Шах и мат - Георгий Олежанский

Для того чтобы поддержать боевой дух и придать афганской войне смысл, государство отмечало бойцов Советской Армии, шедших долгой и трудной дорогой к победе, наградами. И хотя каждый боец понимал, что главная-то награда — это жизнь, все же получить медаль было всегда приятно.

Есть что обмыть, а значит, можно опрокинуть легально стакан-другой отличного русского самогона, приготовленного в каптерке начальником склада прапорщиком Иванко из пайкового сахара, предназначенного бойцам, и никто за это не накажет. На войне солдату больше нечем снять стресс, а заодно и прогнать накопившиеся страх, усталость, боль.

Итак, эта врученная награда, как часть большого спектакля, поставленного Лубянкой, в котором капитан органов безопасности Кривошеев играл роль войскового разведчика, давила на грудь.

— Служу Советскому Союзу! — отчеканил капитан.

Но на душе было неспокойно. Прошло полтора месяца с момента его приезда в Афганистан, а он не только не вычислил крота, но и провалил запланированную специальную операцию. И цена провалу — жизнь солдат разведывательно-диверсионного отряда, попавшего в засаду моджахедов. Получается, что Кривошеев подвел не только начальника Управления, но и — что угнетало больше всего — бойцов.

«Руки в крови!» — свербело в голове.

Кривошеев попытался прогнал неприятную мысль.

«Есть еще время! — твердил он сам себе, — я вытащу этих ребят, обязательно, во что бы то ни стало!»

В его уме стал складываться план оперативной комбинации, в случае успешного исхода которой будет разоблачен засевший в пункте временной дислокации 180-го мотострелкового полка крот. А значит, будут спасены бойцы разведывательно-диверсионного отряда ГРУ. И он прекрасно понимал, что действовать нужно решительно и без промедления, не теряя ни минуты еще имевшегося в запасе времени.

Сбежав от царившей на базе суеты и вернувшись в комнату и бросив кожаный планшет на аккуратно убранную постель, капитан Кривошеев сел за рабочий стол и, вооружившись листами бумаги и карандашом, стал обдумывать оперативную комбинацию.

Основную идею как нельзя лучше описывала поговорка: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». И Кривошеев сделал карандашом на чистом листке бумаги первую запись: «Организовать застолье. Приурочить к церемонии награждения». Противодействия этому со стороны руководства полка не будет: повод для любого военного вне зависимости от чина и должности святой. У плана был только один недостаток: Кривошееву придется пить наравне со всеми, а этого ему не хотелось: разыгрывая комбинации, важно оставаться трезвым и мыслить здраво.

Фраза «Три стакана» была дважды подчеркнута, и после нее стояло несколько восклицательных знаков.

Необходимо было выявить крота, выпив не более трех стаканов.

Дальше Кривошеев набросал список из десяти имен офицеров руководящего звена полка.

«Почему именно они?» — спросил он сам себя.

Потому что к секретной информации рядовой офицер не мог быть допущен.

Данные о маршрутах движения колонн снабжения и вооружения — их могли знать начальники продовольственной части, складов арттехвооружения и гаража. О боевых заданиях, помимо начальника полка, был осведомлен его помощник по оперативной работе и командиры рот. Под номерами восемь и девять в списке появились представитель авиационного полка и начальник медицинской службы — те, кто знал о летных заданиях.

Немного поразмыслив, Кривошеев записал также и фамилию начальника финансовой части.

«Кто знает», — рассудил он.

Отложив в сторону лист и откинувшись на спинку стула, Кривошеев закрыл лицо ладонями, погрузившись в мысли: необходимо было более детально обдумать комбинацию, проанализировать каждого офицера, попавшего в список.

Уже вечером командир роты разведки Кривошеев Константин Сергеевич, а также несколько офицеров руководящего звена полка, которых он выделил как возможных предателей, уселись за быстренько организованным столом в одной из казарм пункта временной дислокации. Порезали крупными ломтями колбасу, сделанную полковым шеф-поваром Михалычем из потрохов местной живности, хлеб, поставили кастрюлю с невесть откуда добытой картошечкой, понятное дело, по ящику отличного самогона и тушеной говядины из запасов начальника продовольственного склада.

В тот день прилично набравшиеся офицеры Советской армии говорили о многом. Вспоминали боевых товарищей, которых потеряли на бесчисленных полях сражений, тех, с кем делили паек и патроны в операциях. Пили за победу, здоровье и удачу каждого, за тех, кто не вернулся с поля боя, и говорили о простом человеческом счастье, как вернутся домой к своим семьям.

— Нет у меня семьи, — понуро сказал Кривошеев, — нет батьки, нет мамки. Детдомовский я.

И выпил стакан самогонки.

«Раз», — сосчитал про себя Константин.

Больше трех стаканов Кривошеев себе сегодня позволить не мог, и это он помнил. За завесой праздника он реализовывал оперативную комбинацию по разоблачению крота, который месяцем ранее сдал вышедший на спецзадание разведывательно-диверсионный отряд.

— Товарищи офицеры, — между тем сказал Константин, чуть поморщившись после выпитого стакана, — я, капитан Кривошеев, проставляюсь по случаю награждения медалью «За боевые заслуги».

Сев на свое место под аплодисменты приглашенных гостей, Кривошеев почувствовал, как начальник финансовой части, расположившийся рядом, ободряюще похлопал его по плечу, на что просто кивнул в знак благодарности.

Разливающий тут же наполнил стаканы самогонкой.

— Слушай, Костя, — Кривошеева локтем в бок толкнул сидящий справа худощавый командир мотострелковой роты Рустам Киреев, — ты вот скажи мне… — Тут он икнул, кажется забыв то, о чем хотел спросить. — Просто за тебя, дорогой! — подытожил Рустам и, поднявшись с места, гаркнул во все горло: — Тост!

Присутствующие офицеры загудели.

— Рустам, окстись! — бросил начальник продсклада, упитанный капитан с простой русской фамилией Иванов, и залился безудержным смехом. Его поддержали остальные овациями и пьяным улюлюканьем.

— Садись, Киреев! — слышалось за столом.

Но Рустам не обращал на окрики никакого внимания.

— Тост! — еще раз, но уже громче сказал он. — Константин, для тебя от чистого сердца.

И гул стих.

Киреев, человек с Востока, оказался прекрасным рассказчиком. Ему удавалось так трогательно произносить тосты, что некоторые не могли сдержать слез.

— Умер человек, — начал Рустам, — его пес, некогда взятый еще щенком с улицы и выхоженный, лег рядом и тоже умер. И вот душа человека стоит перед вратами с надписью «Рай», а рядом душа его собаки. На вратах надпись: «C собаками вход воспрещен!» Не вошел человек в эти врата, а двинулся по широкой дороге дальше — в неизвестность. И собака пошла рядом с ним. Долго шли они по дороге, видят вторые врата, на которых ничего не написано, только рядом старец сидит.

— Простите, уважаемый, — обратился человек к старцу.

— Меня зовут Петр, — ответил тот.

Человек не удивился, а спросил:

— А что за этими воротами?

— Рай.

Собака, которая не оставила хозяина, гавкнула.

— А с собакой можно? — поинтересовался он.

— Конечно!

— А там раньше что за врата были?

— Это были врата в Ад, — нисколько не смущаясь, ответил Петр и, увидев сомнения на лице человека, добавил:

— До Рая доходят только те, кто не бросает друзей.

— Так выпьем, — и Киреев Рустам, подняв стакан высоко над головой, обвел присутствующих взглядом, — за настоящих мужчин, которые готовы отдать свою жизнь за друзей, а не променять ее на них.

Киреев пристально посмотрел на Кривошеева.

«Два, — сосчитал про себя Кривошеев, — надо действовать быстрее».

— Третий! — раздался в казарме чей-то голос.

Кривошеев не заметил, кто это произнес. Он встал вслед за остальными офицерами и, как того требовали неписаные правила, принятые всеми военными Союза, чуть пролив на стол самогонки, не чокаясь, выпил до дна полный стакан.

«Третий!» — И на лицо Кривошеева легла тень досады, ведь он так и не приблизился к ответу.

«Прокололся», — укорил он сам себя, бегло пробежавшись взглядом по лицам присутствующих в робкой надежде на то, что, может, заметит то, что ранее упустил.

Но ничего: все те же, правда уже изрядно хмельные, лица офицеров Советской армии разных мастей и должностей.

— М-да… — Кривошеев поднялся из-за стола, и стал пробираться к выходу.

Ночь выдалась на редкость тихой и спокойной. Легкий ветерок принес вперемешку с пылью и успокаивающую прохладу, о которой так мечтаешь днем, сидя в душной палатке или, того хуже, находясь под прямыми палящими лучами солнца.