Я и Софи Лорен - Вячеслав Верховский

Боже! Пусть и с закрытыми глазами… он! ВСЕ!! СЛЫШАЛ!!! С его стороны это был высший пилотаж. Если хотите, мертвая петля. Затянутая на моей несчастной шее…

Я чуть не повредился: «кол осиновый»! Эх, старик, да не такой ты Холоденин, как мы думали!

А экзамен я пересдавал четыре раза…

Шуба из Детройта

По легкомыслию беды не ждет никто.

Вот так и мы.

Хотя у нас звонок вполне исправный, к нам в дверь – загрохотали кулаком!

Бабка:

– Кто там?

– Открывайте, это почта!

Бабка почтальоншу не узнала. В смысле то, что это Тоня, – это да. Антонина, милая такая, доставляла бабке пенсию домой, бабка ее чаем угощала. Здесь же Тоню будто подменили. Ни «здрасьте!», ничего, а очень сухо протянула, как повестку в суд:

– Распишитесь, за уведомление!

Бабка черканула свой каракуль.

Тоня попыталась выйти молча, но не сдержалась, поделившись накипевшим:

– Нет вам веры! – и что-то: – Вот на что вы променяли нашу Родину! – а напоследок, окатив нас всех презрением, дверью хлопнула – ну просто оглушительно!

Мама побледнела:

– Началось, – в смысле, что и нас не миновало. – Вот и к нам пришла Америка, домой!

Щас эта помощь – как гуманитарная. И тех, кто от нее бы отказался… Как раз напротив, все: давай-давай!

Но у советских собственная гордость: в 70-е, когда из-за границы людям шли посылки, где в основном была одежда, а у нас в продаже было пусто… Так они метались, как затравленные, между «взять» или «опомниться», и в результате – с гневом отвергали. И еще давали интервью, мол, просим оградить от провокаций. Мол, охмуряют нас, коварные враги!

Хотя, казалось: ну не хочешь – не бери! Порви уведомление… Так нет же, они еще публично отрекались! Выпираясь на экраны телевизоров, на потеху обывателю Донецка. Такие по-домашнему нелепые и такие жалкие, ну просто! С глазами, полными недетского кошмара, на своих трясущихся ногах. Опять же, запинаясь и бледнея, с просьбой защитить их от посылки, они бросали присланные вещи к подножию студийных телекамер, как фашистские штандарты – к Мавзолею, мол, мы выше этих западных подачек, нас не купишь!

И ни в чем не виноватые посылки… В прямом эфире их топтали, крупным планом…

Я это помню хорошо, по телевизору. В передаче «Родину не выбирают» люди каялись. Клялись, что делу Ленина и партии верны. Это было, это не сотрешь. Многих моя бабка знала лично: Лейкиных, Морокиных, Шапиро… Но, наивная, крутила у виска:

– Вот же глупость несусветная! Сами ходят с голой ж… А им выслали такую вещь… Нет, «провокация»!..

И вот на этом фоне, в общем, благостном, и нас достала мировая закулиса. Мама побледнела:

– Началось!

Но началось с семейного совета. Где мы сразу от посылки не отказываемся, а здраво рассуждаем: надо брать! Кто не рискует, тот не носит… А вот что? Что не носит? Ну ведь интересно: что же там, в посылке из Америки?

В общем, для начала поглядим. А если там, в посылке, чепуха или вещи нам не подойдут, вот тогда мы и заявим куда надо: мол, просим оградить от провокаций!

Бабка даже раскраснелась: так придумать!

Не откладывая, мы отправились на почту.

На нас взглянули очень неприязненно. Но выдали: из, точно, США, а точней, из штата Массачусетс.

Когда мы вскрыли этот Массачусетс, прямо там – там лежала шубка. Мальчикового размера, очень детская. Помню, я еще разволновался, побледнел: это ж я у них в семье один ребенок!

Папа, прямо там:

– А ну примерь! – но меня просить не надо. – Красота! А поворотись-ка, сынку! Как влитая!

Вот чего мне в жизни не хватало!

Нам казалось: все на нас глядят…

Но как они прознали мой размер? Может, их разведка? Я не знаю.

И на бирке там стоял еще «Детройт».

Шуба состояла из мутона. Переливчатая, с крашеными пятнышками. Подкладка – саржа. Роговые пуговицы. Для утепления использован ватин. И еще у шубы поясок. Бобровый воротник… Она Америка!

А о сказочном фасоне я молчу.

Я даже не хотел ее снимать. Как прикипел. И, хотя стояло лето, – ни в какую!

А люди будто чуяли нутром: на почтамте – нас брезгливо обходили. Чтобы Родину на шубу променять!..

Я зимы дождался еле-еле. А потом еще одной зимы…

В этой шубке я переходил из класса в класс: третий класс, четвертый… Вот, шестой…

И хотя наружности я мелкой, я ж расту, а шубка не растет.

Приспосабливая к нуждам организма, бабка мне ее перешивала. И не раз. Дотачивала рукава, а также низ. Вставляла клинья. По борту, там, где вытирался мех особо, где застежки, пришивала мне полосочки из кожи. Переставляла пуговки на край. Перелицовывала. И еще меняла мне подкладку…

Расстаться с шубкой я уже не мог: она была мое второе «я»…

Кто-то скажет… Кто-то не поверит… И не надо! Но носил я эту шубу много лет и даже, между прочим, в институте.

Бабка начинала кипятиться – сколько можно?!

– Вот зачем вы ее брали?! – на родителей. – Нужно было отказаться. Не послушались! – хотя она ж ее и присоветовала.

Шубу снова подгоняли под меня: дошивали, ушивали, все такое…

В общем, шуба оказалась рекордсменкой. На меня весь город:

– Вон, пошел!

Люди выворачивали шеи.

Скорее, узнавая не в лицо. Я на «шубу» даже откликался.

Так я становился знаменитостью.

Хотя, по правде, эта шуба из себя…

Уже родители прозрачно намекали:

– Это ж просто ужас на подкладке! Может, купим что-то новое, сынок? – и при этом постоянно добавляли: – Столько лет носить – довольно дико! Даже если шуба из Америки…

Искушали, как могли они, склоняли. Но – не отрекаются любя! Она ж как талисман и все такое…

В общем, шубе я не изменил!

Нет, если бы купили мне такую же! Но где?! Не в Массачусетс же лететь!..

И вот однажды… Утром я хватился – шубы нет. Нас обокрали! Под покровом ночи. А за окном – серьезная зима.

Я, конечно, заметался…

А мама с папой:

– Не переживай! Мы щас вызовем такси и что-то купим!

Я в слезах:

– А что еще?!

Мол, что еще у нас украли? Из квартиры.

И мама с папой:

– Больше ничего.

Выходило, взяли только шубу?

Мне это показалось очень странным. Как же так?

И тут я задохнулся – понял все:

– Что же вы наделали?! Зачем?!

Под покровом ночи, уничтожить! Как в той сказке, лягушачью шкурку…

Отводя глаза, опять твердят:

– Вот, обокрали…

Уходя в глухую несознанку.

Тут к нам в дверь несмело заскреблись. На пороге два бомжа. Глазам не верю – держат мою шубу! И робко, деликатно извиняясь:

– А не вы ее на свалке обронили?

Меня весь город в эту шубу знал! И даже лучше, между прочим, чем в лицо.

Бабка поспешила:

– Нет, не наша! Заберите эту гадость поскорей!

И незаметно их подталкивает к выходу.

Но я успел!

Я выхватил пропажу, всю обнял…

Те даже прослезились:

– Это ваша! Они нашли друг друга, поглядите!

Бабка сразу их погнала, тех бомжей. И им не обломилось ничего, чтоб опохмелиться, это ж утро. На что они надеялись, в душе…

Так, у родителей их заговор сорвался!

Нас – уже ничто не разлучит!

И продолжал ее носить где только можно…

А от нас неподалеку жили родственники. Город Жданов (бывший Мариуполь), а теперь он Мариуполь (бывший Жданов) где-то в сотне километров от Донецка. В общем, позвонили, задыхаясь. Не семья, а чередующиеся гласные – Моня, Маня и, конечно, Миня. Позвонили. И, захлебываясь в собственных словах:

– Тут такое, тут у нас такое!

– Что такое?!

– Тут у нас… – срывающимся голосом. – В общем, сдали тут у нас…

– Господи, кого?! – бабка ела, бабка поперхнулась.

Те, задыхаясь в трубку и хрипя:

– Тут! У нас! В комиссионку! Сдали шубу! Как у Славы, только взрослого размера! И только… В общем, отложили вам на час!

Про мою шубу они были уже в курсе.

Наша бабка:

– Вы хоть не ошиблись?

– Не дай бог!

И описали: по приметам все совпало! Крашеные пятнышки, подкладка…

– А хоть Детройт?

– Еще какой Детройт!

– А хоть новая?

– Практически не деванная!

Видно, кто-то получил себе в посылке и от греха подальше тихо сдал.

Не медля, мы помчались в город Жданов, потому что отложили нам на час. Машина, допотопный «Запорожец», казалось, выходила из себя.

Мы домчались меньше, чем за час.

Когда вломились мы в комиссионку с Моней-Маней-Миней во главе, продавцы подумали: захват! И чуть не сдались…

Я, едва ее увидел, обомлел! Она – моя! Шуба состояла из мутона. Переливчатая, с крашеными пятнышками. Подкладка – саржа, роговые пуговицы. И, главное, бобровый воротник!

Мне не терпелось поскорей ее надеть. Папа:

– А поворотись-ка, сынку! Как влитая!

И на бирке там еще «Детройт». Моня-Маня-Миня – не ошиблись!

А бабка жала руку продавщице и рыдала на ее плече. Та же думала: бывает, ненормальная!

В новой шубе возвратились мы домой.

Я учился… Так, чтоб не соврать, уже на пятом курсе института.

И мне родители:

– Все, в этой шубе, ты ж хотел, уже не стыдно побывать в Москве…