Бог не Желает - Стивен Эриксон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сержант ушел подальше от ревущей реки, как делал каждое утро, ведь он ненавидел этот звук. Оставив форт справа, вошел на заросшее, заброшенное кладбище, вспоминая первый раз, когда он его увидел.
Им пустили немало крови в неожиданной стычке с Багряной Гвардией, новости с юга сделали название Черный Пес настоящим ругательством. Проблемой стало и то, что Сжигателей Мостов разделили: две роты послали на помощь Второй армии, на северо-восток, остальные ушли к Мотту.
Сержант сел на неровно лежащую каменную платформу, взирая на прочные стены форта. Он помнил, когда там были лишь бревна и щебень. Помнил, как болела спина после попеременного махания киркой и лопатой, пока его команда делала насыпь, а другая сводила ближайший лес, спеша воздвигнуть первые стены.
Воздух тогда был каким-то жестким... или таким был он сам? Что ж, тут была глушь, дикость на границе человеческих поселений. Первые дни той поры, когда Сжигателей начали бросать из одного кошмара в другой. Да, надежда еще жила, но становилась все хрупче.
Теперь эту землю душным одеялом окутал мир, плодя торговцев, содержателей трактиров, мастеровых, пастухов и селян, и так далее. Дерево заменили камнем, пустоши стали городком. Но всё это казалось не вполне реальным.
Он не ожидал сюда вернуться. Не в место, где дважды взрывал лопатой почву - сперва строя форт, затем копая могилу и бросая туда окровавленные тела мертвых товарищей. Солдатская верность умирает от тысячи мелких ран, пока не окажется, что ее не вернуть никогда - ни верность империи, ни командиру, ни даже вере. Он видел, как бегут соратники, делаясь дезертирами. Даже Сжигатели. Они слишком далеко зашли, стали слишком одинокими, чтобы смотреть в глаза другим людям. Он сам был чертовски близок к такому.
Через годы и далеко на юго-восток отсюда, в дождь под Черным Кораллом Верховный кулак Даджек Однорукий официально распустил Сжигателей Мостов. Сержант помнил тот момент: как стоял под ливнем и слушал гул плотного слоя воды, падавшей с неба, с повисшего над головами смертельно поврежденного Отродья Луны. Слушал звук, который станет ненавидеть.
Нужно было поступать, как те немногие, что выжили. Просто уйти. Но он никогда не хотел где-нибудь осесть. Даже манящие соблазны Даруджистана не удержали его. Нет, он скитался, кружил, гадая, не верность ли держит его на привязи.
Удивительно ли, что он снова оказался в рядах Армии? Но изменилось ли что-то? Похоже, взводы морпехов не менялись, невзирая на бесконечную смену лиц, голосов, личных историй. Командиры приходили и уходили, иногда они были славными, иногда дурными. Годы мирного размещения перемежались жестокими стычками. Этому мерцанию не бывает конца. Всё как всегда. Он пришел к убеждению, что последний миг Малазанской Империи наступит с гибелью последнего морпеха. Где-нибудь там, в ненужной битве на краю пустоты.
Нет, здесь ничего не менялось. Но внутри, в душе бывшего Сжигателя, еще служащего империи... там всё иначе.
Черный Коралл. После дождя, после того как смылась соль с кожаной куртки доспеха, после того как высохли глаза - еще не решив, чем он перестал быть и чем станет - он пришел к кургану. К мерцающей горе, блестящей всеми сокровищами мира. Там он оставил свой значок, серебро и рубин, свой мост в языках пламени.
Странно, как человек, которого он никогда не встречал, смог его изменить. Человек, который, как ему рассказали, отдал жизнь во искупление Т"лан Имассов.
"Итковиан. Единственный безумный жест, ужасающее обещание. Ты представлял, чего оно будет тебе стоить? Не думаю, что ты потратил хоть один Худом клятый миг, прежде чем широко открыть ясные глаза, прощая непростительное".
Он мало что понимал в то время. Но бесцельные скитания чертили круг, и он вечно возвращался в Коралл, видя место, где погибли Сжигатели Мостов. Видя рождение бога, веры, безнадежной мечты.
"Ты и сейчас не закрываешь глаз? Так недавно рожденный, ты лишь сухо улыбнулся, видя неминуемую смерть. Когда столь многие из нас вышли тебя защитить. Странное побуждение, верность не тебе, но идее, которую ты воплощал".
Ни множество унижений, ни избыток чувств, эмоций, ужасов и страстей; ничто в мирах реальных и воображенных не может изменить или отменить эту единственную, полную любви жажду.
Искупление.
Лишь в нём таится верность, от которой не избавиться смертному, нужда, к которой придется возвратиться, рано или поздно, когда все внешнее окажется ломким и пустым, а долгая жизнь подойдет к итогу.
Все эти годы, солдат среди солдат, затем странник среди незнакомцев, он упорно всматривался в море лиц, и в любом и каждом видел одно и то же. Зачастую скрываемое, спрятанное, но несомненное. Зачастую отрицаемое - с дерзким вызовом или беспокойным стыдом, зачастую подавленное выпивкой и дымом.
"Одно стремление. Ищи его в любой толпе - и отыщешь. Раскрась его в любой цвет по выбору: горе, тоска по прошлому, меланхолия, воспоминание, всё это лишь оттенки, поэтические отражения.
Лишь Искупитель, держащий искупление в руках, сможет ответить нашему стремлению. Только бы мы попросили".
Оказалось, он сам не вполне готов, да и будь он готов, как бы это выглядело? Что бы из этого вышло? "Что случается, когда стремление наконец удовлетворено?" Неужели спасения нужно страшиться, ибо исчезнет последняя причина жить? Неужели тоска по искуплению не отличается от тоски по смерти? Или здесь есть фундаментальное различие?
Отдаленное движение привлекло его. Он увидел, что это "ночной клинок", Омс, возвращается с востока. Итак, дело сделано. Но стоит выслушать доклад самому, прежде чем объявят сбор.
Сержант стоял, уперев руки в бедра и выгибая больную спину. Два дня назад, недалеко отсюда, он копал другую яму. Чтобы опустить знакомые лица в землю, "и доброй ночи всем и каждому".
Омс заметил сержанта среди старых могил и гробниц, повернул коня, чтобы подъехать. Хотя мысли его, честно говоря, были заняты привидением. Трудно было думать об ином. Ничего подобного прежде не случалось. Он должен был испугаться... но не испугался. Он должен был задрожать от чуждых объятий, но не задрожал. Вполне возможно, та старая голова, вбитая в грунт и ставшая частью имперской дороги, не имела ничего общего с духом.
Он думал о солдатском соблазне, зажигающем взоры; думал, как трудно бывает солдату закопать наконец свой меч. И мысли эти вызвал человек, к которому он сейчас скакал. Человек, задержавшийся в строю, ибо идти ему было больше некуда.
Омс натянул удила и спешился. Спутал коню ноги и пошел к сержанту.
