Песец подкрался незамеченным - Михаил Михеев

Остальные, впрочем, выглядели не лучше — в той или иной степени при аварии досталось всем. Правда, погиб только один из пассажиров — при падении какой-то металлический обломок угодил ему точно в висок, однако относительно целым остался только все тот же Вася-химик, хотя его и тошнило периодически, похоже, из-за сотрясения мозга. Остальные отделались переломами, вывихами, ранами, к счастью, не слишком серьезными. Все-таки русские морозы, вынуждающие носить теплые куртки и полушубки, имеют и свои плюсы. Например, позволяют держать тела в относительной безопасности — теплая одежда обладает приличной толщиной и изрядно смягчает удары, да и расхаракиренная куртка — это далеко не то же самое, что распоротый живот.

Однако осмотреться всерьез мешали не только и не столько ушибы (огромное количество адреналина в крови неплохо снимает боль), сколько темнота, поэтому решено было ждать утра. Вынеся трупы, кое-как задраив люк и завернувшись во все, что нашли (у кого-то был с собой свитер, а кто-то и зимнюю робу с собой тащил) люди кое-как разместились в искореженном, быстро остывающем салоне и дождались утра. Одним повезло заснуть, другие просто сидели или лежали, закрыв глаза или таращась в темноту, но все дрожали от холода…

Утро радости не добавило — ночью умер механик, а когда вылезли наружу, то оставалось только удивленно присвистнуть. Хвоста у вертолета просто не было, чуть позже его обнаружили метрах в двухстах, он торчал, косо воткнувшись в снег. Фюзеляж вертолета был пробит в нескольких местах, однако баки уцелели. Впрочем, будь иначе — скорее всего, никто не дожил бы до утра. Да что там до утра — сгорели бы вместе с вертушкой сразу после падения. Но самым плохим было то, что вертолет лежал в лесу, да еще на горном склоне. Ну не могло здесь быть ни леса, ни гор — по дороге к Усинску большую часть пространства занимает тундра, ближе к городу, правда, лес, но вот гор там нет точно. Получалось, что вертолет отклонился от курса и, похоже, ушел на восток или, скорее, на юго-восток. Ближайшими горами были Урал на востоке и Тиманский кряж на западе, но на Тимане горы невысокие, сильно выветрившиеся, поросшие лесом, а здесь невооруженным глазом было видно, что леса вокруг не так и много. Химик как единственный почти целый кое-как залез на ель и с вершины увидел вполне даже приличные скалы и авторитетно (а то как же, он родился и почти всю жизнь прожил в Ухте, что в самом сердце Тиманского кряжа) заявил, что на Тиман это совсем не похоже, а вот на Урал (а как же, бывали, знаем) — очень и очень. А это значило, что вертолет, во-первых, отклонился от курса очень сильно, а во-вторых, что искать их будут совсем в другом месте. Впрочем, как все слышали, на вертолете должен быть радиомаяк, поэтому надежда, что их найдут, все-таки оставалась, хотя, конечно, если и найдут, то не сразу — это понимали все.

Так или иначе, надо было обустраиваться. В первую очередь провели инвентаризацию всего, что было, и сразу же заполучили скандал. Серьезный скандал, по полной программе. Повариха, когда кто-то полез смотреть ее сумку, завопила, что не даст никому копаться в ее белье. Ну, не больно-то и хотелось, но тут кому-то пришла в голову мысль, что для женского белья здоровенная клеенчатая сумка «мечта оккупанта» не только великовата, но и тяжеловата. Отчаянно вопящую повариху отодвинули в сторону и тут же обнаружили, что в сумке не только и не столько белье, сколько мясо, колбаса, консервы и еще много чего. И вот тут поварих на полном серьезе хотели убить.

— Б…, с… — вопил, потрясая кулаками, один из стропалей. — Мало того, что обсчитывают, недокладывают да за наш счет жрут, так еще и крадут у нас же!

Дальше было просто непечатно и многоэтажно. Остальные были с ним согласны полностью и безоговорочно, некоторые выражали свои эмоции и куда более выразительно, однако… Русский человек отходчив. Поварих не стали ни убивать, ни даже просто выгонять из вертолета (что было бы тем же убийством), надавали, конечно, плюх, но этим и обошлось. А потом кое-как начали устраиваться и кое-кто даже пропустил шуточку насчет того, что не будь у них в команде таких вот вороватых поваров, то пришлось бы или с голоду дохнуть, или этих же поваров жрать, благо — толстые, откормленные. А так — ничего, живем, ребята!

В вертолете нашелся топор и пара лопат, почти у всех были ножи, были кое-какие теплые вещи. Люди, хоть и кривились от боли, но смогли и утеплиться, и соорудить подобие печки-буржуйки, и заготовить дров. Остатки топлива из баков пригодились на растопку и вскоре салон уже освещался, пусть и кое-как, отблесками огня из самодельной печки (без нужды батарейки в найденном там же фонаре решили не тратить), температура медленно, но верно поднималась и жизнь стала казаться не такой уж и пропащей.

Два дня они ждали, потом погода испортилась, пошел снег, окончательно засыпавший обломки вертолета, и людей охватило уныние. Похоже было, что их не найдут — если и искали, то совсем в другом районе, а радиомаяк, очевидно, не работал, иначе спасатели давно бы уже прилетели. Жгли, правда, костер, пытаясь дымом обозначить свое местонахождение, но без толку. А еще через сутки стало ясно, что еды, даже в режиме строжайшей экономии, хватит еще на сутки — и все, суши весла…

Вот тогда Вася-химик и решил попытаться выйти к людям. В конце-концов, рассудил он, очень уж далеко от реки Печоры, главной водной артерии этих мест, вертолет отклониться не мог и, если идти на запад, рано или поздно в нее упрешься. А где река — там люди. Авантюрный план, конечно, но лучшего никто предложить все равно не мог, а с учетом того, что у сломавшего обе ноги Шурманова, похоже, начиналась гангрена, то и времени тоже не оставалось. Правда, идти приходилось одному — остальные все-таки пострадали изрядно и к такому переходу были не слишком-то пригодны, но где наша не пропадала! Молодой (для мужчины сорок — не возраст), здоровый, в лесу и в тундре не новичок… Экипировался, как смог, взял свою долю продуктов и пошел.

Очень скоро он понял, что переоценил свои силы и возможности. Конечно, новичком он не был, но он был рыбак, грибы и ягоды любил собирать, но все эти удовольствия приходились на лето и осень, а вот на охоту химик не ходил и в зимний лес выбирался, только когда на лыжах бегал. Но одно дело, когда в куртке, на легких беговых лыжах да по лыжне и совсем другое, когда тепло одет, без лыж по пояс проваливаясь… Словом, шел он еле-еле, хорошо хоть, дорога шла под уклон.

Ночевал у костра, не куче елового лапника, утром с трудом смог разогнуться, но потом разогрелся и вроде как даже второе дыхание открылось. А к вечеру ударил мороз, да еще с ветром, ночью было уже не до сна, а на следующий день сломалась зажигалка — дешевый китайский пластик на морозе просто треснул и газ улетучился. Второй зажигалки он не взял, первопроходец липовый, а спичками народ уже и забыл, когда в последний раз пользовался. Так что к исходу четвертого дня он уже не брел даже, а почти полз, именно поэтому свет, ударивший ему в глаза, показался химику галлюцинацией, равно как и несуразные фигуры, вышедшие из света и шагнувшие ему навстречу…

Глава 2

Василий Ковалев, инженер-буровик и невольный первопроходец, проснулся от яркого света, резанувшему глаза не хуже ножа. Он помотал головой и зажмурился, не желая вырываться окончательно из объятий Морфея, но свет бил даже сквозь плотно сомкнутые веки и Василий проснулся окончательно, не открывая глаз потянулся и резко сел — до него дошло, что он ПРОСНУЛСЯ! Именно проснулся, а не пришел в себя. И еще, судя по ощущениям, он находился в отличной форме.

Осторожно приоткрыв один, а затем и второй глаз, Василий огляделся. Впрочем, ничего интересного осмотр не показал — небольшое квадратное помещение с белыми стенами и низким белым же потолком. Кровать, на которой он сидел, стояла у стены, а почти все остальное пространство занимала не слишком понятная, но явно медицинская аппаратура — белая, устрашающих форм и вся мигающая какими-то лампочками. Надписи на аппаратуре кругом непонятные, даже буквы (или пиктограммы? Фиг поймешь) незнакомые. В Китае делали небось. Свет… Вот свет заслуживал отдельного описания. Он был какой-то неестественный, молочно-белый и лился не из каких-то скрытых панелей, а, казалось, отовсюду, не оставляя места для теней. Однако в нынешнюю эру высоких технологий это тоже удивительным не казалось и простенький логический анализ говорил о том, что Василий находится в больнице. В одиночной палате, похоже. Двери, правда, не видать, но это, скорее, заслуга цвета краски и освещения. И все-таки что-то резало глаза. Что?

Лишь спустя несколько секунд он понял. Руки. Точнее, пальцы. Нет, они никуда не делись — они просто стали другими. Да и кисти рук тоже изменились. Исчезли мелкие шрамы, исчез несводимый казалось бы след от химического ожога, исчезли многочисленные мозоли, а кожа, которая на тыльной стороне ладоней была вечно сухая и постоянно трескалась,[8] да так, что из сеточки мелких трещин сочилась кровь, теперь была гладкая и розовая, как у младенца. А ведь мороз должен был окончательно ее испоганить.