Там, где меняют законы - Юлия Латынина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы к кому?
Черяга вынул красную книжечку.
— У вас кто главный по безопасности?
Через пять минут к Черяге спустился высокий пожилой человек при галстуке и кобуре. Звали человека Аркадий Головатый. Головатый внимательно изучил черягинскую книжечку и поинтересовался:
— Вы Вадиму не родственник?
— Брат.
— Мои соболезнования.
Они вместе прошли в небольшой кабинет на втором этаже. Кабинет был хороший и светлый, и плотные шторы на окнах, несмотря на солнечный день, были задернуты, чтобы не давать бликов на вделанную в стену гроздь мониторов. Мониторы почему-то были выключены. В правом углу кабинета, близ стола, стоял пузатенький ребристый сейф. Показалось Черяге или нет — но Головатый кинул на сейф какой-то затравленный взгляд.
— Садитесь, — радушно сказал начальник охраны, и Черяга опустился в большое удобное кресло напротив стола.
Мониторы системы наблюдения вспыхнули на секунду, показывая пустой коридор банка и толпу на площади, и опять погасли. «Что-то у них барахлит система», — отметил Денис.
— Мой брат от вас шахтерам еду возил? — спросил Черяга.
— Нет, — удивился начальник охраны, — он четвертый месяц как ушел.
— Ушел? Отчего?
— Ну если точнее, его уволили. Вымогал у ларечницы деньги.
— И куда он ушел?
— Понятия не имею. Вы, конечно, брат и можете обидеться…
— Не обижусь.
— Он от нашего имени вымогал деньги.
Черяга помолчал.
— И что же вы с ним сделали?
— Не убили — и то скажи спасибо. Его счастье, что он только начинал. А то за такое и без яиц остаться можно. Дерьмо был ваш братец, Денис Федорович, и ваше счастье, что его вчера хлопнули, а не во время бандитской разборки. Потому что биографию он бы вам точно испортил — как же, важняк, а брат — в преступной группировке.
— Чьей?
— Я уже сказал — откуда я знаю?
В голосе начальника охраны неожиданно прорезалась истерическая нотка — так визжит басистая пила, натыкаясь на вросший в бревно гвоздь.
— А вы уверены, что стреляли именно по пикету? — спросил Черяга.
— А по чему же? По воробьям, что ли?
— Ну представьте себе, что стреляли по Вадиму, а пикет попался заодно.
— Да кому он сдался, — с досадой сказал Головатый, — тут вони от этого дела! Мэру уже из Москвы звонили, телефон оборвали. Кто будет так шестерку убирать — левой ногой через правое ухо?
— А кто стрелял в пикет?
— А я-то откуда знаю? Я начальник УВД или банк охраняю?
— Но говорят, туда днем подъезжал «Мерседес». Не так много таких машин в Ахтарске…
— А кто его знает, «Мереседес» или не «Мерседес». Там двадцать человек было, один говорит «Мерседес», другой «Вольво», третий «Пежо». Шахтеры что, в иномарках разбираются? «Мерседес» на слуху, вот они и говорят, — «Мерседес». А может, не «Мерседес». Может, «Ауди». А может, «Шкода», извините за неприличное слово…
— Ну, «Шкода» вряд ли…
— Согласен. Но факт остается фактом — любой ахтарский новый русский или авторитет мог вчера напороться на этот пикет. Вы думаете, в Ахтарске иномарок мало? Только у меткомбината — тридцать «Ауди». Ихний директор, Извольский, жутко кататься любит. Зальется по ушки — в тачку и в путь. Один гаишник его остановил и с работы вылетел. Теперь они так делают: все остальное движение блокируют, а тачка пьяного директора по осевой летит. Разобъется, так хоть в одиночку.
— Я его вчера по радио слышал, — сказал Черяга.
По радио директор Извольский вовсе не звучал, как человек, который рассекает по осевой. Он звучал, как человек, который катался по улицам — и расшибся насмерть.
Было ясно, что никаких животрепещущих фактов Черяге в этом кабинете не обломится, потому как господин Головатый из тех людей, кто относятся к фактам скупо, как Центробанк к золотовалютным резервам, и всегда предпочитают их хранить на донышке души или что у них там душу замещает. Черяга уже привстал, прощаясь, а потом вдруг неожиданно спросил:
— Аркадий Петрович, вы извините, что спрашиваю. Я отсюда пятнадцать лет назад уехал. Тогда, при советской власти, в городе куча собак была. Просто стаи повсюду бегали. А сегодня я ни одной собаки что-то не видел. Что с ними случилось?
— Съели собак, — сказал начальник охраны.
— Кто?!
— Как кто? Шахтеры. И сурков всех съели в степи.
Кабинет Головатого был расположен на втором этаже, сразу за длинной чередой дубовых дверей с табличками «председатель правления», «первый зам. председателя». Где-то сверху бесшумно дышал кондиционер, августовское солнце дробилось на свежепокрашенных стенах, и сквозь огромные окна площадь внизу и собравшийся не ней народ казались незначительной деталью пейзажа. Было крайне странно, что человек, ответственный за безопасность банка, не знает, к кому ушел его бывший охранник. По идее Головатый должен знать каждого братка в городе, и если он этого не знает — его пора выгонять за профнепригодность. Аркадий Головатый не производил впечатление профнепригодного человека.
Черяга медленно пошел к лестнице, разглядывая по дороге таблички.
— Дениска! Ты?
Черяга оглянулся. Из кабинета справа выглядывал полный сорокалетний мужчина с буйной шевелюрой и глазами цвета чернослива, прятавшимися за толстыми стеклами черепаховых очков.
Денис некоторое время стоял удивленно, а потом спросил:
— Кеша?
Иннокентий Стариков, более известный своим соученикам по 2-й городской школе как «попугай Кеша», рассмеялся и хлопнул Дениса по плечам.
— Каким ветром к нам занесло?
— В отпуск.
— И как же ты до нас добирался?
— На машине.
— Хорошая машина-то?
Денис молча ткнул в окно:
— Вон стоит.
Кеша молча уставился на темно-зеленый внедорожник, ожидавший хозяина на площадке у входа.
— Ну ты даешь! — сказал он с добродушной завистью. — Прямо как у Извольского.
— Что?
— У Извольского, директора Ахтарского металлургического, такая же тачка. Я даже думал — не он ли прикатил плакаться перед шахтерами? А это, оказывается, твой. Слушай, ты обедал?
— Нет.
— Пойдем, угощаю. У нас внизу отличная столовка.
Столовка внизу Чернореченсксоцбанка оказалась скорее уютным ресторанчом. В небольшом подвальчике тихо журчала музыка, на крытых скатертями столах стояли свежие букетики цветов, и официантки в коротких юбочках покачивали бедрами вполне соблазнительно.
При виде Кеши Старикова они вполне засуетились: видно, он занимал в банке немалый пост.
— Слушай, — спросил Стариков, — а ты вроде юридический кончал? Ты где сейчас работаешь?
— В Генпрокуратуре. Важняк.
Стариков едва не поперхнулся коньячком, и тут же усиленно задвигал ушами, видимо соображая, откуда у следователя-бюджетника джип такой же, что и у директора металлургического левиафана. Видимо, соображения Старикова оказались весьма для Дениса благоприятны, он просиял, залпом проглотил коньяк и хмыкнул:
— Надо же! То-то твой братишка говорил, что с тобой посоветуется.
— О чем?
Глаза Старикова сузились и стали как две смотровые щели:
— А он не посоветовался?
— Нет. Так о чем он должен был посоветоваться?
— Ну как о чем. Жалко парня. Отсидел на малолетке, вернулся — а тут капитализм ан фас и в полный рост. Куда ему податься? В верхи не берут с его биографией, а низам не платят. Сильно ему хотелось из этой помойки наверх выпрастаться, а его еще раз утопили.
— Это когда за рэкет чуть не посадили?
— Ну да.
— А что там случилось?
— Да я, извини, не безопасностью в банке занимаюсь. Но я так понимаю, что Вадик был приставлен к нам от определенных кругов, чрезвычайный и полномочный атташе при правительстве союзной страны. И нашему Головатому это надоело, и он устроил всю эту историю с ларьком и рэкетом.
— Подстроил?
— Зачем подстроил? Это некачественная работа — выдумывать, чего не было. Насколько я слышал, все имело место в самом натуральном виде: жалоба ларечницы, и доблестная операция по задержанию рэкетиров областным РУБОПом. Операция чрезвычайно неприятная для Вадима, ибо в ходе дальнейших разбирательств выяснилось, что имело место некоторое крысятничество, и что суммы, которые твой братец приносил определенным кругам, были несколько меньше тех сумм, которые взимались с торговцев.
— И на кого Вадим работал?
Тут Кеша, кажется, понял, что наговорил лишнего.
— Да слушай, — покраснел он, — откуда я знаю? Я зампред, а не следак, мое дело пассив с активом сводить.
Задумался и выудил из внутреннего кармана пиджака прямоугольничек визитки.
— На вот, возьми.
Тут официантка в юбочке размером с носовой платок принесла старым друзьям по глубокой тарелке душистой ухи и по двум востороносым пирожкам с блестящей от масла корочкой, и Кеша с увлечением начал хлебать уху.