Возьми, он твой... навсегда! - Тимур Ибатулин

— Тогда прямо сейчас!

— Пойдем.

Мы вышли на солнце, только солнца уже не было. Пока мы разглядывали краба в корыте, оно спряталось; налетел ветер, порывом. Ветер быстро усиливался. Мы переглянулись.

— Быстрей, — сказал решительно Вовка, и мы побежали к морю.

У воды мы моментально забыли про краба, то есть, конечно, мы его отпустили и он уполз под камни, но после мы увидели в воде дядьку с надувным матрацем. Он стоял по ветру от нас по шею в воде и с большим трудом удерживал толстый кроватный надувной матрац. За двадцать шагов были видны его испуганные глаза, и открытый рот, а криков… почти не было слышно, их напрочь сносил ветер. На дальнем конце матраца лежала девочка лет пяти. Она двумя руками вцепилась в лямку и мотала головой отказываясь отпустить «спасительную» петлю и ползти к папе.

Мы с Вовкой переглянулись.

«Что делать будем?» — спросил он одними глазами.

— Веревка нужна! — ответил я.

— Есть капроновый шнур, вон справа в лодке лежит, а как его передать дядьке? Может, воздушным Змеем?

— Фигня… — не успеем! — ответил я и вдруг решил, — беги за взрослыми, а я пока веревку размотаю.

— Только в воду сам не суйся, — сказал Вовка и убежал к дому.

Дальше во мне словно появилось два человека: один был на берегу и с болью смотрел на дядьку с матрасом, а другой, как немой судья смотрел на все со стороны и рассказывал: о моих чувствах, мыслях…

Тот, который рассказывал — во всю глотку орал мне: «Не стой здесь!!! Беги за помощью!», а второй, вдруг просто… шагнул вперед.

Я шагнул в лодку, а тот, другой, остался на берегу и, пропал. Он съежился и исчез, оставив меня один на один с бедой и пляшущей на волнах посудиной.

Запрыгнуть в лодку дело не сложное. Труднее оказалось удержаться в ней на ногах. В первый момент я чуть не выпал из лодки — днище так и норовило наподдать снизу и вышвырнуть прочь. Я понял, что сейчас заору и сигану на берег. И заорал, и сиганул… как–то боком, коряво и не в ту сторону — сразу на центр лодки. Не удержался, больно упал на колени, и вцепился обеими руками в сиденье. Страх отпустил не сразу, дальше пробирался ползком — под сиденьями.

На носу действительно лежал в кольцо свернутый толстый капроновый шнур, а еще… лодка была привязана таким же шнуром чугунному кнехту на берегу, папа показывал мне такие кнехты на причале в нашем родном городе. Я знал, что при таком переплетении веревки через кнехт отвязать лодку сможет даже ребенок. «Может и вправду? Отвязать лодку и…, на веревке, наверное, получится. А кто будет эту веревку спускать, чтобы она постепенно разматывалась?! А потом её ещё и вытянуть кто–то должен! Я оглянулся на дядьку в воде. Тот вроде держался. Но был уже значительно дальше. Вот он покачнулся, и надувной плот протащило ещё на шаг дальше.

Азовское море мелкое, и двадцать шагов мелкоты — рай для малышей, но потом наступает настоящая глубина. Отец ребенка стоял уже по шею в воде и что–то кричал малышке. Слышны были отдельные слова: «…ко мне», «на руки», «не бойся!»

Хлынул ливень. Во мне опять появилось два человека — один смотрел, как перехватил ускользающий матрац дядя, как свело напряжением его лицо. Времени больше не было ни секунды. «Но, что же делать? — вопил мой двойник, — ведь он, Митька, даже плавать не умеет!»

Я безнадежно кинул взгляд на пустой берег, перевернутые лодки, бетонные блоки лодочных гаражей, разбитое окно в будке сторожа. Потом посмотрел на дядьку в воде, на мокрое, испуганное лицо ребенка. Мокрое от ливня, или слез? Что–то внутри меня перевернулось. Я вышвырнул прочь своего двойника, со всеми словами и мыслями. Были только руки. Они ожесточенно выдернули из–под лавки спасательный круг, привязали к нему шнур — закрепили прочным морским узлом с названием «булинь». Руки делали все автоматически — размеренно и четко, как учил папа; он говорил, что «в жизни, даже сухопутному человеку обязательно пригодиться знание морских узлов».

Пора. Горло перехватило спазмом. Неожиданно боль в груди остановила дыхание. Я сглотнул, и судорожно–глубоко вздохнул. Назад пути не было. Я заплакал и, вцепившись в спасительный круг, перевалился за борт.

Вовка был дома «в три шага». По дороге он никого не встретил, а дом тоже пустовал.

«Куда все делись?» — промелькнула горькая мысль. На столе лежало недописанное письмо к бабушке. Вовка схватил ручку и огромными буквами, коряво написал на чистой стороне листа: «Помогите!!! Причал… Митька!!!»

На бумаге расплылось мокрое соленое пятно. Вовка мотнул головой. По комнате наискось разлетелись соленые брызги. Мысли стали яростно–оранжевыми, ожесточенно–четкими и хрустально–ясными. Он выглянул в окно и со всех ног рванулся обратно к берегу.

На причал Вовка опоздал. Подбегая, он видел, что Митьки на берегу уже нет. Захотелось завыть от тоски. Вовка оглядел море. Семейство на надувном плоту еще держалось. В их сторону относило от берега спасательный круг. В спасательном круге Вовка увидел знакомую белобрысую макушку Митьки.

Вовка побледнел, но тут же нервно рассмеялся — увидел красный капроновый шнур, то появляющийся, то исчезающий в черной воде. Митька молодец — додумался обвязаться. Вовка бросил взгляд в сторону домов. Никто не бежал, не махал руками — помощи не ожидалось. «Надо проверить, хорошо ли привязана лодка» — решил он, и подошел вплотную к деревянной посудине. Закрепили лодку на совесть. Её сильно болтало и бросало на волнах, что–то ухало, скрипело и скрежетало. Фонтаны брызг взлетали, и тут же уносились ветром в море. Стало страшно, захотелось все бросить и сбежать от этого ужаса. Но вместо того чтобы бежать, Вовка вдруг расслабился, чуть–чуть, потому что лодка на цепи и действительно никуда не денется. И Митька, он ведь в спасательном круге и на привязи, вон и бухта с тросом разматывается, почти вся размоталась… Ой, что это, а бухта с тросом вообще привязана к лодке?!

Вовка прыгнул на качающиеся доски посудины; правую стопу обожгло болью; он упал, но сразу поднялся и перевалился через лавку к почти окончательно размотавшейся веревке. Вовка уже видел незакрепленный конец и всхлипнул от страха, он понял, что не успеет его привязать. В одно движение Вовка намотал на руку конец шнура, и быстро сложив шнур кольцом, вдел в него руку. В следующую секунду петля с хрустом затянулась и Вовку рвануло. Обдирая ребра и колени потащило по лодке.

«Это все… Не успел!», — понял Вовка, «как же все глупо…»

Пальцы цеплялись за все что попадалось на пути, но лишь срывались, больно обдирая костяшки суставов о дерево и металл. Вовку уже переваливало за борт, когда он увидел спасительную щель под лавкой в носовой части лодки. Вовка вогнал в эту щель руку по самый локоть. Вогнал обдирая кожу и не думая больше о боли. Рука согнулась, застряла и, как рыболовный крючок засела в теле лодки. Вовку тряхнуло, растянуло, и рвануло и тут пришла настоящая боль. Что было дальше Вовка не помнил.

Очнулся Вовка в светлой, незнакомой комнате с высокими побеленными потолками. Кто–то за окном кричал знакомым голосом. Конечно же это был Митька! Вовка дернулся было вскочить, подбежать к окну, и скривился от боли в стопе, колене, руке.

Все тело было в бинтах, даже голова. Вовка все же смог встать. Он медленно подошел к раскрытому настежь окну. Оказалось, что Вовка находится на втором этаже больничного корпуса, а под окном у фонарного столба стоит Митька одетый в нестриженную шапку волос, загар, шорты и улыбку «от уха до уха».

— Ты… как здесь? — спросил Вовка и понял, что улыбается.

— Да я здесь уже третий день караулю. Тебя привезли без сознания: крутили, вертели, смотрели, и лечили, а потом ты еще спал сутки!

— … а как дядька с девочкой на плоту?

— Спасли. Я все–таки доплыл до него, и вовремя… но если бы не ты — нам всем…

Митька вдруг стал серьезным.

Вовка задумчиво ковырял пальцем облупившуюся краску на подоконнике, потом все же сказал:

— Но, ты же легкий, даже со своим спасательным кругом легкий… почему же меня так… рвануло и потащило по лодке!?

— Знаешь, Вовка, это видать дядька с плотом. Он когда ко мне тянулся… его сорвало с места, ну… волной приподняло над дном, понимаешь? Он едва успел ухватиться за круг. Ты хоть понимаешь, что нас всех спас?

Митька на этих словах даже вперед немного подался.

Вовка молчал. «А вытащил всех дядька?» — наконец спросил он.

— Нет. Папка твой прибежал, — сказал Митька уже прежним, снова дурашливым тоном, — ты же записку на столе оставил. Все уже хорошо! А Мужик… смешной, суматошный такой. Он тебе передачу сегодня приносил.

Вовка оглянулся, на столике у кровати лежали огромные красные яблоки с капельками воды на кожуре. «Как роса», — подумал Вовка, и спросил в окно:

— … сутки, а ты говоришь третий день уже?..