Шах и мат - Георгий Олежанский

Необъяснимая ирония жизни… или жестокий план смерти?

Какое откровение! Но не слишком ли поздно дарованное?

Вопрос Питерса прояснил, что ждет Архангельского после маленького импровизированного спектакля.

«Смерть!» — вот что ему отведено под занавес, и не будет никаких аплодисментов.

Архангельский это отчетливо понимал, а где-то внутри воля говорила, что дальше играть по установленным Питерсом правилам никак нельзя.

И, находясь на волосок от смерти, Архангельский увидел мизерный, но все же шанс на спасение, альтернативный финал разыгравшегося действа. Необходимо что-то предпринять теперь или уже никогда.

Неожиданно для всех, Архангельский громко и протяжно расхохотался. Во все горло, согнувшись пополам и схватившись за живот.

Питерс и стоявший возле двери охранник, недоумевая, переглянулись. А старший сержант, продолжая заливаться истерическим хохотом, просеменив метра полтора и оказавшись почти вплотную к охраннику, прижался боком к стене дома и сполз на пол.

— Уф… — Он утер рукавом выступившие на глазах слезы.

Некоторое время спустя он успокоился, и лишь редкие всхлипы напоминали еще о недавнем приступе веселья. Вот только глаза Архангельского почему-то не смеялись.

— Что вас веселит, господин Архангельский? — сухо спросил Питерс, а губы растянулись в легкой, ничего не выражающей дежурной улыбке.

Тот еще раз хохотнул.

— Вы, американцы, — секундой позже ответил он, — двуличные суки. Улыбаетесь, расточаете лживые слова, пропитанные ядом, держа за спиной нож, который без зазрения совести вонзите в спину, стоит только отвернуться. У нас про таких, как вы, говорят: «Лучше злобный матерщинник, чем тихая тварь».

Оценив эффект своих слов, Архангельский с горечью осознал, что американца они нисколько не задели. Тут Питерс приложил палец к уху и посмотрел куда-то в сторону.

«Центр?» — пронеслась в голове Архангельского мысль.

— Как Араб? — бросил он.

Питерс отреагировал мгновенно: взгляд стал жестким, наполнился ненавистью и злобой.

Американец вынул из кобуры пистолет и снял его с предохранителя.

Сидевший на полу Архангельский перекатился в сторону, туда, где находился опешивший и не среагировавший вовремя охранник, вытащил прикрепленный специальными ножнами боевой нож и вонзил тому в ногу.

Прогремел выстрел, и пуля выбила из стены дома в том месте, где секунду назад находился Архангельский, щепки вперемешку с мелкими кусочками камня.

Охранник взвыл от пронзившей его острой боли и согнулся пополам: Архангельский еще раз ударил его ножом, но уже в пах. И они оба завалились на пол.

Питерс выстрелил еще дважды. Одна пуля, как и первая, выбила щепки из стены, вторая вошла в ногу охраннику, который заорал с новой силой.

— Терпи, казак, — пробормотал Архангельский, прикрываясь раненым мужчиной, как щитом, — атаманом будешь.

Стрельба прекратилась. Видимо, Питерс больше не решался открыть огонь, опасаясь вновь попасть в своего.

— Господин Архангельский, — бросил Питерс, — вы же понимаете, что находитесь в безвыходном положении.

— Да ну, — пробубнил себе под нос Михаил.

— Советую вам просто оставить свою затею, — продолжал американец, — скоро на выстрелы сбегутся все моджахеды деревни.

Архангельский, собрав все силы, дернул раненого охранника влево, отчего тот охнул и издал протяжный стон боли, и, усадив его на пол, устроился сам, вновь прикрывшись телом, как щитом.

— Hey, american, — крикнул Архангельский, передернув затвор автомата, взятого у раненого, который уже безвольно завалился на него, — suck this[11].

— Shit![12] — выругался Питерс.

И Архангельский спустил курок.

Республика Афганистан, г. Кабул, военный госпиталь, несколько дней спустя

В нос ударил непривычный запах спирта и хлорки. Старший сержант Архангельский приоткрыл глаза, осматриваясь по сторонам: он убедился, что находится не в затхлом и провонявшем темном подвале, а на мягкой койке в военном госпитале. Михаил попробовал приподняться, но сил не было, и он оставил эту затею.

— Привет, Миша, — раздался откуда-то со стороны мужской голос, одновременно и знакомый, и незнакомый, словно он когда-то его слышал, но сквозь пелену или помехи.

— Капитан Кривошеев? — тихо спросил Архангельский.

— С возвращением, — ответил тот, кого он назвал Кривошеевым, — еще бы чуть-чуть, и было бы поздно. Ты молодец, Миша, держался до последнего.

— Почти ничего не помню, — говорить Архангельскому было тяжело, — после того, как открыл огонь из автомата.

Кривошеев налил стакан воды из графина на тумбочке рядом с кроватью и помог Архангельскому сделать несколько глотков.

— Ну, — произнес он, — если вкратце, то вас сдал начальник медицинской части полка, как и всех ранее.

— За что продал? — только выдавил Архангельский.

— Наркотики, деньги, — уныло вздохнул Кривошеев. — Организовал в Союз канал поставки опиатов. Перевозил военными бортами под видом списанных или неиспользованных медикаментов, в которых мало кто смыслит. А раз военной авиацией, то, соответственно, без пограничных и таможенных досмотров. Весьма удобно и безопасно перевозить. Наркоту брал за информацию. Вышли на него в последний момент.

— Понятно. — Архангельский с досады стиснул зубы.

Чувство, когда тебя предают, не стирается временем, а если за деньги, то превращается в шрам на сердце. И этот шрам всегда будет напоминать о себе, делая человека еще более жестким и замкнутым.

— Когда выяснили твое местоположение, — продолжил Кривошеев, — полномочий сотрудника органов безопасности вполне хватило, чтобы взять спецназ ГРУ и поднять в воздух парочку вертолетов для огневой поддержки. Мне жаль, но ты, возможно, единственный, кто остался в живых из отряда. — Кривошеев умолк.

Архангельский ничего не ответил: он и так понимал, что, вероятнее всего, больше никто не спасся, хотя верить в это было тяжело.

— Капитан, — произнес Архангельский после непродолжительной паузы, — там, в том селении, где меня держали, был один американец. Но не из обычных военных. Особенный.

— Питерс? — уточнил Кривошеев. — Его звали Джонатан Питерс?

Старший сержант кивнул.

— Мой старый знакомый по Берлину, — иронично улыбнувшись, сказал Кривошеев, — начальник русского направления ЦРУ США. Он ушел, к сожалению. Но что он делал тут, в Афганистане?

Риторический вопрос, на который ни сам Константин Кривошеев, ни тем более старший сержант Михаил Архангельский ответа не знали.

— Ладно, Миша, тебе надо отдохнуть.

Кривошеев собрался выйти из палаты.

— Товарищ капитан, — остановил его Архангельский, — этот американец разговаривал по миниатюрной рации с центром командования. Я таких устройств ни разу не встречал. — Он сглотнул, говорить было тяжело. — Мало что удалось расслышать, но одно я уловил: речь шла о каком-то Арабе.

Кривошеев напрягся:

— О каком Арабе?

Глава: 1993 год

г. Москва, МБ Российской Федерации

То, что история повторяется, полковник Кривошеев Константин Сергеевич понял давно. Закономерное течение жизни имеет циклы и двигается по спирали, и уже знаешь, в каком месте ждать очередного удара судьбы. Вот только одна беда — история не предупреждала, когда уйдет на очередной виток в бесконечном движении.

Полковник Кривошеев, будучи заместителем руководителя департамента контрразведки Министерства безопасности России, сложив руки на столе, будто прилежный школьник, ожидал, когда сам министр Виктор Павлович Баранников закончит читать подготовленную аналитическую справку.

— Все действительно так, как вы написали? — с явно выраженным сомнением в голосе спросил Баранников. — А не примешали ли вы не основанные на фактах домыслы и фантазии?

Такая реакция министра как удар под дых обезоружила. Кривошеев замялся, не сразу найдясь с ответом.

— Никак нет, товарищ генерал армии! — собравшись с мыслями, наконец ответил он.

— Неужели? — Похоже, что Баранников не хотел верить написанному. — Вы знаете, Константин Сергеевич, недавно президент Борис Николаевич Ельцин озвучил стратегию внешней политики России с зарубежными партнерами, в частности с США.

— Так точно, товарищ генерал армии! — выдал Кривошеев, понимая, к чему клонит министр.

— Теперь США — наш стратегический партнер, — продолжил Баранников, — а вы в документе фактически их изобличаете, отмечая, что «США ведут инспирированную информационно-психологическую войну внутри России, а также, используя исламский фактор, создают очаги военного напряжения в странах СНГ вблизи границ». Не кажется ли вам, Константин Сергеевич, что это чересчур?