Бриллиант раджи - Роберт Стивенсон

Недалеко от дверей им встретился молодой человек, по-видимому, из духовного сословия, очень красивый, но с выражением в глазах какой-то смеси слабости и решительности. Одет он был по-пасторски, но очень нарядно и франтовато. Садовнику эта встреча не особенно понравилась, но он сделал приятное лицо и обратился к клерджимену с самым заискивающим видом и с самой любезной улыбкой.

— Хороший денек, мистер Ролльс, — сказал он. — Замечательно хороший! А это один мой знакомый, зашедший взглянуть на мои розы. Я решился пригласить его в дом, надеясь, что против этого жильцы не будут иметь ничего.

— За себя скажу — ровно ничего, — отвечал его преподобие мистер Ролльс. — Да думаю, что и другие ничего не скажут, даже внимания не обратят на такие пустяки. Сад принадлежит вам, мистер Рэберн, а ведь вы же позволяете нам в нем гулять, поэтому с нашей стороны было бы полной неблагодарностью стеснять вас в приеме у себя ваших знакомых. К тому же, как я припоминаю, — прибавил он, — с этим джентльменом мне приходилось встречаться. Мистер Гартлей, если не ошибаюсь? Я с сожалением замечаю, что вы где-то изволили…

И он подал Гарри свою руку.

Какой-то чисто девичий стыд и желание оттянуть насколько возможно дольше минуту необходимых объяснений побудили Гарри отречься от самого себя и вместе с тем отклонить подвернувшуюся помощь. Он предпочел отдать себя на полный произвол садовника, которого он совершенно не знал, только бы избежать любопытных вопросов знакомого.

— Боюсь, не ошиблись ли вы, — сказал он. — Моя фамилия Томлинсон, я друг мистера Рэберна.

— Неужели? — сказал мистер Ролльс. — А сходство поразительное.

Мистер Рэберн все время был как на иголках и поспешил положить конец этому разговору.

— Желаю вам приятной прогулки, сэр, — сказал он.

И он повел Гарри с собой в дом, а в доме провел в комнату, выходившую окнами в сад. Первым долгом его было спустить шторы, потому что мистер Ролльс все стоял на прежнем месте в задумчивости и сомнении. Затем он выложил все из картонки на стол и, поглядывая с хищною жадностью на разложенное богатство, несколько раз похлопал себя руками по бедрам. Что касается Гарри, то вид этого жадного лица только прибавил ему новое мучение. До сих пор его жизнь была чистая и невинная, хотя и пустая, а теперь он увидал себя замешанным в грязные и преступные отношения. На совести у него не было ни одного преступного дела, а тут он оказывался замешанным в грязную историю и рисковал попасть под наказание. Он с радостью отдал бы полжизни за то, чтобы выбраться из этой комнаты и избавиться от общества мистера Рэберна.

Между тем мистер Рэберн разделил драгоценности на две приблизительно равные части, одну из них придвинул к себе и сказал:

— Все на свете оплачивается, это уж так установлено. Вы должны знать, мистер Гартлей, если вас действительно так зовут, что я человек сговорчивый и добродушный. Я бы эти камешки мог все взять себе, и посмотрел бы я, как бы вы посмели сказать хоть одно слово, но я не желаю стричь вас совершенно догола… Вот здесь две равные кучки. Одну берите вы себе, а другую возьму я. Согласны вы на такой раздел, мистер Гартлей? Говорите же. Я не такой человек, чтобы стал спорить из-за одной какой-нибудь брошки.

— Сэр, я совершенно не могу принять вашего предложения, — отвечал Гарри. — Эти драгоценности не мои, я не могу делиться ими ни с кем и ни в какой пропорции.

— Ваши они или нет, можете вы ими делиться или нет — это меня не касается, — возразил Рэберн. — Я просто жалею вас, иначе бы отвел вас преспокойно в полицию. Подумайте, какой позор. Какая тень на ваших родителей! Потом — суд и, может быть, ссылка.

Он взял Гарри за руку около кисти, где пульс.

— Я тут ничем не могу помочь, — плакался Гарри. — Но это не моя вина. Вы сами не хотите отправиться со мной на Итонскую площадь.

— Не хочу, это верно, — отвечал садовник. — И я намерен поделить с вами эти вещицы.

Он с силой вывернул руку несчастного юноши. Гарри не мог удержаться от крика. На лбу у него выступил пот. Боль и страх, может быть, возбудили в нем сообразительность. Он уяснил себе, что теперь ему ничего не остается, как уступить разбойнику, а потом можно будет, при более благоприятных обстоятельствах и очистив самого себя от подозрений, вернуться в дом и заставить его вернуть награбленное.

— Я принимаю, — сказал он.

