Это было на рассвете - Николай Семёнов

— Сынок, хороша наша власть советская! Люби, оберегай ее!

Эти слова теперь звучали в ушах сидящего в осажденном танке Ивана Кудрина еще сильнее.

Сон все-таки свалил танкиста. Он проснулся от едкого дыма. Сколько времени проспал, не помнит. Но то, что прозевал гитлеровцев, это факт. Они подошли к танку и подожгли его. Сначала схватился за приготовленную связку с гранатами, чтобы, открыв люк, швырнуть ее под ноги фашистам. Но от резкого движения и потери крови он пошатнулся. Понял, что люка ему не открыть. Если и удастся, то противник непременно опередит. Поэтому медленно перебрался к тыльному пулемету и дал очередь. Два гитлеровца растянулись поблизости от танка. Остальные скрылись за кустарником. После этого открыл моторную перегородку и огнетушителем погасил огонь в моторном отделении. Благо, что под двигателем и коробкой была чистота. Отбросив пустой огнетушитель, танкист опять налег на пулемет. Теперь строчил по всем подозрительным местам: кустарникам, бугоркам.

День прошел очень быстро. Наступает очередная ночь. Теперь придется уши держать востро, прислушиваться к каждому шороху. Мучила жажда. Как назло дождя нет. А то приоткрыл бы люк и собрал живительные капли. Боясь уснуть, открыл бойницу и стал жадно хватать ночной прохладный воздух. Но как бы попить? Если воспользоваться темнотой и выбраться из танка, чтобы из лужи почерпнуть воды? Не хочется рисковать танком. Поле боя постоянно освещается ракетами. Да и выскакивать раненому будет нелегко. А сумеешь ли подняться обратно в танк? «Надо терпеть», — решил Кудрин, лизнув шершавые губы.

К утру перебрался на место радиста. Сидел как окаменелый. Начало светать. Неожиданно прогремели орудийные выстрелы. Стал доноситься гул моторов. Словно подавая сигнал о себе, стал стрелять и Кудрин. Но его огонь теперь был не прицельным. Через некоторое время послышалось далекое «Ура-а-а-а!» Это сильно обрадовало Кудрина. Но не надолго, так как он стал задыхаться от дыма. Фашисты, отступая, опять бросили на мотор бутылку с горючей жидкостью.

Первыми подбежали к танку капитан Лаврененков, политрук Кузьмин, старший лейтенант Карасев и сержант Юдин. Они быстро отвязали от борта горевший танковый брезент, потушили и накинули им жалюзи, откуда выбивало пламя. С огнем справились быстро. Из открытого люка радиста валил черный дым. О том, что в танке кто-то живой, никто не мог и подумать. Но вдруг послышался хриплый голос:

— Товарищи… помогите…

— Есть живой! — с радостью крикнул Юдин.

У Кудрина хватило сил лишь открыть люк. За пять суток без пищи и воды он так исхудал и ослаб, что вылезти из танка без посторонней помощи был не в силах. Лаврененков и Юдин быстро сняли с себя гимнастерки и, продев в рукава березовые палки, смастерили носилки. По морщинистому лицу Кудрина было заметно, что он хотел заплакать, но не хватало сил. Лежа на носилках, еле шевеля губами, тихо проговорил:

— Пить…

Во фляге политрука воды не оказалось. Поэтому он быстро снял с головы каску, черпнул из лужи.

— Пока много не пей, Ванюша, — предупредил он. Ивана Кудрина понесли в санчасть бригады. А истыканный 111 снарядами и минами танк эвакуировали. На борту было много разбитых бутылок из-под горючей жидкости. Восемь невоспламенившихся — валялись около танка.

— Ранение Кудрина серьезное? — спросил комиссар Тарасов у хирурга медсанвзвода Н. Н. Дмитриева.

— Два сквозных пулевых. Прострочены легкие и шея. Надо срочно госпитализировать. Что он выдержал, это — жизнеспособность его организма, — доложил военврач.

С большим волнением рассказывал танкистам о подвиге экипажа танка Голицына политрук роты Кузьмин.

— Я верю, — говорил он, — что в новых боях появятся в нашей роте новые герои.

Эвакогоспиталь в городе Перми. Раны у танкиста Ивана Кудрина заживали. Когда полегчало с горлом, он, по настоянию друзей по палате, рассказал, как воевал его экипаж КВ. Читал письма боевых товарищей. Они сообщали о мужестве друзей, что теперь сражаются на Тихвинском направлении. Особенно часто писал политрук Кузьмин. После каждого его послания Кудрин просил врачей поскорее выписать, чтобы опять — на фронт. Они же ему отвечали:

— Всему — свое время. Не будут держать зря ни одного дня.

Утро 21 ноября сорок первого года. Раненые ждали врачебный обход. Вдруг по радио прозвучал голос Юрия Левитана, который огласил Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении отличившихся в боях бойцов и командиров. Среди удостоенных звания Героя Советского Союза был упомянут и танкист Кудрин Иван Степанович. А еще через несколько минут передали содержание подвигов героев.

— Иван, Кудрин! Кончай ночевать! Организовали тебе Героя! — толкнул его костылем чубастый сосед.

Иван не просыпался. Всю ночь он бредил от высокой температуры. Уснул лишь к утру.

— Мало ли Кудриных да Иванов на свете, — проговорил он, проснувшись, и медленно повернулся на другой бок.

— Рассказывали точно так, как и ты, — твердил другой.

Иван Степанович Кудрин поверил, что он Герой Советского Союза лишь тогда, когда через несколько дней получил письмо с поздравлением от политрука роты Кузьмина.

В одном из боев был ранен в левую ногу комбриг В. А. Копцов. Рана оказалась серьезной — задета кость. Пролежав десять суток в медсанбате, генерал, еще не вылечившись, на костылях возвратился в часть.

Шел бой в районе Шокш-Озера. Первым развернул свой взвод танков КВ молодой, но опытный лейтенант Юрий Погребов. В его машине ни на минуту не стихали команды.

— Слева орудие! — спокойно, словно на учении, докладывал радист Заболоцкий. Шустрый одессит успевал держать связь по рации, вести прицельный огонь из пулемета и наблюдать за полем боя.

— С орудием покончено! — радостно воскликнул командир орудия Кочин.

— Опять цель слева! Осколочным! — послышался звонкий голос командира.

Сержант произвел подряд два выстрела. Теперь ударило и по нашей машине. Экипаж, не придавая значения дыму, наполнившему башню, продолжал бой. Ответный выстрел. Он был метким и на этот раз. Танки идут вперед по боевому курсу, в грохоте и дыму прокладывают путь нашей пехоте. Это было на левом фланге. На правом — политрук Михаил Кузьмин уничтожил два противотанковых орудия, три крупнокалиберных пулемета, разрушил один дзот в обратил противника в бегство. Тяжелые танки с двумя взводами пехоты на борту во главе с политруком роты ворвались во вражеское расположение, захватили 11 орудий и несколько крупнокалиберных пулеметов. Танк политрука имел десять попаданий, и ни одно из них не пробило башню.

Праздничное утро 7 ноября 1941 года. Почти всю ночь шел снег. Личный состав бригады расположился в лесу под населенным пунктам Сюрьга во временно построенных ротных шалашах и наспех вырытых землянках.

У танкистов после боя, как всегда, хлопот было хоть отбавляй: осмотр, ремонт машин, заправка их боеприпасами, горючим. Потому, несмотря на праздник, с утра все хлопотали у своих танков. А старшина с внутренним нарядом еще до рассвета постарался расчистить от снега территорию, развесить написанные на скорую руку плакаты.

Политработники Литвяк, Тарасов, Кузьмин и другие были на ногах еще затемно. Они провели митинг в батальонах. Затем, настроив все имеющиеся в бригаде радиостанции на Москву, организовали прослушивание речи товарища И. В. Сталина на Красной площади. Бойцы и командиры, услышав голос Сталина, закричали «Ура-а-а!». Потом кто-то радостно произнес:

— Красная площадь здравствует!

Радиоприемники работали с сильными помехами. Однако все можно было разобрать. Глубоко запали в душу слова: «Враг рассчитывал на то, что после первого же удара наша армия будет рассеяна, наша страна будет поставлена на колени. Но враг жестоко просчитался…» А слова: «…не так страшен черт, как его малюют…» и «…враг будет разбит, победа будет за нами» — вызвали всеобщее одобрение, на лицах у каждого засияла радость.

Работа на машинах продолжалась почти дотемна. Уже стали закрывать люки, прибирать инструменты, как послышалась команда:

— А ну, получай посылку-у-у!

Танковая рота лейтенанта Ивана Олейника расположилась в одном большом шалаше под двумя кудлатыми елями. На длинном столе горели три коптилки, сделанные из гильз снарядов. Шел оживленный разговор, смеялись. Роте только что вручили посылки. Почти каждому досталось по паре шерстяных варежек или носок, а многим — свитера.

В начале ноября 1941 года мороз неожиданно стал крепчать. Зимнее обмундирование еще не успели получить. Поэтому теплые вещи пришлись кстати. Танкисты примеряли их, читали вложенные в посылки письма. Комсорг роты, неунывающий «сибиряк-весельчак» (так прозвали его друзья), башенный стрелок танка командира роты сержант Григорий Гарин, натягивая на себя полосатый, похожий на тельняшку шерстяной свитер, запел песню собственного сочинения: