря:
— Борьба против правых элементов — это великое дело. Если бы она не началась, в Китае могли бы повториться венгерские события!
А глупый Вэй Цзюе продолжал мертвой хваткой держаться за лозунг «Пусть расцветают все цветы, пусть соперничают все школы», твердил, что он полезен для развития литературы и науки, и все никак не мог понять, что его провозгласили для выявления «ядовитых трав». От него требовали раскаяния, но он не соглашался и яростно спорил.
Чжуану не нравилась эта интеллигентщина. Только теперь он понял всю глубину древнего изречения: «Ученик не обязательно хуже учителя, а учитель не обязательно мудрее ученика». Пытаясь передать свою мудрость Вэй Цзюе, он терпеливо наставлял его:
— Не надо жалеть о прошлом — лучше думать о будущем. Я сейчас скажу вам одну важную вещь, и вы сразу все поймете!
Вэй Цзюе продолжал щуриться, как будто его глаза были не в силах выдержать всей яркости ума Чжуана. Тот приблизился к учителю и таинственным шепотом сказал:
— От всей души хочу вам посоветовать неизменно следовать указаниям председателя Мао! Даже если эти указания передают неправильно, даже если сами эти указания неправильны, следуйте им — и никогда не ошибетесь. Ручаюсь, что не ошибетесь, а если ошибетесь, тоже не беда!
Эти слова он произносил размеренно и проникновенно, сознавая глубочайший смысл каждого звука. Видя, что Вэй Цзюе смотрит на него с недоумением, он добавил:
— И как можно чаще громко декламируйте «Левый марш»[4]. Это навсегда избавит вас от поражений.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Под мужественные звуки «Левого марша» наш герой обобщает свой богатый опыт. С этого времени счастье улыбается ему
Если не слушаешь добрых людей, жди неприятностей. Вэй Цзюе не послушался своего ученика и опростоволосился. Да не только опростоволосился, а крупно пострадал.
В общем-то, он заслуживал этого. Пламя борьбы против правых уже, можно сказать, обжигало ему брови, а он все утверждал, что слова Лу Синя о допустимости изображения любого жизненного материала применимы и сегодня. Его критики обвиняли его в том, что он считает современную эпоху объектом для фельетонов, а он только посмеивался, не желая раскаиваться. Чжуан Чжун, помня, что он все-таки его учитель, пытался урезонить Вэй Цзюе, но тот упорствовал; у старика в голове явно чего-то не хватало.
Из надежных источников Чжуан выяснил, что Вэя давно причислили бы к правым, если бы он не был заблудшим одиночкой. Эта новость и испугала и обрадовала Чжуана. Испугала потому, что Вэй уже находился на краю пропасти, а обрадовала потому, что старика считали одиночкой, то есть не присоединяли Чжуана к нему. Но скоро могли и присоединить, так что особенно радоваться было нельзя, да и проявлять неразборчивость в политических вопросах тоже. «Великий праведник уничтожает даже родных» — такова была добродетель древних, а сейчас самое главное — отмежеваться. Походы к учителю за советами пришлось прервать, фотография в серебряной рамке была без сожале снята со стены.
Так Чжуан Чжун неожиданно оказался в оппозиции к Вэй Цзюе. Но вскоре всех погнали на массовую выплавку стали, и они снова очутились вместе. Чжуан видел, как один старый друг Вэя советовал ему сдать в металлолом свою железную кровать, а тот раздраженно ответил: «Может, и кастрюли начнем переплавлять? Эта глупая затея приносит только ущерб народу!» Другой товарищ Вэя, учившийся экономике за границей, добавил: «Это не выплавка стали, а бессмысленн перевод сырья!»
Все эти разговоры очень напугали Чжуан Чжуна. «Мать моя родная,— подумал он,— что они болтают. Хоть это и правда, но ведь не всякую правду можно говорить!» Он искренне жалел, что стал свидетелем подобных разговоров, и не знал, что предпринять. Его чуткие нервы уже предчувствовали беду. В самом деле, скоро разнеслась весть о том, что на горе Лушань[5] зазвучали пулеметы и гаубицы; известный своей прямотой и бескорыстием маршал Пэн Дэхуай был назван правым оппортунистом, а затем во всем Китае разгорелась ожесточенная классовая борьба.
