Клятва на мечах - Галина Карпенко

А как помириться?

Василий, встречаясь со строгим взглядом учителя, опускал виноватую голову, но решиться на первый шаг к примирению не мог. «Чего я ему скажу, Бодрову?» Он не знал, что Алёша только и думает о том, чтобы заговорить с Кижаевым. Ему просто необходимо с ним поговорить. Сколько раз он хотел подойти к Василию и сказать: «Ты думаешь, я на тебя обижаюсь? Я уже давно не обижаюсь». Но всё никак не может решиться. Ему казалось, что Кижаев буркнет в ответ: «Обижайся сколько хочешь! Мне-то что!»

Но сегодня он обязательно подойдёт и скажет: «Иван Мелентьевич был бы рад, если бы мы с тобой подружились».

* * *

Иван Мелентьевич действительно так сказал.

Алёша шёл домой один, и его нагнал Иван Мелентьевич.

— Ну, как живём? — спросил Иван Мелентьевич.

— Хорошо.

Учитель внимательно смотрел на Алёшу, который старался шагать с ним в ногу.

— Привыкаешь?

— Привыкаю.

— Кто же тебе из наших ребят по душе?

— Кто по душе? Кижаев. — Алёша ответил не задумываясь.

Иван Мелентьевич помолчал, а потом сказал:

— Я был бы рад, если бы вы подружились.

А Кижаев об этом ничего не знал!

«Я просто его сначала спрошу о чём-нибудь, — решил Алёша. — Зачем вспоминать — обиделся, не обиделся… А потом, когда мы поговорим, позову его к нам домой, а уж потом расскажу, что сказал Иван Мелентьевич. Нельзя же не разговаривать целый год».

* * *

Кижаев строгал какой-то прут. Наверное, он был ему нужен, этот прут.

— Это будет удочка? — спросил Алёша.

— А тебе что?

— Ну как что? — растерялся Алёша. Он покраснел и стал улыбаться, хотя ему этого не хотелось.

Кижаев продолжал строгать.

— У нас на удочку не ловят. У нас верши ставят.

Верши. Пусть верши… Кижаев с ним заговорил. Теперь надо продолжить разговор. Но ни один из вопросов, которые приготовил Алёша, не приходил ему на ум.

— У моего деда есть верши. Он места знает, мой дед.

Кижаев не только заговорил. Он ему, Алёше, рассказывает, как его дедушка ловит рыбу. И было бы всё, наверное, замечательно, если бы Василий, взглянув на Алёшу, не сказал усмехаясь:

— Чудо-юдо! Какая же это удочка? На удочку орешину надо!

Василий не мог скрыть своего пренебрежения к новенькому: «Чудо-юдо!»

«Зачем я ему плёл про какую-то удочку? Надо было просто сказать: «Знаешь, Кижаев, что нам посоветовал Иван Мелентьевич?..» И сказать ещё: «Приходи ко мне домой, у меня есть шахматы, они не простые, они магнитные, в них можно играть на корабле в самый сильный шторм. У меня есть…»

Молчание продолжалось. Всё, всё потеряно.

— Держи! — вдруг сказал Василий и взмахнул прутом.

Алёша не понял.

— Держи! — повторил Василий.

Алёша ухватился за гибкий прут, как за якорь спасения…

Совсем рядом раздался голос Ивана Мелентьевича:

— Вот вы, оказывается, где!

Алёша продолжал держать прут обеими руками и на вопросы учителя лепетал в ответ что-то про удочку и орешину.

Зато Василий, получив от учителя задание, сорвался с места и помчался быстрее, чем сказочный скороход.

БУЯН

На следующий день утром Алёша очень спешил. Обжигаясь, он пил молоко и выбежал за калитку гораздо раньше, чем появилась Наталья. Она его догоняла бегом.

Когда они вошли в класс, Кижаева ещё не было. Может, он заболел?..

Кижаев появился вместе со звонком, опередив Ивана Мелентьевича, наверное, на одно мгновение. Он даже не успел сесть на место, как вошёл учитель.

Василий был чем-то озабочен. Но чем — выяснить уже не было возможности.

Когда прозвенел звонок на большую перемену, Кижаева будто вихрем сорвало. Куда он убежал?

Об этом первая узнала Чиликина.

— Собаку привёл! Собаку привёл! — закричала она. — Иди скорее!

И Алёша побежал за ней на школьную площадку.

Посреди площадки, окружённый ребятами, Кижаев водил на верёвке щенка. Щенок шлёпал лапами прямо по лужам и даже пробовал скакать.

— К ноге! К ноге! — останавливал его хозяин и тянул за верёвку.

— Он не породистый, — сказал Кисляков. — У породистых хвоста нет и уши не такие.

Кижаев даже не поглядел на Кислякова. Подумаешь, нет хвоста!

