Клятва на мечах - Галина Карпенко

Алёша помнит, как он предложил Наталье читать его книги:

— Смотри, у меня целая полка. Всё мои книги. Мы мебели никакой не привезли, а книги… все.

Наталья тогда из вежливости взяла в руки «Путешествие на Кон-Тики».

Книгу она принесла через два дня.

— Уже прочла? — удивился Алёша. — Ты быстро читаешь.

— Очень, — подтвердила Наталья.

— Понравилось?

— Не совсем. Дай что-нибудь ещё.

И Алёша великодушно протянул ей любимого «Дон Кихота».

— Это про что? — спросила Наталья.

— Это? Это доблестный…

Но Наталья его перебила:

— Дай мне лучше знаешь чего… Дай мне книжку… Я забыла название. Девочки говорят — очень смешная.

— У меня нет очень смешной, — ответил Алёша. Он поставил томик о славном добром рыцаре на место и ничего ей больше не предложил.

Разве можно для такой Натальи поднять занавес и начать представление?

Правда, один раз она помогла ему. Наталья терпеливо ждала, пока Алёша вденет нитку в игольное ушко. Но когда он начал сшивать занавес, она сказала:

— Разве так? Давай я!

У неё сразу дело пошло на лад. Стежок за стежком, стежок за стежком.

— Видишь? Шов ровный, совсем не морщится. А был бы у меня напёрсточек…

Алёше очень хотелось, чтобы занавес не морщился. И поэтому он сказал:

— Замечательно у тебя получается!

Наталья расцвела.

— А там, где вы раньше жили, — расспрашивала она, — ты тоже клеил разных куколок?

— Каких куколок? Это театр! Это действующие лица!

И Алёша убрал актёров от неё подальше.

— Действующие! Бумажные!.. Какие они действующие? Я люблю, чтобы всё было по-настоящему! — Отложив занавес, Наталья вышла на середину комнаты и, уперев руки в бока, топнула ногой: — Танец «гопак»!

Размахивая руками, Наталья закружилась и запела:

— Ля-ля-ля!.. Хлопай! — потребовала она. — Я буду на ёлке танцевать гопак!

Алёша не похвалил Наталью, и она надулась:

— Подумаешь — театр. Не буду больше шить.

Обычно они сидели в разных углах и молча ждали, когда придёт Наташина бабушка. Алёша знал, что, когда до её прихода останется несколько минут, Наталья начнёт ныть:

— Не выдавай меня, не выдавай! Не говори, что я была на горе… Не скажешь? Дай мне честное слово…

Он её не выдаст. Зачем ей ещё честное слово? Алёше хочется распахнуть дверь, швырнуть Наталье её шапку, её пёстрые варежки из козьей шерсти.

В дверь стучит Натальина бабушка. Наталья бежит ей открывать сама.

Не дожидаясь бабушкиных расспросов, она радостно кричит:

— Мы гуляли! Потом играли в театр! Знаешь, как здорово!

— Ах вы умники! — будет хвалить их бабушка. — Ах вы мои хорошие!

Бабушка начнёт разогревать Алёше ужин. Он может разогреть его сам. Подумаешь — поставить на плитку.

— Нет уж, — скажет бабушка, — если я пришла, то не суйся.

Она будет разогревать Алёше ужин и расхваливать свою внучку Наташеньку.

— Я тоже была в детстве очень отзывчивая. Бывало, в школе одна лепёшки не съем. Непременно с кем-нибудь поделюсь.

Алёша никогда бы не взял у Натальи половину лепёшки. Если бы она даже его очень просила: «Попробуй! Попробуй!» Он выполняет только одну её просьбу: «Ты меня не выдавай. А то мне попадёт!»

Он её не выдаёт. Он даже не возражает маме, когда она тоже хвалит Наталью.

— Я так рада, что ты дружишь с Наташей.

Алёше не хочется огорчать маму — пусть думает, что он не скучает.

ПРО СВЕРЧКА

Если бы вместо Натальи, мечтает Алёша, к нему приходил Кижаев. Пусть бы он тоже сначала бегал на гору, а потом, как накатается на горе, приходил бы к нему. Алёша сразу бы узнавал его шаги и сразу бы открывал ему дверь. Он давал бы ему папины тапочки, а валенки ставил бы сушить на печку. Они пили бы с Кижаевым чай, а потом… потом до позднего вечера разговаривали. Алёша бы ему рассказывал, а Кижаев слушал бы его и не перебивал… Вот ему бы Алёша показал свой театр. Он даже уступил бы ему роль Дон Кихота, а сам бы изображал Санчо Пансу. Он бы поспевал за ним следом на своём сером осле и просил: «Сеньор, скажите мне хоть одно слово на рыцарском языке, и более счастливого, чем я, человека не отыщется на всей земле!»

Алёша, конечно, видит Кижаева в школе. Он видит его каждый день и завидует мальчишкам, которые ватагой его сопровождают. У них всегда свои дела.

