Бобы на обочине - Тимофей Николайцев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Медленно он достиг подножия холма и немного постоял под ним, пребывая в мучительных раздумьях…, но гул был уже рядом и стремительно, слишком стремительно приближался… Тогда Боб решился — опустился на четвереньки и полез наверх по тёмному склону, как упрямый жук ползёт по земляному комку. Он был готов к долгому утомительному подъёму, но склон неожиданно быстро закончился — открылась широкая, ровная как стол плоская вершина и, опасливо распрямившись, Картофельный Боб увидел, что это вовсе не холм — скорее курган, насыпь… Тот её участок, что был различим хоть как-то в этой темноте — казался отполировано-гладок… Серая твёрдая корка, его покрывающая — блестела в свете луны.
Небо здесь поднималось высоко — почти как на поле… Картофельный Боб посмотрел в одну сторону, где клубилась полная темнота, глотая продолжение асфальтовой ленты, потом в другую — туда, где набухал гудящий шелест, и растворял ночь неживой, слепящий электрический свет… сначала сплошной размытой полосой, затем двумя глазастыми огнями, яркой кляксой скользящей по асфальту — Боб опять струсил и попятился в траву, за край откоса… и это огромное, светящееся изнутри ЧТО-ТО — диковинное, как аквариум, разноцветное, как вывеска на магазинчике дядюшки Джорджа, спокойное, чинное и полное людьми, как ресторанчик тётушки Хаммы — пронеслось мимо, обдав Картофельного Боба целой какофонией звуков — моторного рёва, музыкального струнного плача, шелеста колёс… так похожего на шуршание картофельных листьев, только гораздо, гораздо сильнее…
Глава 2. Роберт Вокенен
Он спал плохо — мешало предчувствие неудачи…
Оно целый день сидело под кожей, будто колкая заноза — беспокоя и покалывая, хотя факты вроде бы говорили совсем об обратном и грядущая сделка не представлялась сложной. К ночи же — плохое предчувствие окрепло, разрослось и пустило корни. Засыпал Роберт уже с таким настроением, будто ему за шиворот насыпали горсть колючих железных опилок.
Не давало покоя странное поведение этого старого хрыча Соренсета — его снисходительная мина на сегодняшней утренней встрече, его не совсем опрятные шуточки, пусть и огранённые тоном в форму джентльменского трепа. Хотя предварительный договор он подписал — даже быстрее чем ожидалось.
Впрочем, сама манера, с которой договор был подписан, уже насторожила Роберта Вокенена. Как стреляный деловой лис он сразу почуял неладное — слишком уж легко, слишком играючи, без малейшего намека на столь обожаемую старыми хрычами торжественность. Соренсет просто распахнул протянутую ему папку, выдернул авторучку из-за лацкана и, почти не глядя, подмахнул… Роберт глядел на скомканную процедуру подписания, и внутри него словно начинал раскачиваться многопудовый колокол — пока не трезвоня, лишь ворочая бронзовой болванкой языка. Торговый представитель помоложе и понеопытнее списал бы эту простоту обряда на его обыденность — благо «Индастрис Карго» подписывала с Соренсетом уже четвёртый договор кряду. И до сих пор у двух компаний не было повода для недовольства друг другом. Фабрики Соренсета по прежнему нуждались в качественной упаковке, а мощности «Индастрис» позволяли не слишком беспокоиться по поводу объемом и сроков. Да и деловые связи не рвут просто так, без крайней на то необходимости.
Но Роберт Вокенен, Стреляный Лис Вокенен — слишком хорошо знал старого хрыча Соренсета. К слову, он слишком хорошо знал всех старых хрычей, с которыми компании хоть однажды приходилось иметь дело — и он считал бы себя не Стреляным лисом, а облезлой шкурой, если бы успокоил себя этим проходным объяснением.
Все старые хрычи очень тяжело смирялись с потерей денег на сторонний подряд и, если уж траты оказывались неизбежными, то старались терять их хотя бы торжественно и красиво. Отсюда выспренные речи, отсюда шампанское «Кристалл» в тонконогих хрустальных сосудах. Отсюда старинные, жуткие по стоимости бурбоны в пузатых стаканах, и полированные письменные приборы с золотыми перьями… Подписать договор Паркером, выдернутым из-за лацкана — Роберт Вокенен вздрогнул, внутренне поджимаясь. Опасаясь, что рябь внутренних сомнений пробежит по его лицу и выдаст его с потрохами, он торопливо натянул самую широкую из своих улыбок — «оскал победителя» — гримаса, которую Роберт берёг для особых случаев и обычно на публике в ход не пускал… Старый хрыч Соренсет, несколько озадаченный этой ухмылкой, споткнулся на середине длинной несмешной шутки — тусклые его глаза отразили мимолетную угрозу и, померцав так мгновение, приняли обычный снисходительный блеск. Он явно не захотел разбираться с этим мельком проскочившим между ними грозовым разрядом — и это был ещё один звоночек из целой череды и без того тревожных озвякиваний.
Роберт Вокенен чувствовал — какая-то подленькая затея, засевшая в мозгах старого хрыча Соренсета, слишком прочно овладела им, не позволяя размениваться на частности.
Теперь Стреляный Лис Вокенен собирал свои подозрения в кучу: итак, похоже, старый хрыч решил-таки порвать с «Индастрис»… Быть может, нашёл поставщика где-то совсем уж на стороне, разместил у него небольшой подряд и ждёт теперь — насколько оправдаются его ожидания. Кто это может быть? Прямых конкурентов Роберт Вокенен знал, как облупленных — ни у кого в этом году не было свободных объёмов, способных удовлетворить настолько жирного заказчика. Из-за чёртовых забастовок поставки сырья для картоноделательных машин то и дело срывались. Должно быть, на Соренсета вышла какая-то молодая лавчонка, только-только пробивающаяся на рынок, не имеющая ещё ни реноме, ни постоянных клиентов, прессующая картон из дешёвого местного сырья, а потому считающая, что может играть ценами — лакомый кусок, который, видимо, и вознамерился заглотить старый хрыч. Что ж… это может иметь смысл — «зелёные» компании с неопытным управленцем во главе иногда идут на совершенно кабальные условия подрядов, рискуя увязнуть в малоприбыльных поставках на долгие годы.
Роберт Вокенен катал на языке эту шараду и елозил редеющим своим затылком о крахмально-скрипящую салфетку на подголовнике кресла, пока бус, раскачиваясь на рессорах, преодолевал неровный участок дороги. Это был бус представительского класса — Вокенен только такими и пользовался — огромный, просторный салон на шестнадцати колесах, и отдельные, кабинетного типа, ячейки на каждого из пассажиров. Скорость и комфорт.
Деликатно приглушенный, но тем не менее чистый звук какого-то струнного оркестра в