— То-то, агнец вы этакий! — издевался садовник. — Я знал, что вы в конце концов поймете свою выгоду. Картонку эту я сожгу в печке, потому что ее многие видели и могут узнать, а свои вещи вы можете положить к себе в карманы.

Гарри повиновался, а Рэберн хищными глазами следил за его действиями и временами хватал то ту, то другую вещь из его доли и прикладывал к своей кучке.

Когда дело было сделано, оба они направились к входной двери. Рэберн осторожно ее отворил и выглянул на улицу. На ней не видно было прохожих. Тогда он вдруг схватил Гарри сзади за шею, пригнул его голову к земле так, что он мог видеть только мостовую и ступени подъездов у домов, и протащил его по улице минуты полторы. Гарри сосчитал три угла, когда, наконец, грубый озорник выпустил его и, дав ему хорошего пинка ногою, крикнул:

— Теперь убирайтесь!

Когда Гарри поднялся, наполовину оглушенный и с окровавленным носом, мистер Рэберн уже исчез. От боли и горя бедный молодой человек залился слезами и стоял, рыдая, посреди мостовой.

Когда он немного успокоился, он принялся читать надписи с названиями улиц, на перекрестке которых его бросил садовник. Он находился в очень глухой части западного Лондона, среди дач и больших садов. В одном окне он заметил несколько лиц, которые были, несомненно, свидетелями его злоключения. Почти сейчас же вслед затем из дома выбежала горничная и предложила ему стакан воды.

— Бедненький! — сказала она. — Как с вами гадко поступили! Ваши колени все в ссадинах, ваше платье изорвано в клочки! Вы знаете, кто этот негодяй, который с вами так поступил?

— Знаю, и он за это ответит! — воскликнул Гарри, выпив воды и немного освежившись. — Я сейчас побегу обратно к нему в дом и…

— Вы лучше к нам в дом войдите и оправьтесь, — сказала горничная. — Вам нужно умыться и почиститься. Не бойтесь, барыня будет вам очень рада. Сейчас я подниму вашу шляпу… Боже мой! — вскрикнула она. — Вы по всей улице бриллианты рассыпали!

Действительно, добрая половина бриллиантов из той доли, которая уцелела от грабежа, совершенного Рэберном, высыпалась из карманов у Гарри при его падении и теперь сверкала на мостовой. Он благодарил судьбу, что у горничной оказалось такое острое зрение. «Могло случиться гораздо хуже», — думал он, — «вот уж именно нет худа без добра». Он наклонился, чтобы подобрать бриллианты, как вдруг какой-то оборванец сделал быстрый прыжок, повалил на землю Гарри и горничную, схватил с мостовой две горсти бриллиантов и с изумительной быстротой пустился бежать по улице.

Гарри погнался за негодяем, крича: «вор! вор!», но тот оказался очень проворным и, должно быть, хорошо знал местность, — потому что через некоторое время совершенно скрылся из глаз.

Гарри в полном унынии вернулся к месту своего несчастья, где его встретила горничная и добросовестно подала ему шляпу и оставшиеся бриллианты, которые она подобрала с мостовой. Гарри поблагодарил ее от всего сердца и, так как ему теперь было уже не до экономии, побежал на ближайшую извозчичью биржу, где взял кэб и поехал на Итонскую площадь.

В доме, когда он приехал, царило какое-то смущение. Можно было подумать, что случилась катастрофа. Лакеи толпились на галерее и при виде оборванного секретаря не могли, а может быть даже и не старались, удержаться от смеха. Он прошел мимо них с достоинством, на какое только был способен, и направился прямо в будуар. Когда он отворил туда дверь, его глазам представилось удивительное и даже грозное зрелище. Он увидал генерала, генеральшу и Чарли Пендрагона, составивших тесную группу и рассуждавших о каком-то, по-видимому, очень важном деле. Гарри сразу догадался, что генералу сделано было полное признание в неудавшемся покушении на его карман, и что теперь все трое соединились вместе ввиду общей опасности.

— Слава Богу! — воскликнула леди Ванделер. — Вот и он! Где картонка, Гарри? Картонку давайте!

Гарри стоял безмолвный и убитый.

— Говорите! — крикнула миледи. — Говорите, где картонка?

Гарри вынул из кармана горсть драгоценностей. Он был весь белый как простыня.

— Тут все, что осталось, — сказал он. — Как перед Богом говорю, что я ни в чем не виноват, и если вы захотите немного подождать, то вы вернете почти все, хотя я боюсь, что некоторая частичка пропала совсем.

— Увы! — воскликнула леди Ванделер. — Все наши бриллианты пропали, а у меня девяноста тысяч фунтов долга портнихам!