— Чур, я меняюсь! — кричит Кижаев, выбегая из школы, и ставит на дорогу свой портфель.

Алёша не раз старался через мальчишечьи спины разглядеть, чем они там меняются. Ему, Алёше, очень хотелось тоже чем-нибудь поменяться с Кижаевым. Он даже притаскивал из дома разные сокровища: диск из плексигласа, значки, закладку для книг.

— А на кой она? — спросил Кижаев про самую красивую закладку.

— Как на кой? Читаешь книжку. Не дочитал — заложил страничку, не будешь её искать.

Кижаев повертел в руках закладку с серой длинноногой цаплей.

— Чего тебе за неё?

— Ничего, бери так, — поспешил Алёша. — У меня есть ещё такая. Правда-правда.

— Если за так, тогда не надо, — сказал Кижаев. И не взял закладку.

Длинноногая цапля из настоящих серых пёрышек не прельстила его.

— Мне бы провода. Провод у тебя есть?

И Алёша выклянчил у папы разноцветный кусок провода, которым Кижаев обмотал свою клюшку.

За провод Алёша получил три шурупа и почти несломанную отвёртку.

— Откуда ты притаскиваешь в дом всякий хлам?! Что за привычка подбирать всякий мусор? — сердилась мама.

— Это не мусор. Это мне нужно.

И Алёша, отчистив ржавые шурупы наждаком, положил их в старый пенал, укутав ватой.

Но скоро обмены прекратились, у Кижаева вспыхнула новая страсть.

— Слышишь? — спросил он Алёшу и приложил ему к уху круглую жестяную коробочку.

— Нет, не слышу, — сознался Алёша.

Кижаев не открыл ему своей тайны.

— У него в коробке сверчок, — сказала Наталья. — Знаешь, как трудно поймать сверчка? А Кижаев поймал.

— Ты его выпусти, — посоветовал Василию Иван Мелентьевич. — Будет у нас в школе жить сверчок.

— А удерёт?

— Не удерёт, у нас тепло.

— А есть чего будет?

— Капустный лист.

Но в жестяной коробочке из-под леденцов сверчка не оказалось.

— Он был, я сам видел, — уверял Кижаев. — Был, цвиркал. Вот Наталья слыхала.

— Выпрыгнул, наверное, твой сверчок, а ты и не заметил! Услышим, — утешал Иван Мелентьевич. — Если запоёт, то здесь выпрыгнул. Надо прислушиваться. Может, приживётся.

Сверчок не запел.

И Кижаев отдал пустую коробку Наталье.

Наталья, Наталья, где у тебя заветная коробочка?!

— Мама, — спросил Алёша, — что бы ты делала, если бы у нас в доме поселился сверчок?

— Пусть бы жил, — ответила мама.

— А ты бы ему радовалась?

— Ну, как тебе сказать… Я об этом не думала.

— Не думала про сверчка? Он знаешь какой? Совсем чуточный, серенький. Он сидел бы за печкой…

И Алёша представил себе, как сверчок, тот, который ускакал от Кижаева, ищет дорогу к их дому… Вот он скачет по снегу, вот прыгнул через порог. Сидит, дрожит, перебирает сухими крылышками, лапками. А папа придёт с работы, откроет дверь — сверчок прыг за печку! А ночью оттуда — цвирк! цвирк!

«У нас твой сверчок живёт», — скажет Алёша Кижаеву.

«Ну да?!»

«Правда, живёт за печкой. Приходи!»

Кижаев придёт, и они вдвоём, в тишине, будут слушать пение сверчка.

С ПАПОЙ НА ЛЫЖАХ

Дома тихо. Сверчок не поёт. Но вот стукнула дверь. Это папа. Он сегодня вырвался с работы пораньше, чтобы походить с Алёшей на лыжах.

— Собирайся, сын!

— Сейчас, сейчас! — Алёша разыскивает свою фуфайку.

Мама старается ему помочь.

— Оля! — останавливает её Пётр Николаевич. — Алексей прекрасно справится сам.

— Я готов! — Папу сердить не надо, а то он возьмёт лыжи и уйдёт один. — Я готов! Я готов! — кричит Алёша.

И вот они уже скользят по скрипучему снегу. Они идут на лыжах по всем правилам, так, как рекомендовали врачи, когда у Алёши была операция на сердце. Надо постепенно увеличивать нагрузку.

«Ваш сын теперь не будет лишён детских радостей. Но всё придёт постепенно, не сразу», — говорил врач.

— Не торопись, не торопись! — приговаривает Пётр Николаевич.

* * *

Они делают уже второй круг. Алёша упорно переставляет палки — и раз и два, и раз и два!..

Пётр Николаевич смотрит Алёше вслед. И раз и два! Алёша идёт неровно — то споткнётся, то лыжи у него носом вверх. Петру Николаевичу хочется взять Алёшку на руки, прижать к себе крепко-крепко, сказать ему: «Алёшка, наберись терпения, и всё будет хорошо!»