Лейтенант из будущего. Спецназ ГРУ против бандеровцев - Юрий Валин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Малая у тебя батькивщина, – насупленно буркнул Петро. – У меня побольше будет.
– Иди-иди, подставляй свою макитру[18] за ту Сибирию. Отблагодарят.
Петро вдруг подхватил отцовскую тужурку, что у ног лежала, и зашагал вслед красноармейцам.
– Ты що?! Куда? – изумленно окликнул двоюродного брата Микола.
Дурень не оглянулся, лишь отмахнулся заношенной тужуркой.
– Сгинет, – пробормотал Микола. – Шо я тетке Ганне скажу?
– Та Ганна и сама невеликого ума. Переживет. Ушел и ушел. Германец покрепче всыплет, вернется дурник рябой, – дядьку Потап усмехнулся. – Вот же дурень. Было б за кого ноги топтать.
– Совсем дурень, – согласился Микола.
О родиче только к вечеру вспомнил: пока тюки в роще прятали, пока до Глибоча доплелись – употели до крайности.
Сбрую дядьку Потап потом почти год по малостям распродавал – осторожничал. С выручкой, понятно, обжуливал, да Миколе уже наплевать было на ту мелочовку. Служил, добрые гроши завелись…
Немцы в Глибоч заглянули, должно быть, через неделю. А через две недели Микола Грабчак поступил служить в полицию. Само как-то вышло: батько сказал, что тому, кто к новой власти раньше придет, тому и веры будет больше. Да и записывались в полицию люди всё знакомые, рассудительные. То, что зеленоват Микола, не помешало – отец поговорил с кем надо, приписали лишку полгода.
Охранная команда шуцманов Глибоча… Хорошая служба была. Пусть утомительная, но спокойная. Ходил Грабчак с трехлинейкой и белой повязкой на рукаве, десяток патронов бренчал в кармане. Порядок поддерживали, как приказано. Немцы особо не вмешивались. Магарыч и гроши от торговцев, пусть по-скромному, зато каждый день. Микола сам не пил – свою долю, как дед советовал, во флягу сливал, потом мать на рынке продавала. Сослуживцы посмеивались, но не злобстовали – хозяйственность, она всегда уважаема. Дважды окруженцев подловили, по тупоумности на базар сунувшихся, норовивших вещички на харч выменять. Да и иных подозрительных типов арестовывали: время-то беспокойное. В «штаб» отводили, там начальник поселковой охраны тряс-допрашивал сомнительный элемент. Кого отпускали, кого… Что и говорить, время военное. Начальство Миколу Грабчака, пусть рядового и молодого, не обделяло – в штабу отцов кум сидел, приглядывал. Деньжата, сапоги, ох, и хорошие достались – определенно партийные – сносу им не было.
В ноябре украинскую полицию разогнали. «Шума» организовывался[19]. В те дни Микола и задумался – так ли уж умна немецкая власть? Понятно, Гитлер великий вождь всей Европы и кому с ним равняться, но дела-то на фронте похуже пошли. Забуксовали немцы. Им бы доверять истинным украинцам – уж кто горше от большевизма натерпелся, кто насмерть с комиссарами и жидами за самостийность бился? Так нет, контролировать придумали, на каждый шаг гавкать.
Впрочем, раздумывать было некогда – за службу всерьез взялись. Занятия, лекции, строевая подготовка, даже на стрельбище дважды водили. Стрелял Микола так себе – винтовка дурная, расхряпанная. Дали бы немецкую, тогда бы…
Нового оружия немцы не выдали, зато обмундированием одарили. Мать галифе и китель подогнала – орлом ходил молодой Грабчак. Обещали старшим наряда назначить – дело выгодное, у старшего и доля побольше. Пусть и начальствовал теперь немец, но на базаре полицейские сами себе командовали. Как ни крути, а старший патруля – царь и бог. Гроши в руки сами так и шли.
Одно было плохо: народ наглел. Как немцы под Москвой затоптались, так и начались брожения и саботажество. Гаражи спалили неизвестные злоумышленники, на дорогу доски с гвоздями подбрасывали. В районной глуши шайки партизан объявились. Полицию начали по тревоге поднимать. Оцепления, холод, снег, иной раз и стрельба случалась. Ездили и на «чистку» в Жаборицкое гетто. Добираться долго, да и барыша никакого – всю контрибуцию подчистую сами немцы выбирали. Нет, барахло кое-какое, конечно, в Глибоч привезли: швейную машинку, одеяла добротные, сервизик… Но из золота лишь два колечка и досталось. Да и то одно такое дрянное, что Верке подарил, не пожалел.
Девки ясноглазому да молодому Грабчаку не отказывали. Чего ж ломаться: рослый, в форме, на лицо приятен. А если какая красуня кривляться думала, так уже умел Микола прижать дуру крепкой рукой, втолковать, что власть нужно уважать.
Кончилась хорошая жизнь, когда в шуцбатальон[20] перевели. Отвертеться не удалось, хоть отец с кумом и дали «на лапу», все одно ехать пришлось. Казарма, строевая, немцы орущие… Облавы, облавы, снова облавы… В Старый Яр подозрительный элемент конвоировали, но в самих ликвидациях Микола не участвовал – там своя команда имелась с добротным жалованьем…
Летом, казалось, война вот-вот кончится. Немцы уже где-то на Кавказе воевали, к Уралу подходили, но вновь затянулась кампания…
А к зиме партизаны вовсе озверели. Банды в лесах так и шныряли, крупные, с кавалерией, пушками…
…Снег липкий, ноги вязли, бежать трудно. От хлопцев пар валил, как от лошадей. В орешнике вновь хлопнул выстрел…
– Вот паразит. Хорошо, что криворукий, – выругался Красницкий.
Шуцманы, развернувшись короткой цепочкой, осторожно пробирались через кустарник. Следы бандитов виднелись отчетливо – цепочка тех, что пошире, забирала влево. Другие следы тянулись сплошной бороздой – шел бандит тяжело.
– Подбили мы сучонка, – с удовлетворением крикнул Красницкий, заметивший розовые пятна.
Партизан пытались взять еще в селе – наводка была точной, но бандитские связные успели выскочить из хаты. На выгоне по беглецам палили, как в тире, но разве из винтовки возьмешь? Был бы пулемет… Теперь вот в лес придется лезть, рискуя напороться…
Микола уже чувствовал себя мишенью: зеленовато-светлого хаки польская шинель (не греет, зараза), черные брюки и кепи – на снегу вроде подпаленной вороны скачешь. Всадит партизан пулю…
Выстрел… Полицейские попадали, Грабчак тоже поспешно зарылся в ненадежную белую защиту. Брюки мигом промокли, в голенищах таял снег. Микола передергивал затвор, стрелял в подозрительные сугробы. Где гаспид[21]?
– Стой, стой, хлопцы, попусту не палите, – закричал Юрко. – Вон он, видползает!
Красницкий тщательно прицелился…
Сразу подходить к дважды раненному партизану не рискнули – сначала Юрко кинул гранату. Взрывом сшибло с высоких кустов снег. Отряхиваясь, подошли.
– Еще жив, мерзотник, – удивился Красницкий.
Валялась в снегу винтовка с открытым затвором, торчали клочья красной ваты из обильно посеченной осколками спины – партизан все еще слабо шевелил ногой, словно опору нащупывал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});