«Если воду не трогать, она не забурлит; если человека не трогать, он не возбудится». Кипящие, волны политического моря ударили по нервам Чжуан Чжуна и привели его в состояние крайнего возбуждения. Он бродил по комнате и растерянно вздыхал: «Что же делать? Что делать?» Потом, все проанализировав, решил: раз уж такой человек, как Пэн Дэхуай, подвергся обстрелу, то другим людям и вовсе не прожить. Надо немедленно отмежеваться от правых оппортунистов, иначе тебя свяжут с ними одной веревкой. О левом и правом он к этому времени уже имел достаточное представление.
Дело не терпело отлагательств, поэтому на следующий же день после событий в Лушани он отправился к горкому партии и в его просторном холле наклеил громоподобную дацзыбао с таким заголовком: «Посмотрите на священный союз противников переплавки кастрюль!»
Глаза всех посетителей сразу устремились на Чжуана. Здесь были и удивленные, и почтительные, и испуганные, и испытующие взгляды, которые буквально сверлили его. Но в этом всеобщем внимании таилось и нечто очень приятное, словно поглаживание теплым утюгом. Самым же замечательным было то, что через ень после его дацзыбао власти официально объявили о начале борьбы против правого оппортунизма. Теперь все взгляды, устремленные на Чжуан Чжуна, казалось, говорили: «Ты обладаешь даром предвидения! Откуда ты заранее знал?» Некоторые прямо подходили к Чжуану и спрашивали его об этом, а он все больше раздувался от сознания своей невыразимой силы и чувствовал, что кожи на теле ему уже не хватает, становится даже трудновато дышать. Но он все-таки не забывал древней мудрости, что при получении щедрот нужно быть скромным, и ничего не отвечал, только молча улыбался. Тем самым он выглядел таинственно, и некоторые уже говорили, что в Лушаньском пленуме участвовал его родственник. Чжуан Чжун вновь улыбался и ничего не отрицал.
Излишне пояснять, что Вэй Цзюе подвергся критике вместе со своим другом-экономистом, выступавшим против «большого скачка». В тот же вечер Чжуан Чжун снова сидел у него в кабинете, но теперь уже не на краешке стула, а на мягком диване. И все-таки он по-прежнему называл его учителем (поскольку рядом никого больше не было).
— Учитель Вэй, я надеюсь, вы понимаете меня. Или все еще нет? Одновременная борьба против правого и левого уклонов — это неизбежный процесс. Вот я и решил: чем давать в руки других капитал, который может тебе навредить, лучше воспользоваться им самому и написать дацзыбао, чтобы заткнуть их поганые глотки, а заодно подчеркнуть, что вы меня ничему такому не учили...
Большие глаза Вэя снова превратились в щелки. Он сидел как деревянный, то ли слыша своего ученика, то ли нет. Но Чжуан чувствовал, что было грехом в такой момент не поучить немного этого упрямого старика, и продолжал:
— Сейчас в нашей жизни происходят глубокие изменения. Очень глубокие! Многие не понимают, что Китай — это славное, великое государство, умело руководимое коммунистической партией. Разве можем мы ошибаться? Главный враг нашей социалистической революции — это буржуазия. Как же мы можем не бороться против правого и одновременно левого уклонов? Но я скажу вам откровенно одну вещь, которую я понял в процессе борьбы: левый уклон — это яма с ватой, в ней тепло, мягко и приятно, а вот правый уклон — это выгребная яма, вонючая и страшная. Если в нее упадешь, никогда не отмоешься...
Чжуан Чжун сам был в восторге от своего глубокого обобщения, а восторг побуждает к творчеству. Так родилось его центральное произведение — киносценарий «Всегда вперед».
Конечно, эти события развивались менее быстро, чем ему хотелось. Многие люди не желали приветствовать новое, не понимали, что политика становится центром жизни, и относились к героическим поступкам Чжуан Чжуна с прохладцей. Отослав рукопись своего сценария, он целыми днями ждал телеграммы с киностудии, которая пригласит его для обсуждения грядущей постановки, просматривал все газеты и журналы, касающиеся кино, и уже прикидывал, кто будет режиссером его картины, кому лучше играть в ней... В день зарплаты сослуживцы, прослышавшие о сценарии, начали подзадоривать Чжуана:
— Эй, Чжуан Чжун, ты, говорят, снова запустил в небо спутник?
— Старина, пригласил бы вспрыснуть это дело! Хочется поздравить тебя...