— Собаченька, собаченька, дай погладить…

— Уши какие! Конечно, породистый! Умный! Он охотничий!

— Сидеть! — приказал Василий.

Щенок растопырил лапы и плюхнулся на пузечко.

— Лежать! — поправился Кижаев. — Лежать!

Щенок сел. Он оглядывался, приподняв одно ухо, и вдруг заскулил.

— Есть хочет!

— Боится.

— Подумаешь, какой дрессированный! — Чиликина не могла унять смеха. — Какой он охотничий? Бобик он блохастый!

Кижаев рассвирепел:

— Молчи, Чиликина! Нет у тебя собаки — и молчи! А то… — Кижаев сжал кулаки.

— А на кой мне бобик! — защищалась Чиликина.

— Он Буян!

Неизвестно, чем бы закончилась словесная перепалка, но прозвенел звонок. Кижаеву надо было успеть водворить Буяна в сарай, где он сидел до перемены. Ребята его ждали и опоздали на урок. Даже Чиликина плелась последней.

— Садитесь, — сказал Иван Мелентьевич.

Учитель не стал выяснять причину коллективного опоздания. Но после урока спросил:

— Чей это симпатичный псина? Пришёл наниматься к нам в школу сторожем?

— Сознается или не сознается? — шептала Чиликина прямо Алёше в ухо.

— Мой! — громко сказал Кижаев. — Я привёл!

— Очень симпатичный, очень! — улыбнулся Иван Мелентьевич.

К досаде Чиликиной, Иван Мелентьевич не сделал Василию никакого выговора. Он даже пошёл с ним в сарай, сам выпустил Буяна и попросил у него лапу:

— Ну что же ты, друг? Лапу! Лапу!

Буян не понял.

— Я его ещё не обучил, — оправдывался Кижаев.

— Как же так? Порядочный пёс первым делом должен отвечать на приветствие. И потом, надо ему надеть ошейник. Разве можно такого красавца водить без ошейника, на верёвке? — Иван Мелентьевич гладил Буяна. — Хороший, хороший! А ты, хозяин, намотай на ус! Прежде чем демонстрировать такого замечательного пса, посоветовался бы с дедом. Небось без спросу увёл со двора?

— Ага, без спросу. Я у него после спрошу.

Кижаев взял Буяна на руки, и тот его облизал.

Алёша тоже любовался Буяном. Он даже не пошёл из школы своей дорогой, он побежал за федосеньскими к мосту.

— Куда? Куда? — всполошилась Чиликина.

— Он заблудился! — закричал Кисляков, размахивая сумкой. — Он заблудился!

Алёша точно прирос к месту. Он мог бы объяснить, что он вовсе не заблудился. Он идёт вместе с ними — он бы всё объяснил, если бы его спросил Кижаев. Но Кижаев не обернулся, а, наоборот, прибавил шагу.

* * *

У Кижаева уже есть товарищи. Зачем ему Алёша? Кижаев не понимает, как это быть новеньким.

Федосеньские, они все вместе пошли в школу в первый класс, а Кисляков, тот даже сидит вместе с Кижаевым за одной партой.

— Ты знаешь, что я придумала: в воскресенье ты приглашаешь Наташу и Кижаева к нам на пирог, — сказала мама, когда Алёша пришёл из школы.

Наташу и Кижаева?!

— Их нельзя пригласить.

— Почему?

Алёша не мог себе представить, что Наталья и Кижаев будут вместе чинно сидеть за столом.

«Если ты ещё раз обзовёшь моего Буяна, — сказал Кижаев Чиликиной, — я прикажу ему, и он не пожалеет тебя, так и знай!»

Алёша слыхал это сам.

УЧИТЕЛЬ

Иван Мелентьевич, конечно, ничего не знал про воскресный пирог. Он пришёл без всякого приглашения.

— Педагогу полагается знать, как живут его ученики, — сказал он.

Он посмотрел Алёшины книги, Алёшин письменный стол. Но больше всего ему понравились Алёшины рисунки.

— Это с натуры?

— Да, — ответил Алёша. — Это выпал первый снег, а рябину ещё не склевали птицы. Я проснулся — везде, везде снег. Очень красиво! А это лыжный след.

Иван Мелентьевич долго и очень внимательно рассматривал рисунок.

— Ты старался нарисовать тени и свет… Это трудно.

Алёша уже хотел показать учителю свой театр. Но мама пригласила Ивана Мелентьевича за стол.

— К сожалению, надо спешить, — отказывался учитель, — надо купать Татьяну.

Но мама настояла на своём, и учитель остался пить чай с пирогом.

* * *

Кто такая Татьяна, папа и мама уже знали. Однажды Алёша прибежал из школы бегом, несмотря на строгий запрет не бегать. Он спешил. Он должен был спешить, чтобы принести как можно скорее удивительную весть: