Повесть о том, как - Владимир Крупин

Евланя на ходу составлял букет.

- Нарвем букет на пустырях и назовем "пустырник",- сказал он.- Возьмем лебеды, крапивы и кипрея. Не хватает полыни, но она вырастет на месте очередного пустыря. Пустырник же, как известно, помогает от болезней сердца.

- Здесь? - спросил я, показывая на избушку, следующую за пустым мостом.

- Давай уж подальше. До этой баба Маня дотащится.

Увеличивая простор скошенного поля, мы стали превращать в дрова чье-то бывшее жилье.

Работалось легко.

- Дерево беззащитно,- говорил Евланя, когда мы сели отдыхать.- Быстро портится. Ничего нет бессмертного. Я заметил, ты отдельно складываешь наличники, подзоры, деревянных коней, зачем?

- Жалко.

- Еще бы. Когда я однажды топил избой, то бросал в печь деревянные узоры, прямо как варвар. Казалось, из печи доносились стоны, и долго не мог дождаться тепла. Жалел. Сложил оставшиеся и - сказать ли, ведь удобрения были прикрыты пленкой? - взял эту пленку и закрыл узоры. Все равно сгнили. Но ты знаешь, рядом лежал железный культиватор, он соржавел и рассыпался еще быстрее.

- Тогда что же,- сказал я.- Давай запалим костер, напечем картошки.

- Костер-то тут есть готовый,- ответил Евланя.- Вечный костер. Недалеко.

- Пойдем!

Но Евланя отнекался тем, что надо еще поработать. Раззадорившись, мы накидали целую груду тюлек.

- Ты знаешь,- сказал Евланя, подождав момента, когда пила проехала по кованому гвоздю и обеззубела,- купить дом можно только прописавшись. Не хотел тебя огорчать.

- Я и не буду покупать.- Я распрямил занемевшую спину.- Не буду. Кто знает, кто здесь жил. Ведь дом помнит хозяев и не примет меня.

- Не из-за этого,- сказал Евланя.- Поздно покупать. Эти дома под снос, под пахотные земли. Держатся пока наши, за речкой. Но в верховьях началось осушение болота, речка пересохнет, доберутся и до нас. Но это еще не завтра, приезжай и живи без прописки.

- И вчера, и сегодня у меня в голове слова: "Я пришел на эту землю, чтоб быстрей ее покинуть". Это для меня.

8

В это самое время подаренная четырехцветная авторучка вовсю работала в руках Кирсеича.

"Пишет вам,- писал Кирсеич,- отец достойных детей, участник эпохи.Писал Кирсеич четырьмя разными стержнями: о себе красным, о детях зеленым, вообще синим, а о том, на кого жаловался, черным.- Мой старший сын работает майором, моя старшая дочь учитывает каждую совхозную копейку,- дочь работала бухгалтером. Кирсеич подумал и отредактировал: - Старшая дочь бережет государственный рубль. Я живу честно заработанной пенсией, а также пасекой. Мед сдаю по закупочной цене. Также содержу одворицу и посылаю с нее детям дары огорода. Это потому, чтобы они не ходили за продуктами в государственные торговые точки.- Дальше Кирсеич включил черный стержень.Недалеко от меня расположена изба некоего Зубарева (Кирсеич нарочно написал "некоего"), и что же? Он по неделям не слушает радио и не читает газет. Целыми днями он позорит звание человека, также иногда распевает такие куплеты, например, приведу в кавычках: "Рыбаки ловили рыбу, а поймали рака". А также: "Девки любят офицеров, а старухи шоферов,- девкам надо выйти замуж, а старухам надо дров".

Кирсеич перевернул страницу! "Зубарев также переделывает великих поэтов, о чем писать не вытерпит бумага. Чем же объяснить его факт больше чем круглосуточного пребывания в веселом виде? С пасхи (Кирсеич зачеркнул "с пасхи", написал красным), с первого мая (дальше синим) трезвым не бывал. Уж не злостное ли самогоноварение?

Из другого вредительства добавлю: развел ос, а также распустил своих пчел до того, что невозможно пройти, чтоб не ужалили.

Зубарев скажет, что он пенсионер, но разве пенсионер не подчиняется остальным (красным) общим законам?"

Солнце вошло в зенит, Кирсеич трудился. Он боялся, что скоро черный цвет иссякнет. Дописал, надел сетку пчеловода и пошел на почту. По дороге он решил посоветоваться со мной. Вошел в избу в сетке, как неземной житель, не спросясь, за что и стукнулся головой, из чего легко можно было понять, что он тут нечасто, снял сетку, отозвал меня и шепотом попросил прочесть.

Его усадили пить чай, он, еще не пробуя, стал хвалить его.

- Жирный,- говорил он,- крепко заварено.

Я стал читать. Письмо меня возмутило, я громко спросил:

- Это кому адресовано?

- Пока не знаю.

- В уборную. То-то у нас за туалетной бумагой очереди, всю на жалобы изводим.

- На меня, конечно, написал,- сказал Евланя.

- А почему бы вам честно не сказать в глаза?

- На меня он в глаза не действует,- ответил Евланя.

- Значит, можно прочесть вслух?

Кирсеич подумал и неожиданно для меня согласился:

- Конечно! А я послушаю, как со стороны звучит.

- "Пишет вам,- начал я,- отец достойных детей, участник эпохи" - это написано красным цветом...

Слушали. Евланя - теребя щетину и щурясь, Кирсеич - критически, баба Маня качала головой, часто наклоняя ее глубже обычного.

- "...законам?" Красным,- мстительно говорил я и продолжал, указывая на цвет читаемого отрывка: - "Скажите (синим цветом спрашивает Михаил Кирсеич), как может расти сама картошка, если ее даже вообще не окучивают? Или это ловкость рук и никакого мошенства?" - спрашивает он. Далее черным: "Единственное, за чем ухаживает гр. Зубарев, это огурцы, да и то с целью закуски. Как (повторяет вопрос Михаил Кирсеич) могут расти овощи, если не ухаживать? Значит, кто-то приходит со стороны, кому-то Зубарев платит? Чем? Свою пенсию он перепрова-живает в сельпо, вывод ясен вторично - поощряет зеленого змия. Из побочных заработков: на опушке леса развел поливаемую грибную плантацию за счет орошения совхоза. Ему осталось завести немецкую овчарку, и будет полный комплект..." Когда я с выражением, особенно выделяя написанное черным цветом, дочитал письмо, я не сомневался, что сейчас мы прижмем Кирсеича и он побежит у нас за откупкой, еще как побежит. Завзлягивает.

- В законах, на которые вы ссылаетесь, есть статья за клевету.

- Тут нет клеветы, все это так,- сказал вдруг Евланя.- Зря ты читал с выражением. Не все еще перечислено. Например, я думаю над тем, как останавливать солнце в хорошие дни для уборки. Зачем, например, привозят студентов? Не надеются на погоду. Конечно, остановка солнца это для простоты объяснения, я тебя к неграмотным, Кирсеич, не отношу, надо останавливать не солнце, а землю по договоренности полушарий.

- Это очень кстати,- заметил я,- но я спрошу бабу Маню. Баба Маня, хоть "мы ленивы и нелюбопытны", но все-таки, что верно и что неверно в этом письме?

- Все верно,- ответила баба Маня.

- Разве я могу врать? - спросил Кирсеич.- Вы очень хорошо читали, спасибо.- Он взял письмо и сложил по прежним сгибам.- Я предлагал Зубареву соревнование: напишем враз по жалобе и враз опустим в почтовый ящик - к кому быстрее приедет комиссия. Он не хочет. Чего он боится? Чего ты боишься? Разве у нас так мало недостатков? Разве ты не хочешь помочь их устранению? Нас к этому призывают. У тебя под носом гибнет добро. Ждешь, когда совсем зарастет крапивой? Воспользуешься?

- У меня растет без удобрений,- добавил Евланя,- иди проверь на любом огороде.

- Как же я проверю, у тебя везде пчелы.

Я выглянул в окно - действительно, мельтешили пчелы.

- А чего тогда меня не жалили? Я тут сколько живу?

- Третий день,- сказал Кирсеич.

- Вот! И хоть бы одна.

- Своих не трогают,- объяснил Евланя.

- А я, значит, чужой? - обиделся Кирсеич.

- Для моих пчел - да, чужой. Я им пытался говорить, что мы одинаковы, но они не дураки. Ну и ужалят,- продолжал Евланя,- ну и умрешь. Хоть своим пчелам дашь свободу.

- Какое, однако, заявление! - возмутился Кирсеич.- А если тебя ужалят?

- В моих жилах кровь, а не водица. Я проспиртованный. Мною они брезгуют. А может, я недоступен их пониманию. Им пока середнячка подавай.

- Да, я берегу свое драгоценное здоровье! - Кирсеич выпрямился, взглянув вначале вверх, чтоб не удариться головой.- Да, я принципиально не пью. А ты, сокращая свою жизнь, есть вредитель.

- Не будем при госте говорить старое,- остановил Евланя,- хотя раз уж приехал, рассуди нас. Кирсеич говорит, что моя жизнь принадлежит не мне, а обществу. Да, отвечал я ему, принад-лежит. До пенсии. Но раз я до нее доработался и если по-прежнему думаю общественно, то нельзя тянуть с общества деньги, надо или честно отказаться, или закруглиться.

- Иди работать.

- А кто будет размышлять на тему о тебе?

- Обойдусь!

- Когда нечего сказать, обижаются.

- На больных не обижаюсь,- ответил Кирсеич, на что Евланя, тоже встав, воскликнул:

- Кирсеич, не снижай уровень спора. Ведь мы живем на одном берегу, мы единодумцы...

- А я,- вмешался я,- с того берега.- Мне хотелось прекратить такой разговор.- Кстати, надо пойти печь истопить. Ты не проводишь меня, Евланя? - Я стал обуваться.- Письмо это, Михаил Кирсеевич, отправьте в ООН, генеральному секретарю. Кто сейчас: У Тан? Даг Хаммар-шельд? Курт Вальдхайм?.. Быстро летит время. Но оно не должно лететь быстрее вашего письма. Оно успеет до переизбрания. А то ведь не любят новые начальники разбирать старую почту. Да еще не на их имя...